Дмитрий Манасыпов - Дорога стали и надежды

– Нет.

– Даже жаль. Но ты, Женечка, не переживай. Впереди тебя ждет много интересного, из того разряда, что и врагу не пожелаешь. Ты мне так и не ответила, спала или нет с мужиками. Зато, поверь, если мне придет в голову оказать тебе милость и оставить в живых, то сношаться тебе придется исключительно противоестественным способом, и никак иначе, так как кунку твою ожидает кочерга. Раскаленная, само собой, для дезинфекции. Понимаешь?

– Ты на всю голову больной ублюдок. – Женя уставилась прямо перед собой. Голос все-таки дрожал. – Ты…

– Да иди ты в жопу со своими нотациями. – Клыч сплюнул. – Тоже мне, фамм фаталь. Сидела бы себе в своей Уфе, так нет, потянуло на приключения. Вот и разгребай теперь, как сможешь.

Копытам лошадей явно полагалось стучать, вместо этого чавкало месимым суглинком. Женя дрожала все сильнее, сырость превратилась в холод. Через серость сумерек чернели частые хиленькие деревья. Ночь отступала, накатывалось ленивое осеннее утро. Получится ли дожить до вечера? Женя не знала.

Отряд Клыча насчитывал человек двадцать-тридцать. Три повозки, остальные на конях. Пешком никто не шел. Учитывая, сколько съедает за сутки лошадь, Клыч был человеком серьезным.

Тихий шепоток, пробежавший от одного отрядного к другому, она не расслышала. Только заметив быстрое движение одного из караульных, ехавшего сбоку, положившего на колени автомат, насторожилась. Щелчки предохранителей доносились отовсюду. Клыч, только-только ушедший в голову колонны, вернулся.

– Гриша!

– Я, Антон Анатольевич!

– Бери ее на-конь, и еще троих, и гони на базу. Видишь, что вокруг?

– Да. Понял.

– Все, давай, дуй быстрее. Ответишь головой, если что.

– Я понял. – Гриша кивнул, приостанавливаясь у повозки. – Сейчас дам тебе лошадь, скачешь рядом. И тихо.

Шепот она еле расслышала. Но что делать – поняла сразу. Потому что чуть раньше увидела замеченное другими. Точнее, замеченных.

Тени мелькали среди деревьев, приземистые, юркие. Объяснять кто это, не требовалось – враги, пусть и ни разу не виденные Уколовой. Щелкали, перекатывали горлом горошины странного квохтанья. Прыжками на двух лапах мелькали между стволов – вылитые куры, только очень опасные, если судить по ощетинившемуся стволами отряду Клыча.

Женя, едва не застонав от боли, вспыхнувшей во всем теле, перебралась в седло. Умирать ей не хотелось, а если уж и умирать, то не посреди мокрого ночного леса от зубов мутантов. Или когтей. Или, чем черт не шутит, клювов. По факту – без разницы, помирать таким образом ей совершенно не хотелось.

– Открывать огонь, как только Гриша пойдет к базе… – шепот Клыча, с чем-то длинноствольным, услышали все. – Давай, Гриша.

Кто-то из людей, Женя не разглядела, схватил ее лошадь за уздечку, дернул. Копыта так и не издали никаких дробных звуков, утонув в грязи и влажно чавкающей опавшей листве. Дробью ударили выстрелы. Мутанты, прячущиеся меж деревьев, затрещали, заклокотали и пошли в атаку.

– Бей! – Гриша оглянулся, выстрелил вбок, одиночным, еще раз. – Бей-убивай, мать их! Гони!

Тень, с клекотом вырвавшись через невысокие заросли по обочине, отлетела в сторону. Вторая приняла в себя сразу три пули и укатилась в темноту. За спиной, грохоча и огрызаясь выстрелами, тянулась лента отряда, нагруженного добром со спаленного подворья. Уколова вцепилась в гриву лошади, дико хрипящей и набирающей ход. Сначала твари, само собой, набросились на более медленный обоз, но и от всадников они не отставали.

Сравнение их с курицами оказалось неверным – мелькнувшую сбоку тень, вцепившуюся в ляжку одной из лошадей, Женя успела рассмотреть: больше всего тварь походила на большую ящерицу, решившую бегать на задних лапах. Низкая, сгорбленная, с сильными мышцами и вытянутой широкой мордой – любо-дорого посмотреть на очередной каприз матери-природы, бунтующей против своих детей.

Лошадь завизжала, взбрыкнув. Седок полетел вбок, судорожно хватаясь за седло, за коротко выстриженную гриву. Уколова, пролетая мимо, сжалась в комок, глядя на перекошенное лицо. Одноглазый в кожанке не хотел падать на землю, не хотел умирать, но две оказавшиеся рядом ящерицы с ним не согласились. Единственного глаза он лишился сразу, вместе со щекой, куском шеи и ухом.

Лошади несли в мах, летели через сырое туманное утро. Твари не отставали, скрежеща и чирикая позади. Немного, голов пятнадцать-двадцать. Но Гриша и остальные останавливаться явно не собирались. Позади, грохоча выстрелами и крича людским криком, шел отряд с обозом. Звуки доносились все глуше.

