Мэтью Мэзер - Кибершторм
Я за всю жизнь не совершил ни одного героического поступка.
А пройти шестьдесят миль навстречу неизвестности – подвиг?
Меня заставил это сделать страх, однако больше всего пугало то, что я оставил одних Люка и Лорен.
Толпа все увеличивалась. Когда я прошел Фэрфакс, Оуктон и Вьенну, толпа превратилась в бесконечный поток беженцев. Только любовь к Лорен и Люку заставляла меня идти вперед – через боль, шаг за шагом.
И еще мне придавал сил гнев.
Если раньше я просто пытался выжить, то на подходе к Вашингтону, когда внезапно перспектива покончить со всем этим стала реальной, я начал думать о возмездии.
Кто-то заплатит за то, что причинил вред моей семье.
Я вышел по дороге на мост через Потомак. Был отлив, и вдали кружили чайки. Впереди небо пронзал Монумент Вашингтона, возвышавшийся над деревьями. Я последовал за толпой по авеню Конституции. Баррикады не позволяли приближаться к Мемориалу Линкольна, направляя людей к определенной цели.
Нас загоняли, словно стадо.
Пошел дождик, небо заволокли тяжелые темные тучи. По дороге в обе стороны ездили машины, по большей части военные. Я поборол в себе желание остановить одну из них.
Да и кто остановится ради меня? Я просто один из толпы оборванцев, бредущих под дождем. И в любом случае, моя задача уже почти выполнена. Осталось еще две-три мили.
Появились знакомые, вселяющие уверенность картины: Белый дом, едва видимый за деревьями, а чуть дальше по улице – верхушки зданий Смитсоновского музея.
Справа от меня Национальная аллея – открытое зеленое пространство, протянувшееся от Мемориала Линкольна до самого Капитолия – была закрыта высокой, обтянутой тканью оградой, поверх которой шла колючая проволока. Сквозь дыры в ткани было видно, что за ней кипит активность.
Что они скрывают?
Полиция на перекрестках не давала толпе останавливаться. У Американского музея естественной истории, который сам находился на Аллее, я заметил, что у одной из стен стоят строительные леса. Я решил узнать, что находится за оградой, и, убедившись, что за мной никто не наблюдает, нырнул вправо и побрел вдоль ограды.
Леса были обтянуты плотной синей тканью, и я скрылся из виду. Я полез наверх с одного уровня на другой, а затем выбрался на крышу и подполз к краю.
Я выглянул на Аллею.
Там стоял огромный город из палаток защитного цвета, каких-то структур из алюминия и гор оборудования. Слева он тянулся до самого Капитолия, а справа окружал Монумент Вашингтона и уходил вдаль, поглощая пруд и Мемориал Линкольна. Повсюду сновали военные грузовики.
Наверное, идет мобилизация.
Но что-то было не так.
Грузовики не американские… Я попытался выяснить, что именно я вижу. Из центра городка вылетел непривычного вида вертолет, подняв с земли какое-то оборудование. Я посмотрел на солдат, стоящих ближе всего ко мне за ограждением – всего в сотне футов.
Это не наша форма. Я знаю, как выглядят наши парни.
Это китайцы.
Я уставился на них, не веря своим глазам; по телу побежали мурашки. Затем потер глаза, сделал глубокий вдох и посмотрел снова. Насколько я мог видеть, городок населяли исключительно азиаты. Одни одеты в хаки, другие – в серую форму или камуфляж, но у каждого красный нагрудной знак и ярко-красная звезда на фуражке.
В самом центре Вашингтона находилась база китайской армии.
Неопознанные цели в американском воздушном пространстве, бегство президента из Вашингтона, блокада Нью-Йорка, поток лжи и дезинформации – внезапно мне все стало ясно.
В нашу страну вторгся враг.
Я вытащил из кармана телефон и быстро сделал несколько снимков.
Идти в Капитолий нет смысла. Там нам никто не поможет. Если меня арестуют, я никогда не вернусь к Лорен.
Что я наделал? Нужно убираться отсюда.
Выброс адреналина помог мне спуститься с лесов. Я осторожно вышел на улицу и слился с потоком беженцев, пытаясь не привлекать к себе внимания. Никто меня, похоже, не замечал, поэтому я остановился и снова посмотрел на ограду, окружавшую Национальную аллею. Недалеко от меня стоял полицейский – и я не смог удержаться.
– Там военные? – Я указал на заграждение. Он посмотрел на меня и кивнул. – Китайские военные?
– Да, – он обреченно кивнул. – И уходить не собираются.
