Мэтью Мэзер - Кибершторм
Я вздохнул.
– Все-таки хорошо, что мы вырвались из Нью-Йорка. Похоже, его намерены уморить голодом.
– Ублюдки! – завопил Чак, вскакивая с кресла, в которое мы его усадили. Он потряс кулаком, глядя на пятно света на горизонте. – Я без боя не сдамся!
– Успокойся, малыш, – тихо сказала Сьюзи, обнимая мужа. – Сейчас никаких боев.
– Да уж, мы едва выживаем, – мрачно усмехнулся я. – Как нам воевать?
Чак по-прежнему смотрел на горизонт.
– Такое уже бывало. Подпольщики, Сопротивление.
Лорен кинула взгляд на Сьюзи.
– Тебе не кажется, что на сегодня хватит?
– По-моему, нам нужно поспать, – согласилась Сьюзи.
Чак опустил голову.
– Майк, скажи, когда пойдешь спать, тогда я спущусь и буду сторожить.
Лорен наклонилась поцеловать меня.
– Извини, что пропустил твой день рождения, – тихо сказал я.
– Ты вернулся – а это лучший подарок в моей жизни.
– Я так хотел…
– Знаю, Майк, но главное – то, что мы вместе. – Она поцеловала Люка и взяла его на руки. Он уже спал.
Подняв взгляд, я увидел на двери мезузу Бородиных.
– Кто ее прикрепил? – спросил я, указывая на нее.
– Я, – ответила Лорен.
– А не поздно, по-твоему?
– Никогда не поздно, Майк.
Я вздохнул и снова перевел взгляд на горизонт.
– Я тут еще побуду. Не возражаешь?
– Приходи скорей спать.
– Хорошо.
Когда все ушли, я стал смотреть на сияющий Вашингтон, прокручивая в голове картинки из моего похода. Я отсутствовал всего два дня, но для меня они тянулись, словно несколько лет. В моем сознании прошла целая вечность, и мир изменился.
Около часа я так сидел, чувствуя, как во мне закипает ярость. Потом встал и пошел обратно в дом.
37 – 41-й дни
Конец января
Снова сыро и пасмурно. В такую погоду плохо гулять, зато отлично ловится рыба.
– Наверное, у них не было выбора, – сказала Сьюзи. Она все еще пыталась понять, что произошло.
Мы спускались с горы в долину, протянувшуюся на запад, к реке Шенандоа. В воздухе висел туман.
Надеюсь, дождя не будет.
Мокрые вещи сохли по несколько дней. Вдали, меж деревьев, стелился туман. На этом склоне стояли еще две хижины, и мы обходили их стороной.
– Наверное, ты права. Война теперь выглядит именно так. Жаль, что я оказался к ней не готов.
Современная война. Закончилась без единого выстрела.
Я невольно вспоминал все, что читал про киберугрозы, проклинал себя за то, что не воспринимал их всерьез. Я ведь столько мог изменить, позаботиться о безопасности Лорен и Люка!.. Сам виноват.
Мы вышли к реке и двинулись вдоль берега. Я высматривал на раскисшей тропе следы – но все они казались старыми.
– Ко всему не подготовишься, – заметила Сьюзи. – Пожалуй, так даже лучше.
Кожа на ее лице, белая как бумага, истончилась, просвечивала даже в тусклом свете и отслаивалась большими кусками. Она заметила, что я смотрю на нее, и я быстро отвел взгляд.
– Слушай, а это можно есть? – спросил я, чтобы сменить тему.
На кустах у тропы висели коричневатые овальные бобы.
– Азимина, – пояснила Сьюзи. – Удивительно, что ее не съели белки.
Мы подошли к кусту.
– Подгнила… Она созревает осенью, – сказала она, но все равно положила плоды в карман.
– А что значит «так даже лучше»? – спросил я, пока мы собирали остальные плоды азимины.
– То, что кибератака – лучше, чем атомный удар.
Я промолчал и пошел вслед за ней к реке, думая, как сейчас дела у Бородиных и что стало с пленниками – отпустили они их или уморили голодом?
Сьюзи наклонилась и потянула за одну из лесок, которую мы привязали к кустам. Затем покачала головой, и мы двинулись к следующей. По берегам Шенандоа росли высокие тонкие березы, лесная подстилка была покрыта их желтыми листьями. Мы прошли мимо нескольких журчащих ручьев; они впадали в заводь, в которой мы поставили несколько удочек. Согласно руководству по выживанию в моем телефоне, в таких водоемах хорошо ловится рыба.
– Может, нам нужно просто сдаться, – сказала Сьюзи.
– Кому именно?
– Китайцам?
– Хочешь пройти шестьдесят миль, чтобы сдаться? И станет лучше.
После нападения мы боялись подходить к другим хижинам. За деревьями мы порой видели других людей, но держались от них подальше.
