Восхождение к власти: «италийский рассвет» - Соломон Корвейн
- Ох, чувствую, то ли ещё будет. Но почему нас братские армии «Крестоносцев» не поддержали нас в Риме? Только части Легиона.
- Был прорыв к Венеции. Все остальные «Первоначальные крестоносцы» разрывали и подчиняли восток того, что раньше было Италией.
- Ладно, расскажи лучше, как ты затесался к «Утренним знамёнам». Я так понимаю ты теперь с нами?
- Да, – самодовольно отвечает Яго, выдавив на губах горделивую улыбку. – Теперь я служу вместе с тобой. Сразу после боя, как только тебя утащили на носилках, ко мне явился наш «Крестоносец». Он спросил, кто я тебе прихожусь, и кто командовал обороной площади Венеции. Я рассказал, что мы с тобой братья и мне пришлось взять на себя командование взводом, ибо лейтенант и все остальные офицеры взвода погибли. Из сержантов тоже практически никого не осталось. И тогда Джузеппе сделал мне приглашение в «Утренние тени», в отделение, оу, то есть флогон, в котором ты служишь.
- Как же он тебя взял, – усмехается в шутку парень, посматривая на дорогу.
- Джузеппе Проксим сказал, что за такую оборону и убийство главы киберариев он делает мне приглашение в «Утренние тени». Я не мог отказаться, да и к тому же практически никто из нашего взвода не выжил.
- Как!? – удивился юноша, с ошарашенным видом, продолжая поливать вопросы. – И даже «малой»? А как же Сиро? Кто-нибудь выжил вообще?
- Только Хакон и я. Это всё, что осталось от нашего с тобой ввода, – лик Яго мгновенно стал мрачным, а взгляд наполнился печалью. – Мы тогда с четырьмя ротами попали в огневой мешок. Прямо у той площади. За первые секунды боя погибло не менее трёх десятков, а связь накрылась. Нам пришлось прорываться на площадь и тогда нас взяли во второе окружение и стали уничтожать. Это не было сражение. Бойня, резня, стрельба как в тире – всё, что угодно, но не сражение.
- Как вы тогда выжили? – смущённо вопрошает Данте. – Пока мы не подошли, мы же могли и не успеть.
- Погибло слишком много, чтобы мы жили, брат. То, что я выжил – сущее чудо. Остатки рот отступили к каким-то руинам, в которых мы и готовились принять последний бой. Час, может два мы держали позиции, пока не подоспели вы. Нас к тому моменту и осталось человек двадцать. Можешь себе представить? А? Из пятисот человек в порядке двадцать. И как ты думаешь, что стало в этой резне с нашим взводом?
- Господи, сколько тогда вообще от «Серых» осталось? Какие жертвы у нас? Сколько в Риме наших теперь навечно лежат?
- Не знаю, Данте. Честно, но теперь нас стало значительно меньше, может тысяч две из всей бригады. Да тебе самому вообще повезло.
- В каком смысле? – отнимая взгляд от дороги, удивлённо вопрошает Данте.
- У вас был парень, у него было прозвище – «Копьё». Вот он сейчас до сих пор лежит в больнице. И выпишут его не скоро. У него проблемы с желудком и кишечник задело. Переломы рёбер. Не скоро теперь он встанет. Жаль его.
- А ты откуда про него знаешь?
- Парни рассказали. «Яд» и «Меч».
Машина начала тормозить и Данте позволил себе приоткрыть окно, чтобы получше разглядеть окрестности, в которые они прибыли, но из-за тотального разрушения и разграбления Рима нельзя понять, куда они приехали. Всюду глаз режут исполинские поля разрух и уничтоженных временем, да непомерной жадностью, вкупе с дикой жестокостью. Некогда прекрасные памятники истории теперь пыль и неизвестно, сколько ещё продлиться восстановление. Великая столичная стройка только началась, ибо Рим город огромный и возрождать его более чем долго.
- Выходим, брат.
Данте поспешил прочь из автомобиля. Его туфли коснулись разворошенной земли. Каменная плитка, мусор и брусчатка – всё смешалось, когда по этому месту била артиллерия. Теперь под подошвами странное месиво из кусков асфальта, камня и мусора; деревяшки и пластмассовые большие пластины разбросаны повсюду.
- Пошли, тебя уже заждались.
Юноша пошёл за братом, обойдя машину. Перед ним открылись целые кварталы, до боли напомнив родной Сиракузы-Сан-Флорен, в эпоху тотального разгрома. Такие же разбитые улочки, такие же остова домов, что подобно призракам из ушедших времён. Сквозь выбитые окна виднеется бедный и скудный быт людей – как они живут средь гор мусора, питаются помоями и одеваются во рваньё. Таковых до операции было процентов тридцать населения, ибо большинство ещё старалось поддерживать порядок, какой только возможно. Теперь до парня дошло, почему римляне, ещё неделю назад, шли с необычайным фанатизмом на верную смерть. Рим стал могилой для многих жителей, но теперь он должен возродиться в новом имперском величии, как и планирует Канцлер. Стать первым городом новой Империи.
Данте оторвался от созерцания видов на руины и поворачивает голову в сторону, направо и видит, как его брат скрывается за углом, не дожидаясь юношу. Валерон приложил сил и нагнал родственника, завернув за угол, он натыкается на внутренний двор. Он отличается от остального города. Во внутреннем дворе, довольно узком, цела брусчатка. У стен раскинуты клумбы с алыми цветами, от которых исходит лёгкое благовоние, рассеивающее жуткий смрад. Там, где нет клумб, есть лавочки, на которых восседают знакомые парни.
Впереди зиждется потрясающее здание, явно один из памятников ушедшей эпохи. Три этажа устремлённости к небесам, исполненным из мрамора и гранита. Карнизы и оконные рамы его украшены растительным орнаментом, вьющимся, лианами, плющами и лилиями. Само оформление и стилистика постройки выдаёт в ней некий храм или даже собор и особенно куполообразное возвышение, которое не пощадило время и кризисы, чуть разрушив его.
- А вот и больной, – усмешка, смешанная с ехидной ухмылкой, выдаёт знакомого язвительного шутника. – А мы уже отпевание решили заказывать.
- Ох, ты ж, «Яд», - на губах Данте повила непринуждённая улыбка, - всё не учишься шутить!
Два юноши пожали друг другу руки, братским рукопожатием и приобнялись. Данте бросил взгляд на высокого, вместе с этим и худощавого, смугловатого, черноволосого юношу с пронзительным взглядом и хитрым прищуром.
- Иди уже, «Пиковый», - ехидно улыбаясь, твердит «Яд», - тебя наш «Крестоносец» заждался. Не медли, - последовал хлопок по плечу.
- Идём уже.
Сиракузец, слыша грузный и недовольный голос брата, спешит вовнутрь. Пройдя за порог, минуя дубовые резные двери, украшенные множеством