Я почувствовал себя так, словно меня ударили под дых, и недоверчиво уставился на полицейского. Позади него, за стеной дождя возвышался Монумент Вашингтона.
– Приятель, тебе просто нужно к этому привыкнуть, – добавил он. – А теперь давай, двигай.
Я смотрел на него, качая головой. Хотелось закричать. Что делают все эти люди? Они шли молча, опустив головы. Побежденные, сломленные.
Неужели Америка уже сдалась?
Я пошел – а потом побежал – в обратном направлении.
Как это могло произойти?
Нужно вернуться к Лорен и Люку, все остальное неважно. Ошеломленный, я побрел под дождем обратно, оставив Вашингтон позади.
Однако вместо того, чтобы выйти на шоссе I-66, я, по-прежнему пребывая в ступоре, перешел реку по мосту чуть к югу от него и оказался у входа на Арлингтонское кладбище.
Я стоял на краю огромной зеленой овальной лужайки, у начала дорожки. По лужайке, сердито крякая, бродили стайки канадских казарок. По краям широкой улицы росли высокие, аккуратно подстриженные кусты с крошечными красными ягодами.
Интересно, они съедобны? Скорее всего, от них меня стошнит.
За кустами тянулись в небо голые ветви деревьев, словно обнаженные кровеносные сосуды. Я прошел мимо памятника 101-й воздушно-десантной дивизии, над которым летел бронзовый орел. И подумал – где все они теперь? На холме в центре кладбища стояло бежевое здание, и над ним все еще возвышался наш флаг – приспущенный.
Нужно идти, нужно убираться отсюда подальше.
Добравшись до границы кладбища, я встал у круглого серого фонтана. Он не работал, и никого рядом не было. Передо мной находились четыре сводчатых входа, и я выбрал ближайший, слева от меня.
Войдя в арку, я поднялся по лестнице к зданию со стеклянными стенами. За ними на внутренней стене висели рисунки и картины, дань уважения «Величайшему поколению», как гласил плакат. Люди вроде моего деда, те, кто сражался на берегах Нормандии, смотрели на меня, пока я шел вверх по ступенькам.
Наверху, на все еще безупречно подстриженной лужайке, меня встретили ряды белых мраморных надгробий. У каждого стоял свежий венок с красной лентой. Безупречно ухоженные надгробия тянулись вверх по холму, среди дубов и эвкалиптов.
Герои страны, наблюдающие за позором.
Я бродил среди могильных плит, читал имена.
Затем поднялся на холм, прошел мимо могил братьев Кеннеди и остановился, чтобы осмотреться. За жуткой стеной дождя вдаль протянулся Потомак, а позади нависал Вашингтон, из сердца которого торчал кол Монумента.
Я покачал головой и пошел обратно.
Что мне делать?
Внезапно я понял, что умираю от жажды. На улицах рядом с кладбищем вода сбегала в канализационные стоки, и я встал на колени, пытаясь наполнить одну из бутылок. Кто-то прошел мимо по тротуару, стараясь держаться от меня подальше.
Как же я выгляжу, лежа на мостовой, словно зверь, в рваной, грязной одежде, с бритой головой? Я хотел закричать на этого человека, выплеснуть накопившийся гнев.
Почему он идет так медленно? Куда он направляется?
Неужели он не видит, что мир рухнул?
Пока я шел обратно к шоссе, действие адреналина закончилось, и навалилась мысль о том, какой огромный путь меня ждет. Я устал и промок до нитки. Обратно мне ни за что не дойти. Холод и усталость грызли кости и мышцы, злость отступала. Хромая, я двинулся обратно.
Пройти весь путь пешком я просто не в состоянии – не переживу.
Выйдя к шоссе, я решил остановить какую-нибудь машину. Придется рискнуть. Опустив голову, я хромал по шоссе, выставив кулак с поднятым большим пальцем. На меня накатила страшная дрожь.
Нужно как можно быстрее где-нибудь спрятаться.
Погруженный в свои мысли, я и не заметил, когда передо мной остановился пикап.
Из окна высунул голову мужчина.
– Подбросить?
Кивая, я со всех сил побежал к окну.
– Куда? – спросил один из молодых людей, сидевших впереди. Их было трое, они слушали музыку «кантри» по радио. Нормальные деревенские ребята. Я невольно отпрянул.
– Эй, приятель, у тебя все нормально?
– Ага… – промямлил я. – Разъезд номер 18, за Гейнсвиллом.
Водитель повернулся и стал объяснять что-то тем, кто сидел в салоне.
Я стоял под дождем и ждал.
– Ты один? – спросил водитель, поворачиваясь ко мне и высовывая голову из окна, чтобы оглядеть шоссе.
