Владимир Яценко - Десант в настоящее
От них слабо, но ощутимо несло трупным запахом, и мой ужас перерос в злобу и раздражение.
Я удивился, насколько они похожи.
Мне стало горько. В очередной раз мои фантазии сыграли со мной злую шутку.
Я доверился иллюзии. Я поверил миражу в бесплодной, выжженной ненавистью пустыне.
— Не сходи с ума, Шарки, — возвращает меня к реальности спокойный, уравновешенный голос Василия. — Не так уж твоя душа и пустынна. Ты ещё нужен нам.
Вот так. Нельзя в одиночку отправляться в путь ночью не потому что нужен, а потому что "ещё нужен". А как отработаешь своё, пропадай пропадом!
— Это не совсем так… — всё ещё пытается заглянуть мне в глаза Калима.
— Но и не совсем не так, — замечаю я. — Ребята, ваше присутствие действует мне на нервы. Будет или по-моему, или никак. Я ухожу.
— Мне казалось, мы обо всём договорились…
— Я помню договор. Я помогаю тебе открыть дверь, ты возвращаешь меня в узловую точку моей реальности, чтобы восстановить равновесие. Калима решает свою судьбу до того, как мы разойдёмся. Не вижу противоречий.
— Противоречие в том, что ты ставишь под угрозу свою жизнь, а значит и условия договора.
— Никакой угрозы нет, поскольку мой заложник обещал нам проход к Западным воротам, и его клятва тебя полностью удовлетворила. Или не так?
Василий молча поворачивается и направляется к корчме.
Калима, не оглядываясь, идёт за ним. Ну, и славно!
Я возвращаюсь к сараю, широко распахиваю створки ворот и быстро собираю свои пожитки. Резиновый чехол, на две трети пустой мешок с водой, тщательно завёрнутый пакет с галетами. Основной запас воды для меня нёс Василий. Возьмёт — не возьмёт? Не важно! Трое суток перехода… мне и этого хватит.
Выхожу из сарая.
Всегда далёкие, выступающие из-за горизонта вершины гор, заливающие фиолетовым светом этот мир ночью, сегодня особенно близки. Ледник в форме перевёрнутого полумесяца левым рогом указывает на положение Западных ворот. За эти дни я научился безошибочно находить его в нагромождении скал и трещин; сбиться с пути невозможно…
Дорогу заступают двое уродцев.
Это те двое гномов, что вышли на шум из корчмы вместе с Василием и Калимой.
Один из них требовательно указывает на вилы, другой решительно заявляет:
— Это наши вилы!
Я улыбаюсь. Вот и есть на ком отыграться.
Первый хватает своего приятеля за руку и оттаскивает его в сторону.
— Кажется, мы ошиблись, — примирительно басит он. — В темноте всякий может ошибиться!
Молча стою, наблюдаю, как они пыхтят и выкручивают друг другу руки.
— Ничего мы не ошиблись! — едва переводя дух, заявляет второй. — Это наши вилы.
— В таком случае у нас есть две возможности, — стараюсь говорить мягко и рассудительно. — Первая, вы отходите в сторону и решаете между собой продолжительное время, скажем, до утра, ваши это вилы или нет. Вторая, идёте со мной к Западным воротам, и там я вам эти вилы верну, независимо от справедливости ваших имущественных претензий.
— Это настоящая сталь, — вдруг захныкал второй.
Они, наконец, оставили друг друга и удручённо уставились на оружие у меня в руках.
— Если эта вещь для вас так дорога, почему бросаете без присмотра?
— А чего за ней присматривать? — раздражённо заявляет первый. — Это же не курица, в лес не убежит!
Меня даже передёрнуло: видел я этих "куриц"!
Потом я подумал о девственности этих мест. Оставленная без присмотра ценная вещь будет годами лежать на месте и ждать своего хозяина.
Дикари!
— Так что вы решили? — деликатно покашливая, прерываю затянувшуюся паузу.
— Я пойду с тобой, — заявляет первый. — Вилы того стоят.
— Без вил тяжело, — вздыхает второй. — Без вил никак…
III
Близко к полудню Флавий запросил пощады:
— Нужно отдохнуть.
Отто неохотно остановился и огляделся.
Лес остался позади. Местность, лежащая перед ним, больше напоминала саванну. Высокая трава и редкие группы деревьев придавали пейзажу глубину и перспективу.
Близкие горы уже давили своей тяжестью. Небесная твердь, опираясь на их плечи, немилосердно поливала зноем. Было жарко и душно.
Отто чувствовал, что слишком быстро теряет влагу: его тело задыхалось под пропитанными потом бинтами.
— Вон под теми деревьями, — он махнул рукой в сторону ближайшей рощицы, лежащей у них на пути.
— Ты это уже говорил, — запричитал гном. — И не один раз. Это бесчеловечно!
Отто усмехнулся, поправил на плечах спальный мешок и двинулся дальше.
