Павел Данилов - Меценаты зла
– Саша Лим, – протягивая руку, сказал студент.
Стоило стюарду назвать фамилию, как Кирилл разглядел в нем азиатские черточки. Едва заметно зауженные глаза, желтовато-коричневый оттенок кожи… «Определенно, его прадедушка кувыркался с корейкой или японкой, – подумал Громов. – Если у меня когда-нибудь выдастся отпуск, тоже наведаюсь к азиатским прелестницам. Надеюсь, Черная Невеста не приревнует». Это пошленькое желание развеселило звездолетчика, и он с улыбкой ответил:
– Кирилл Громов. Бортинженер.
– Очень приятно. Надеюсь многому у вас научиться, – со школярной прилежностью ответил Саша, хотя взгляд оставался ледяным, как у всех гордецов, произносящих льстивые слова.
– Надейся, – кивнул Кирилл. – Не так скучно лететь будет.
– Мы чему только не научились у него, – тоже протягивая руку, сказал француз. – Жак.
«Даже стрелять в людей и предавать тех, кто тебя вырастил», – с грустью подумал Громов.
Саша Лим с недоумением посмотрел на сверстника, когда тот вместо имени произнес:
– Поэт.
Последним в экипаже был врач Макар. Невысокий мужчина с широкой улыбкой под пышными седоватыми усами. «И ни одной женщины, – подумал Кирилл. – Прекрасно».
– Все собрались, все познакомились! – бодро сказал Браун. – Тройной карантин, и в небо! С Макаром и Клаусом я уже летал не раз. Остальной экипаж я видел только на земле. Да-да, хоть Иван и Жак летят, как пассажиры, я их тоже считаю экипажем. Надеюсь, вы не подведете меня, себя, друг друга и Черную Невесту. Всем удачного полета!
– Аминь, – кивнул Кирилл и подумал: «Директор сэкономил на полете по полной, набрав в экипаж четырех незнакомцев».
При последней очистительной процедуре Кирилл вспомнил, что так и не послал повторного сообщения отцу. «Вместо этого я лечу сам, – постарался утешить себя Громов. – Когда прыгнем в Mare argenteus, позвоню прямо с корабля».
Наконец семерка людей вошла на борт и заняла компенсационные кресла-кушетки – до взлета оставалась четверть часа. Саша Лим проверил крепления широких мягких ремней и удалился в самую крошечную каюту. Кирилл, пользуясь знакомством с Брауном, остался в рубке, будто штурман или помощник капитана.
Заработал термоядерный двигатель, корабль мелко задрожал. Браун сообщил в командный центр о полной готовности экипажа. Кирилл бросил взгляд на экран. Все восемнадцать лазеров работали в штатном режиме, плазмообразование началось, подача топлива равномерная, отвод энергии полный.
– Двигатель тоже готов к взлету, – сообщил Громов.
– Давайте обратный отсчет, – передал Браун в командный центр.
– Минутная готовность.
Сколько бы раз космонавт не летал – посадка и взлет это всегда волнительно. А если место приземления не оборудовано маяками, то тут-то и нужно все мастерство капитана.
Минута все тянулась и тянулась, словно огромная детская жвачка.
– Обратный отсчет, – сообщили из командного центра. – Девять… восемь…
Кирилл почти физически почувствовал, как вся команда затаила дыхание.
– Семь… шесть…
– Дышим, ребята, дышим, – приказал Браун. – Не очень глубоко, но и не вздумайте полностью выдыхать.
– Три… два… один… пуск!
Судно зашаталось и начало отрываться от земли. Корректировочные двигатели не давали завалиться «Гиппократу» набок. Скорость увеличилась, перегрузка усилилась, направление стабилизировалось.
Кирилл все время держал воздух в легких, не давая взлетной перегрузке смять грудь. Прошло почти четыреста лет с момента, когда первый человек вышел в космос, а проблему перегрузки решить так и не удалось.
Атмосфера редела, корабль вырывался из незримых щупальцев гравитации. Перегрузка постепенно сходила на нет, отдавая бразды правления невесомости. Компьютер активировал систему искусственной гравитации, и корабль вышел из атмосферы.
– Можете отстегиваться, – включив микрофон на руке, сказал капитан. Его голос зазвучал во всех уголках «Гиппократа-м77». – Предлагаю перекусить и полюбоваться космосом.
Первыми в рубку вошли Жак и Поэт. Иван с искренним восторгом ахнул, француз засиял довольной улыбкой. Кирилл почувствовал себя в безопасности и подумал, что Жак тоже радуется не красотам космоса, а тому, что тайльские псы остались с носом. «Только бы родителей не тронули», – в который раз сказал себе Громов и сжал кулаки.
– Красота, – прервал его мысли Жак.
– Кажется, что никогда не насмотришься, – подтвердил Поэт.
