Дмитрий Манасыпов - Дорога стали и надежды

– Э, он тебя любит, слышь чего…

– Я его тоже люблю. – Уколова еле справилась со слезами. Но голос все равно дрожал. – И тебя, Пуля, тебя я тоже люблю.

– Ага, – тот ногами тронул коняшку вперед. – Я жениться пока не собираюсь. Давай двигаться, Клыч от этих отобьется, скоро здесь будет. Нас Зуич ждет на реке. Ты это, старлей, в следующий раз думай, когда захочешь погулять, ага?

– Ага. Как ты меня нашел?

– Это не я тебя нашел, а кот. Потом купишь ему рыбки. Только не соленой, а свежей, только с улова. И сметаны.

Погоню они услышали уже ближе к реке. Азамат не ошибся, и Клыч шел за ними. Лошади явно устали, Женина просто тряслась, порой подгибая ноги.

– Слезай. – Азамат помог ей спуститься. Хлопнул лошадей, по очереди, больно. Те понесли по-над берегом. – На время отвлекут, если получится. Я теперь Герасиму торчу ПМ за жеребенка. Пошли. Через камыши, осторожно и аккуратно. Смотри под ноги, там пиявки.

– Как их увидеть?

– Поди-ка их не увидь – каждая с полруки в длину.

Женя сглотнула, покосившись под ноги.

– Э-э-э, старлей, пошли уже. Ты ж в сапогах.

Ил под ногами тянул вниз, камыши расступались неохотно. Где-то позади орали, матерились и порой стреляли.

– Эть… – Азамат чуть присел. Саблезуб махнул ему на спину, вцепился когтями в мешок. – Вот как так, а? Тощий вроде, но тяжелый, зараза…

Кот лизнул его в ухо.

– И еще он подлизываться умеет. А ты, старлей, животных любишь?

Женя, еле переставляющая ноги, опираясь на рогатину, не услышала. Боль в ногах, пальцах, животе и голове вернулась. Накатывала волнами, разбивалась острыми кромками прибоя, угасала сотнями игл в каждом нерве.

– Ты держись, Женя, держись. – Азамат подхватил ее под руку. – Осторожнее, но быстрее все-таки.

– Что ты спросил?

– Говорю, животных любишь? Стой, вот тут наступи, это не кочка, это жабец.

– Я не знаю. У меня их не было никогда. А кто такой жабец?

– Жабец – это водный мутант. Маленький, но как вцепится, отдирать потом запаришься.

– А, ясно. А почему про животных спросил?

– На всякий случай. А детей?

– Детей люблю. Можем остановиться? Нога болит.

– Не можем. На вот, пожуй.

– Что это?

– Какая тебе разница, жуй, глотай и молчи.

– А как фе дефи?

– Ай, ладно, иди, давай. Друг, убери лапу мне с поясницы. Эй, убери, сказал, или когти спрячь. Молодец. Не, ты мне не подходишь.

– Пофему? Гофько…

– Сладкое калечит, а горькое лечит. Все также больно?

– Неа… голова легкая такая… Абдульманов, ты зачем мне наркотик дал?

– Это не наркотик, а природный транквилизатор и обезболивающее. Так… стой, замри. Водомерка вон, видишь?

– Вижу. Фу, какая некрасивая. Это жвала?

– Точно. Стой и не дергайся.

– Ты сам виноват, накормил чем-то. А я красивая?

– Самая красивая, лучше не встречал.

– А, что во мне самое красивое, а?

– Глаза, конечно. Пошли, удрала эта страхолюжина.

– А самое-пресамое прекрасное?

– Ну…

– Не запряг еще, чтобы нукать. Так чего?

– Эм…

– И это Пуля, гроза бандитов, мутантов и сепаратистов? Боишься сказать?

– Да задница, задница. Она просто прекрасна.

– Люблю честные ответы. А почему я тебе не подхожу?

Азамат, стоя по пояс в воде, замер. Вгляделся вперед. Улыбнулся.

– Вон и Зуич. Почему не подходишь? Потому что меня в Уфе ждет девочка, маленькая, и она мутант. А их ты точно не любишь.

Женя, падая в мягкую перину беспамятства, нащупала его руку. Уставилась на задумчиво нюхающего воздух совершенно мокрого кота.

– Ну, его я люблю. Тебя, возможно, тоже. Если я люблю твоего кота-мутанта, и, возможно, тебя, так почему бы не полюбить и какую-то там девочку? Что это со мной?

– А, это последняя стадия действия этого хитрого растения. – Азамат подхватил ее, не давай уйти под воду. – Зуич, ну помоги уже, а?

Зуич, сплюнув за борт, развернул небольшую лебедку:

– В сеть положи.

– Вот что ты за человек такой, а? – Азамат загрузил Уколову в сеть. Та уже спала. – Нет бы, взять, помочь, подставить плечо, а ты мне устройство подставляешь.

– Так я и не человек… – Зуич несколькими рывками поднял Уколову на борт. – Я мутант. А ты сам забирайся, да?

И, закинув девушку на плечо своей единственной рукой, пошел по палубе, бухтя под нос:

– Связался, на свою голову, а… Митрич, Митрич!

– Шкипер?

– Запусти водомет, уйдем по-английски, тихо и не прощаясь. А то, кажись, за нашими пассажирами погоня.