"Отчего бы не поговорить о человечности на сытый желудок? — подумал он. — Огромный дубовый стол, заставленный простыми, понятными кушаньями: рыбная похлёбка, маринованные грибы и фасоль, клюквенный сок и квас, забродивший на ржаных хлебных корках в огромных деревянных бадьях. И даже нелюдь, сидящая рядом: и справа, и слева, и напротив тебя, тому не помеха. Съесть хорошо прожаренного рябчика или перепела, ухватить скользкими от жира пальцами зубочистку, с наслаждением поупражняться с ней и подумать о благородстве, любви и справедливости".
Он зашёл под деревья, снял с плеч спальный мешок, мокрый от проступившего сквозь рубашку и жилетку пота, расстелил его под деревом и осторожно пристроился на нём, опираясь спиной о твёрдый морщинистый ствол.
Флавий с радостным уханьем бросился в чащу, низко припадая к земле, будто что-то вынюхивая.
"Если не останавливаться, то к вечеру выйдем в предгорье. А там, по слухам, чище, можно будет и бинты сбросить…"
Из глубины рощи, с треском расправляя твёрдые крылья, ломая ветки и налетая на стволы, ринулась стая саранчи. Насекомые, размером с руку по локоть, не разбирая дороги, неслись прочь с насиженных мест. Скорость их движения была столь велика, что Отто даже не успел как следует их рассмотреть. Они радужным облаком поднялись к низкому небу и исчезли в ослепительном сиянии полдня.
Несколько тварей, искалеченных ударом о дерево, пытались приподняться и ползти. Из чащи показался Флавий. Что-то напевая, он подходил к животному и тонкой спицей протыкал его насквозь. По-видимому, он попадал в какой-то нервный центр, потому что насекомое тут же замирало, судорожно расправив в стороны ломкие лапы и крылья, которые Флавий той же спицей деловито сбивал. Затем оставшееся в руках тельце, как кукурузный початок, забрасывал в сетку на плече и направлялся к следующей жертве.
Отто настороженно следил за его действиями.
Карлик долгое время был у него за спиной. Если бы Отто знал о существовании этой спицы, и о том, как ловко гном ею справляется, он бы никогда не допустил этой оплошности. Явный промах озадачил и встревожил его.
"Кажется, я стал хуже соображать, — подумал Отто. — А говорят, что голод обостряет ум…"
Тем временем Флавий проворно насобирал большую, в свой рост, кучу сушняка, уселся рядом с ней, неспешно вынул из заплечного мешка кресало с кремнем, ловко, одним ударом, высек сноп искр, развёл костёр и, когда пламя занялось, забросал его свежей листвой.
Всё это время, полностью сосредоточившись на своей работе, он продолжал петь. Слова были совершенно незнакомыми, но мелодия прослушивалась ясно и была приятной на слух.
От листвы потянулся густой бледно-розовый дым, такой плотный, что казался осязаемым. Возникло сильное желание подойти и потрогать его рукой, но Отто остался сидеть на своём месте, только чуть передвинулся, чтобы наблюдать было удобнее.
Флавий вытряхнул из сетки добычу, аккуратно, чуть ли не по пояс погружаясь в дым, выложил саранчу на листьях и вновь умчался в чащу.
"Не так уж он и устал, — решил Отто. — Мог бы ещё часок-другой пошагать. А пожрать, видно, большой любитель, как это в него столько поместится?"
Он смотрел, как коптятся насекомые. Потом подумал, что этот дым на многие километры вокруг выдаёт их местоположение. "Уж не для этого ли гном затеял свою коптильню?" — нахмурился Отто. Он поднял голову и тут же успокоился: в десяти метрах над головой шелестели плотные непроницаемые кроны деревьев.
Флавий вернулся, неся в своей сетке скрученную кольцами кору. По-прежнему что-то напевая, он вытряхнул кору на костёр, и уже знакомой спицей расправил её, заботливо укрывая потемневшие от сажи тела насекомых.
— Теперь самое главное, — внезапно заявил он, хитро взглянув на Отто.
"Это он обо мне? — забеспокоился Отто. — Спицей в позвоночник и на костёр?"
Флавий рухнул на колени и, низко пригибаясь к земле, принюхиваясь, пополз кругами вокруг Отто. Он сделал несколько замысловатых петель, не поднимая головы, заполз в кустарник и шумно завозился там, тревожа листву и ветки.
"Ритуал жертвоприношения? — терялся в догадках Отто. — Отвлекающий манёвр?"
Ночью, в лесу, они почти не разговаривали. Гном, назвавшись Флавием, сразу взял на себя роль проводника и, перебирая коротенькими ножками, семенил в нескольких шагах впереди, показывая дорогу. В этих местах заросли деревьев были уже не такими густыми, а может, горы были ближе, но ледник, маяком указывающий им путь, нет-нет, но мелькал среди ветвей. Отто не сомневался, что они идут верной дорогой.