– Времени не так много. Десять часов плывем по Ганге, еще раз все проверяем, готовим, прыгаем… – начал перечислять капитан. Вся команда уже собралась в рубке. – Потом три дня наслаждаемся серебряным морем наших торговых партнеров и мы на Spes.
– Звучит просто и воодушевляюще, – сказал Жак. – С Тайлы мы летели почти также.
– Только прыгнули возле самой планеты, – скривил губы Кирилл.
– Опасно, – покачал головой Браун. – Хотя бы миллионов на пять-семь надо отходить от крупных объектов перед прыжком. Ты ж знаешь, корабли пропадали…
– Времени не было, – развел руками Громов. – Я предпочел пропасть, чем оставаться хотя бы одну лишнюю секунду в системе Rex.
– Я увижу еще одно солнце, – мечтательно проговорил Поэт. – И еще одно небо…
– А наш Санта-Клаус впарит еще одну партию медикаментов с таким видом, будто делает подарок на рождество, – усмехнулся Макар.
Менеджер побагровел и резко повернулся к врачу. В глазах злоба смешалась с обидой и стыдом.
– Почему ты так меня называешь?! Прекрати!
– Клаус, у тебя низкое давление для космонавта, а вспышки гнева помогают его нормализовать, – оправдался Макар, скаля зубы. – Если б не я, тебя давно уже отстранили бы от полетов.
– И отношения со Spes уже через полгода стали бы не рентабельными. Ты же знаешь, какие они там в своей каменоломне. Сплошь упрямцы и… – Клаус с опаской посмотрел на нахмурившегося Громова.
– И кто? – с приторной улыбочкой спросил Кирилл.
– Любители переигрывать сделки, – замешкавшись всего на миг, ответил менеджер.
Громов хмыкнул, вспомнив отца, который мог за неделю трижды заключить и расторгнуть договор с одним и тем же партнером, с которым работал уже добрых пять лет. Саша Лим стер с лица недоуменное выражение и спросил бархатным голосом:
– Как насчет ужина, капитан?
– Накрой минут через десять. И ветчину не забудь, – сказал Браун, не отрываясь от экранов с данными о полете.
Корабль продолжал набирать скорость, корректировочные двигатели вывели судно на необходимую траекторию, «темный двигатель» во время взлета не повредился. Все шло идеально, и капитан с расслабленным видом потянулся в кресле. Кирилл постоял еще пять минут, переводя взгляд с отчетов о работе двигателя на обзорный экран, который Браун разделил на шесть секций.
На каждой было что-то интересное. На одной части экрана – удаляющаяся, серо-голубая Кришна, на другой – индустриальный центр Ганги – густонаселенная Индра, третья секция открывала вид на последнюю, едва видную отсюда планету – оранжевую, вечно раскаленную Раму. Следующую часть экрана закрывала красновато-желтая Сурья – звезда средних размеров, которой оставалось жить, по подсчетам ученых, не более трех миллиардов лет. Но жители Ганги по этому поводу не особо беспокоились. Оставшиеся две части обзорного экрана показывали далекие звезды. «Возможно, среди них есть и моя родная Lux, – подумал Кирилл, – или даже земное Солнце».
– Кирилл, давай к столу, – позвал Браун. – Звезд что ль не видел?
– Скучаю я по ним. Всегда, – вздохнул Громов. – Есть в них что-то необъяснимо великое и притягательное.
– Чего так не хватает нам, мелким и отталкивающим людишкам, – снова оскалив зубы, заявил Макар. – Но со звездами жрать не сядешь.
Кирилл нахмурился. После сарказма врача собственные слова показались пафосом.
– Вы чай или кофе будете? – постарался разгладить ситуацию Саша Лим.
– Апельсиновый сок, – ответил Громов, садясь между Брауном и Жаком.
Макар начал есть, не дожидаясь остальных. Клаус расстилал на коленях салфетку, Браун пристраивал длинный ломоть ветчины на хлеб, Поэт с интересом разглядывал пятизубую вилку. Врач толкнул Ивана кулаком в плечо и сказал:
– Ешь уже, че на нее смотреть?
Поэт тряхнул золотой головой и распахнул глаза, словно только что пробудился ото сна.
– Еда никуда не денется, – ответил Иван. – А вот ощущение новизны, особенно в таких маленьких деталях, нужно фиксировать сразу, впитывать его как губка воду. Иначе рискуешь потерять один из пазлов мозаики жизни.
Макар выпучил глаза и неуверенно оскалился.
– Это как наслаждение рассветом, – продолжал Поэт вдохновенно. – Самый прекрасный момент – между предрассветными сумерками и восходом солнца. Когда небо алеет сотней разных оттенков, превращая мир в волшебный чертог ангелов. Но этот миг не так легко поймать, потому люди смотрят на кровавые закаты.