Азамат усмехнулся, и полез по сброшенному концу с узлами. Саблезуб, уже сидя за бортом, старательно вылизывался.

– Морду вылизывай, убивец. – Пуля снял рюкзак. Прислушался к тихому рокоту водомета, толкающему «Арго» вперед. – Да… как дальше-то быть?

Женя села, больно ударившись макушкой о перекрытие. Ойкнула, прижав ладонь к голове, оглянулась. Тесная каморка, два на полтора, не больше. Со всех сторон доносился скрип, а снизу, через ребристый пол, доносились шлепки воды. Так, и где она?

Потянулась почесать вспотевший затылок и уставилась на аккуратно забинтованную ладонь. Потрогала лубок, идущий под желтоватой тканью. Боль отдавала в локоть, но не так сильно, как раньше.

Одеяло, серое с черными полосами по низу, сползло, разом пустив холод. Грудь, живот и ляжки тут же покрылись гусиной кожей. Женя прищурилась, небольшая лампочка под потолком светила неярко. От почерневших желваков на животе ей захотелось заплакать, хотя куда больше хотелось убить тех, кто это сделал. И даже стало жаль так рано погибшего Гришу – ей очень сильно захотелось самой добраться до него.

Сев, она поняла, что Гриша смог бы убить ее парой ударов, не больше. Сон пошел на пользу, смягчив боль, но не восстановил силу тела. Мышцы отзывались плохо, еле выделяясь под бледной кожей. Уколова принюхалась, уловив какой-то терпкий запах от нее самой. Провела пальцами по волосам в паху, поднесла к носу. Ромашка?.. Ее мыли с ромашкой? В горле запершило, сжало спазмом, но она справилась.

Одежда, явно из запасов Митрича, лежала рядом, на отстегивающейся полочке. Обувь, разношенные сапоги, стояли рядом. Женя поморщилась, спуская ноги на пол. Ботинки сейчас точно не подошли бы.

От коленей и до щиколоток, бугрясь твердыми желваками, под бинтами вздувались шишки. Синева с багровым оттенком, выползая из-под нижних витков, зацепила даже ступни. Поработали над ней знатно, что еще скажешь. В затылке она все-таки почесалась. Учитывая срезанные волосы, сделать это оказалось очень просто. Забинтованное ухо, как ни странно, чесалось, как будто заживая.

В люк, ведущий внутрь ее каюты, постучались.

– Я знаю, что ты проснулась. – Пуля кашлянул. – Койка скрипела. Зайду?

– Не надо. – Женя, прижимая одеяло к груди, прикусила губу. – Не надо. Выйду сама.

– Хорошо.

Он не настаивал. Уколова порадовалась этому. Язык больно зацепился за обломанный край левого верхнего клыка – и тут тоже, вот незадача, били на совесть. Женя сгребла одеяло, прижав к груди, и заплакала. Молча, сухо и страшно.

Хотела бы она, сидя голышом в крохотульке каюте, прячущейся под палубой «Арго», чтобы сталкер Пуля зашел?.. Что врать себе, конечно. Да, хотела. Да, зная, для чего. И что? Ради услышанного в собственном наркотическом бреду? Да хотя бы и так, Уколовой было наплевать. Для чего? Почему?

Потому что впереди темнота вместо определенности, жизнь может закончиться в любую минуту. Вот-вот только она осталась жива, и ей разом хотелось многого.

Хлебнуть настоящего чая, что так вспоминал Дармов, и запить его ядреным самогоном на меду и шишках, продаваемого из-под полы в Деме. Выйти на палубу и попросить у Зуича его вонючую трубку, чтобы накуриться до одури и рвоты непонятной смести, забитой туда. Найти Клыча, отрезать ему нос, уши, пальцы на руках и ногах, яйца с членом, а потом, отрубив ноги с руками, припалить их огнем. И прямо здесь, на скрипучей койке, наплевав на уши с палубы, отдаться долбаному сталкеру, крича и плача. Но из всего этого ей оставалось только пореветь еще, только от злости, или забрать у Зуича трубку.

Она потрогала обломки зубов, всхлипнув напоследок. Если вернется, придется остаток жизни проходить со стальной челюстью. Понятно, что таких счастливчиков, сумевших заплатить имеющимся зубным врачам, немного, и все прочие им завидуют, но от этого ей легче не становилось.

Женя отбросила одеяло и начала одеваться. В чужие вещи, выстиранные, но все равно пахнущие мужским потом, дымом и моторным маслом.

– Хорошо выглядишь, – пробасил Зуич, сидя под натянутым брезентом. Дождь барабанил по металлу, стекая ручейками в бортовые сливы. – Мне нравится твоя новая прическа.

– Замуж не позовешь?

– Не, не сложится у нас, – водник улыбнулся, встопорщив густо-смоляное полено бороды. – Комплекция у тебя не та. Люблю крепких, задастых баб с большими титьками.

Азамат, ютившийся на носу, нацепив плащ от ОЗК, покосился на Уколову через плечо. Она сразу пошла к нему. В ногах сильно отдавало при каждом шаге, ныло в паху. Пуля на нее не смотрел, наблюдая за берегом на той стороне реки. Дождь шел стеной, практически не давая рассмотреть что-либо. Женя нырнула под его навес, погладила дрыхнувшего кота. Саблезуб лизнул ладонь и развернулся на спину, подставив светлое пузо под пальцы.