– Гони, гони! – Гриша чуть задержался, подхлестнул плетью лошадь Уколовой, обернулся и пальнул еще раз. – Там озерцо и мосток, прямо впереди! Сиплый, замыкаешь!

Сиплый громко и сипло заматерился – замыкать ему не хотелось.

– Озеро! – проорал первый всадник.

Лошади выскочили из леска, оскальзываясь на траве. Женя вцепилась крепче, стараясь не вылететь из седла. Боль уже не орала, она просто растворяла сознание, закрывала глаза алыми всполохами. Копыта ударили по дереву, Сиплого Гриша оттер корпусом, стегнул лошадь Уколовой. Та взвизгнула от боли, шарахнулась вперед, одним махом вытащив себя и седока на тот берег. Сзади бухнуло дуплетом. Женя обернулась через плечо.

Самые быстрые ящерицы, жадно клекоча, уже напрыгнули на непрерывно орущего Сиплого, рвали и его, и коня. Скотина, хрипя разнесенной шеей, судорожно била по земле правой передней ногой, вернее, лохмотьями, оставшимися от нее ниже сустава. До мостка Сиплый так и не добрался. Все же и впрямь остался замыкать.

Гриша догнал Уколову, убирая в седельную кобуру обрез, остро пахнущий порохом. Откуда-то сбоку раздался всплеск, но что за напасть двигалась за тройкой всадников, Женя не увидела – они неслись дальше.

Взмыленные животные смогли отдохнуть минут через пять. Гриша вздыбил своего, остановил лошадь Уколовой. Единственный живой из взятой в охранение тройки тяжело дышал, нервно лапая длинный, с деревянным прикладом РПК-74.

– Зачем ты с Сиплым так? – он подъехал к ним, сплюнул через зубы. – А?

– Приказ Клыча слышал?

– Ну…

– Бздну! Было сказано – довезти вот эту самую девку до базы, так?

– Так.

– А Сиплый что хотел?

– Ладно, ладно, Гриш. Может…

– Чего?

– Ну, того-этого, что девке просто так пропадать? Антон Анатольевич же их живыми не выпускает. А так-то мы, ну… ее и это самое…

Уколова сдунула упавшие на глаза волосы, покосившись на кровавую тряпку, обмотанную вокруг правой ладони. Прикинула, что и как сможет сделать, стало очень невесело. Считать, сколько раз ее могли тупо оттрахать за время, прошедшее после ухода из Уфы, казалось смешным. Особенно сейчас, здесь, черт пойми где и зная свою собственную судьбу наперед.

– А меня ты спросить не хочешь, горячий ты мой?

– Осади… – Гриша сплюнул. – Не глупи, Ермак. Нам ехать надо.

Женя очень хотела, чтобы Ермак перестал тупить. Справиться с ним, даже сейчас, она бы смогла. Но вот с Гришей? Это вряд ли. Слишком быстрый парень, слишком умело двигается. А с ее-то покалеченными ногами и руками…

Движение сбоку она успела лишь уловить, даже не заметить, а так… поймать самым краем глаза. Мелькнула мысль про квохчущих, как куры, ящериц, которым не хватило Сиплого и его коняки, и тут же пришло осознание ошибки.

Почему лошади проморгали зверя и его запах, почему не заржали, не попытались хотя бы дернуться? Она не знала.

Саблезуб с земли, одним прыжком, долетел до Гриши, полностью закрыв ему голову и плечи. Тот даже не успел закричать, упав с дико заржавшей лошади. Саблезуб выл и урчал, что-то хрустело и лопалось. Ермак только и смог, что начать поднимать РПК: из тумана вылетела рогатина Азамата, чпокнула, пробивая горло, очередь ушла в светлое моросящее небо. Уколова заплакала, не забывая при этом удерживать лошадь, так и рвущуюся удрать.

Азамат остановился рядом с ней, придержал нервно храпящего невысокого конька. Похлопал того по шее, прикрыл ладонью глаза. Кивнул Жене:

– Ехать-то сможешь?

Та кивнула.

– Тогда сейчас поскачем. Пулемет только прихвачу, явно пригодится. Что с рукой?

– Пальцы поломали…

– Плохо. – Азамат, не слезая с седла, наклонился над еще живым Ермаком, выдернул у него из рук РПК. Повесил на грудь и вытащил рогатину. Подцепил отдельно валяющийся подсумок, завязал ремень на луке. – Эй, друг, хватит его драть, не отмоешься потом. Поехали, говорю. Прыгай ко мне.

Саблезуб поднял морду. Женя обрадовалась даже ей, мокрой, со слипшейся шерстью и усами. Кот мяукнул и, игнорируя приказ друга, запрыгнул на ее лошадь, вздрогнувшую и заплясавшую. Устроился на скатке за седлом, потерся Жене о затылок.

– Э, он тебя любит, слышь чего…

– Я его тоже люблю. – Уколова еле справилась со слезами. Но голос все равно дрожал. – И тебя, Пуля, тебя я тоже люблю.

– Ага, – тот ногами тронул коняшку вперед. – Я жениться пока не собираюсь. Давай двигаться, Клыч от этих отобьется, скоро здесь будет. Нас Зуич ждет на реке. Ты это, старлей, в следующий раз думай, когда захочешь погулять, ага?