Последний Герой. Том 8 - Рафаэль Дамиров
— Ну он… он такой был, — запнулся Михалыч. — Бил меня в детстве, понимаешь… Я подумал, что так лучше, что ему там и уход, и общение. Но говорят, он от тоски помер. Говорят, тосковал по дому. Вот и всё. А у меня жилплощадь освободилась.
— И это тебя гложет? — тихо спросил батюшка.
— Да, — выдавил из себя Михалыч. — Я, вроде как, отомстил, да… а что-то нехорошо у меня в душе.
Отец Арсений посмотрел на него с сочувствием:
— Сын мой, покаяние — это не оправдание и не забвение. Это признание и попытка исправить. Ты сказал мне правду, и это уже шаг. Мы можем помолиться, попросить прощения, и, если надо, помочь делом. Главное — не прятать это в себе, не держать в сердце. Господь слышит тех, кто открывается.
Михалыч сгорбился, глаза его стали влажными, голос дрожал:
— Я не знаю, как… я не знаю, что делать теперь.
— Начнём с малого, — мягко сказал батюшка. — С молитвы, с просьбы о прощении. Знай — ты не один. Грех великий ты совершил. Нарушил заповедь Господню: «Почитай отца твоего и матерь твою». Покайся, попроси прощения у Господа.
— Как это — проси? — вдруг вспылил Михалыч. — Ничего я не буду просить! Никогда, слышишь, никогда и ни у кого не просил! Мой батя сам виноват. Всю жизнь меня хворостиной лупил! Или, скажешь, это любовь родительская? Да тьфу, пошёл он… да пошли вы все! — Михалыч вскочил, зыркнул зло. — Ещё сижу, дурак, уши развесил, поверил, что легче станет. Ага, как же… легче только, если выпить и закусить! Вот настоящий бальзам для души, — он пощёлкал пальцем по горлу. — А остальное — всё фуфло!
— Не говори так, — строго сверкнул глазами отец Арсений. — Это бесы через тебя говорят. Не злись. Покаяться не хочешь — ладно. Созреть для этого надо. Вижу не созрел, не осознал.
— Ага, как же… Разбежался я — зреть, — буркнул Михалыч, делая шаг прочь из-за стола. — Аривидерчи, пишите письма.
Он развернулся и зашагал прочь.
— Погоди, ты куда? — окликнул его Арсений и пошёл за ним. — Ну, не хочешь каяться — ладно. Вижу, душа твоя ещё не готова. Но давай хотя бы накормлю тебя.
При слове «накормлю» Михалыч остановился:
— А есть что пожрать-то? Ты ж говоришь, закрыто на ночь.
— Есть, — спокойно ответил отец Арсений.
— А ты не будешь уговаривать меня каяться?
— Не буду, — улыбнулся батюшка.
— Ну ладно, давай! Слушай, а может, и переночевать где найдётся? А то я, знаешь, со своей поругался. Из дома ушёл и думаю — где теперь? На вокзале, что ли, кантоваться… Так оттуда гоняют…
— Найдём, где переночевать, — кивнул Арсений. — У нас домик как раз освободился. Послушник Тихон покинул нас.
— О, спасибо. Это вот дело. Оно, может, и правда… И это… извини, батюшка, если чего наговорил. Я так, в сердцах. Душа не на месте, поругался со своей, а всё дело-то — ерунда же. Хотел выпить маленько, а она вспылила, ну и я тоже, слово за слово. Ну, житейское всё…
Михалыч дёрнул плечами, не зная, как выразить свою досаду. Отец Арсений положил руку ему на плечо и тихо сказал:
— На то мы и люди, сын мой, чтоб оступаться. Не ангелы ведь, а живые. Главное — уметь вовремя остановиться и не копить зло в сердце.
Вместе они снова пошли к храму.
Глава 17
Машину я припарковал так, чтобы был обзор на территорию храма. Встал на возвышенности — храм Камнегорска на окраине, дальше шёл лесок, где я и притаился. Ночь лунная. Территорию мне прекрасно видно, а машину и меня скрывали развесистые лапы сосен.
Жду… И вот, наконец, во дворе, на территории, я заметил человеческую фигуру, спешащую к хозяйственным постройкам. Глянул на часы — три часа ночи. Несомненно, это он. Я выскочил из машины и, стараясь не шуметь, рванул к территории храма. Недалеко, примерно метров сто. За полминуты я добрался, перемахнул через забор там, где заранее приметил удобный приступок.
И вот я за спиной этого человека. Он меня не видит, ветер шуршит в кронах, создавая звуковой фон — мне на руку. Крадусь за темной фигурой. Вот он подходит к домику, где жил Тихон. Я жду, пока он войдёт внутрь, а после делаю короткий, максимально быстрый рывок. Уже стою на низком крылечке того же домика, дверь плотно прикрыта. Осторожно приоткрываю её, заглядываю — в темноте мужчина в спортивном костюме подходит к кровати у стены. В ворохе одеял угадываются очертания человеческого тела.
Убийца осторожно, чтобы не скрипеть половицами, подходит к кровати и резко бьет ножом сквозь одеяло лежащего там. Раз, второй, третий, четвертый — и лишь на пятый его рука замирает.
Он недоуменно останавливается, смотрит на ворох одеял, тянется к нему, сдергивает покров, а там вместо Михалыча лежит свернутый ватный матрас, теперь весь продырявленный ударами ножа.
Щелк!
Я дотягиваюсь до выключателя, батюшка вздрагивает, резко разворачивается, ошалело глядя на меня и на ствол моего пистолета, направленный ему прямо в грудь.
— Сюрприз. Бросай нож.
Арсений зло и ошалело смотрит на меня, ничего не понимая.
И в это время распахиваются створки шкафа, стоящего у кровати, и из недр вываливается Михалыч.
— Ах ты тварь, сука! — в руке его зажат тяжелый бронзовый канделябр-семисвечник, он бьет Арсения по голове с размаху, со всей силы.
Он видел через щелку, как тот приходил его убивать, и явно был возмущен. А я на этот праведный гнев не рассчитывал.
Потому что чётко сказал ему — как только удастся остаться на ночевку, сразу делать ноги, уходить, а он вон, что — решил самодеятельностью заняться. В шкафу спрятался, не послушал меня. Эх!
И вот тяжелая бронзовая штуковина летит прямо Арсению в темечко. Еще мгновение — и череп его будет разбит. Тогда больше у него ничего не спросишь.
Но нет. Арсений среагировал быстро, мгновенно увернулся от удара, и рука Михалыча с канделябром провалилась в пустоту.
Тот чертыхнулся, он не успел даже удивиться, как Арсений ударил его ножом в бок. Он охнул, а Арсений ловко схватил его за шею, притянул к себе, прикрываясь им от моего пистолета. Приставил острие ножа к шее заложника.
—