– Надежда есть всегда, Майк, – сказала Сьюзи, словно прочитав мои мысли.
Неужели в китайском концлагере будет лучше? Я вспомнил поток беженцев, вместе с которыми я шагал по Вашингтону. Куда они все направлялись? В памяти всплыли кадры старых фильмов о войне, о концлагерях в джунглях Вьетнама… Оставаться здесь – не так опасно. Мы должны спрятаться, выжить.
– Рано или поздно они уйдут, – добавила Сьюзи, повторяя мои мысли. – Придется. ООН и НАТО ни за что не позволят им остаться.
Мы спустились к заводи; я встал на камень и потянул за очередную леску. Она подалась с трудом, словно застряла, а затем потянула меня обратно.
– Эй! Похоже, мы поймали приличную рыбину!
В Шенандоа водятся сомы весом до двадцати-тридцати фунтов.
– Видишь? – Сьюзи улыбнулась. – Надежда есть всегда.
Я вытащил сома из воды, и он беспомощно затрепыхался перед нами – попав в ловушку, которую даже не мог себе представить. Я должен был подготовиться, не допустить, чтобы с моей семьей произошло такое.
Я заглянул в глаза рыбе, извивавшейся на леске, схватил ее за хвост и разбил ей голову о камень.
42 – 48-й дни
Первая неделя февраля
В свете полной луны лес оживал.
Я тихо и бесшумно крался между деревьями. В темноте шмыгали мелкие зверьки, зловеще ухала сова. Надо мной, за голыми ветвями, раскинулся ковер из звезд. Звезды не выглядели далекими; напротив, казалось, я смогу залезть на верхушку дерева и коснуться их рукой.
Ночь укрыла меня.
Я стал узнавать фазы луны. Я чувствовал их, даже когда спал в комнате, точно так же, как я чувствовал небо, изменение давления и перемену ветра – все это свидетельствовало о том, что скоро будет дождь. Лишь несколько недель назад мои чувства были притуплены – а теперь я начал меняться, стал ближе к природе.
Я превращался в животное.
Люди по природе своей склонны к насилию. Мы – главные хищники в пищевой цепи, каждый из нас живет только потому, что наши предки убивали и ели других животных, победили в борьбе за выживание.
Так поступали и мои предки-люди, и протолюди, и даже те, кто был до них. Каждое животное, от которого я произошел, выживало, убивая других, пока не убили его. Я был последним в непрерывной цепи миллионов убийц.
Поэтому не стоит удивляться тому, что люди склонны к насилию.
Технологию нельзя обратить вспять, а людей – можно, и когда современный мир утратил свой блеск, они изменялись с удивительной легкостью и скоростью. В нас всегда сидели звери, они просто удачно маскировались, попивая латте и разговаривая по мобильникам.
Днем мне приснилось, что я в ловушке – в грязном, завшивленном коридоре. Лорен парила надо мной в ванне, покрытой шапкой пены, – чистая, неприкасаемая. И как всегда, в моих снах был младенец – скользкий и холодный. Днем я спал, чтобы не так хотелось есть, но на закате, когда на небо выходила луна, голод и гнев возвращались.
Полная луна разбудила меня. Я чувствовал, как ее незримая сила тянет на улицу, и по моему загривку побежали мурашки. Она привела меня – с ножом в руке – к дому Бэйлоров. Я был готов резать и убивать.
Но там никого не оказалось.
Я пошел по лесной тропе к хижине, которую видел за деревьями во время наших походов к реке. Я приходил туда ночь за ночью, чтобы подготовиться к охоте. Впереди поблескивала крыша хижины, а я прятался в лесу и ждал.
В одном окне дрожал огонек свечи. В поле зрения появился человек – свеча осветила его лицо. Один из тех, кто был у Бэйлоров? Не поймешь… Он смотрел из окна прямо на меня, и я затаил дыхание. Впрочем, он не видел меня, не мог видеть.
Он с кем-то разговаривал. В доме был кто-то еще.
Днем, после пробуждения, я прошел мимо зеркала. На меня посмотрел другой человек – со впалыми щеками, с «ежиком» щетины на голове. Торчащие ребра, сморщенная, обвисшая кожа. Я смотрел на жертву концлагеря, и только глаза были моими, они глядели на меня в шоке.
Каждую ночь восходящая луна придавала мне сил, разжигая гнев, бурливший в душе.
Почему я должен сдаваться? Мой дед воевал на Второй мировой. Кто знает, какие ужасы ему пришлось пережить? Он никогда не рассказывал про войну, и я начинал понимать – почему.
Я сжал нож в руке – острый коготь, готовый убивать, – и провел языком по губам, почувствовал, какие острые у меня клыки. Я никому не сказал, что тот «ковбой», который меня подвез, обнял меня на прощание. В глазах парнишки сквозила печаль.
