Константин Соловьев - Америциевый ключ
Он поднялся на ноги, кашляя и сплевывая с губ мелкую кровавую капель. Пальцы шарили по животу, ожидая наткнуться на рассеченную брюшину и теплые комья внутренностей, вываливающиеся из нее. Но нашли лишь лохмотья рубашки и пару глубоких борозд выше пупка. Удар пришелся вскользь. Повезло, в противном случае он едва ли поднялся бы. Скорее всего, превратился в бесформенные обрубки, в которых сладострастно копошилась хитиновая тварь…
- Плохой мальчишка, - нечетко сказала Синяя Мальва, голос ее булькал и вибрировал, он до сих пор казался похотливым, напитанным страстью, - Но ничего. Мне приходилось наказывать и не таких.
В этот раз у него не было времени на саркастичный ответ – пришлось отскочить назад, спасая голову, и вновь чудовищное жало прошло совсем рядом.
Жало молотило по воздуху и беспорядочно хлестало. Если раньше оно было похоже на шпагу в руках опытного фехтовальщика, то теперь напоминало хлыст, рассыпающий вокруг себя десятки ударов, достаточно незаметных, чтобы глаз не ухватил их, и достаточно сильных, чтобы рассечь человеческое тело пополам.
Ганзель молча отбивался, пытаясь держаться подальше, но понимал, что ведет бой на чужих условиях, а значит, выдохнется первым. Хлыст, на котором держалось жало, был неимоверно длинным и эластичным. Он скручивался, выстреливал вперед, чертил размытые петли, пружинил и стелился у самого пола. Пытаясь увеличить дистанцию, Ганзель почти ничего не добился – Синяя Мальва, невесомая и грациозная, как прежде, непрестанно следовала за ним, точно марионетка, подвешенная на невидимых, но очень прочных, нитях.
Вынужденный постоянно отступать и пятиться, Ганзель быстро начал спотыкаться. Он двигался без изящества, без грациозности и, вероятно, со стороны напоминал старого больного быка, упрямо мотающего головой, чтоб увернуться от дубинки в руках забойщика.
Он хотел выжать из тела все, что оно способно дать, но обнаружил, что его запасы оказались даже меньше, чем ему представлялось. Или же их изначально не было вовсе. Раз за разом уворачиваясь от рассекающих воздух выпадов, Ганзель ощутил, как быстро сдается его собственная плоть. Легкие болезненно сокращались, страдая от недостатка воздуха, движения были скупы и неуклюжи, перед глазами плыли, переплетаясь друг с другом, зеленые ленты.
Возможно, пришла в голову ядовитая мысль, он жив только потому, что Синяя Мальва вознамерилась не давать ему быстрой смерти. Возможно, она попросту развлекается. Интересно, эта тварь – симбионт самой Мальвы? Или это и есть Синяя Мальва в своем истинном обличье, а все остальное – милое личико, синие волосы, розовые губы – лишь обрамление ядовитого бутона, маскировочный покров?..
Ганзель попытался схватить с разгромленного лабораторного стола штатив, чтобы использовать как дубинку. Но мгновением спустя жало выбило из его рук импровизированное орудие, едва не выворотив пальцы.
- Медленно, - протянула Синяя Мальва, надвигаясь на него с улыбкой, - Очень медленно. Признаться, я разочарована. Ожидала чего-то большего.
- Я еще не закончил, - прохрипел Ганзель, продолжая отступать по спирали, с таким умыслом, чтоб оказаться поблизости от лежащего на полу мушкета.
Возможно, его тело уже не в силах оказать достойного сопротивления. Греттель была права, слишком много лет упущено. Но шанс еще есть.
Синяя Мальва сыпала ударами без остановки. Они казались небрежными и ненаправленными, но Ганзель ощущал, что хитиновое жало подбирается все ближе и ближе. Это с самого начала не было поединком, скорее, забавой. Которая будет длиться ровно столько, сколько сочтет нужным Мальва. Избиение старой больной акулы, которая уже не в силах оказать сопротивление.
Ганзель попытался укрыться за лабораторным стендом, но язык Мальвы полоснул по нему, без труда рассекая сталь и пластик. На пол посыпались осколки стекла и крошки текстолита вперемешку с кусками проводки. Ганзель нащупал какую-то реторту и метнул прямо в лицо Мальве – та, рассмеявшись, легко отбила ее.
Некоторые удары задевали его, но пока лишь вскользь – куртка уже висела бахромой, одна пола была отсечена начисто. Там, где он пятился, на полу оставались зигзагообразные алые полосы – кровь обильно капала из рассеченных до кости пальцев и предплечий.
- Слишком старый, - презрительно произнесла Синяя Мальва, очередным ударом едва не разделав его пополам, - Мне становится скучно.
- Это исправимо, - пробормотал он, задыхаясь.
Коротким движением Ганзель подхватил с пола мушкет. Глаза Синей Мальвы, уже утратившие сходство с озерами, похожие на две мутных лужи ядовито-лазуритового цвета, сверкнули презрением.
- Мальчишки и их игрушки… Я не разрешала тебе трогать их!
Жало с неожиданным проворством хлестнуло, метя ему прямо в лицо. Ганзель заслонился от удара мушкетом, но не учел чудовищную силу удара. Хитиновое жало, скрежеща, обвило деревянное ложе и выдернуло оружие из пальцев Ганзеля, так легко, словно он и в самом деле был ребенком. С не меньшей легкостью оно вырвало бы его руки из плечей, если бы он не догадался бросить мушкет.
- Ты напоминаешь мне Мачеху… - пробормотал Ганзель, тяжело дыша, - Она тоже отбирала мои игрушки. Мне пришлось многому научиться.
Секущий удар кинжалом застал Синюю Мальву и ее симбионта врасплох. Ганзель обрушил его на хлыст, надеясь снести скрипящее хитиновое жало одним движением. Но недооценил прочность покровов. Лезвие царапнуло покрытую мелкой чешуей шкуру, отскочив в сторону, оставив на месте удара лишь узкую, сочащуюся желтоватой жижей, царапину.
Синяя Мальва завизжала от ярости. Ее голос утратил чистоту и мягкость, теперь он звучал хрипло, глухо, лишившись всех своих манящих интонаций.
- Ах ты… ты… Ты! Очень. Скверный. Мальчишка.
Челюсти Синей Мальвы захрустели. Тварь, которой она служила лишь оболочкой, ворочалась в ее горле, пытаясь вырваться наружу. Человеческие ткани не были рассчитаны на такое напряжение. Некогда прекрасные губы повисли рваными розовыми лепестками, челюсть, качнувшись, выломалась из суставов и теперь болталась почти на самой груди. Щеки лопнули, превратив прекрасный девичий рот в оскаленную, перемазанную кровью, пасть.
Ганзель ударил кинжалом прямо в средоточие шелковых лент, туда, где должно было быть сердце, но если у Синей Мальвы и было сердце, располагалось оно не там. Клинок ушел вглубь лишь на палец. После чего хрупкие девичьи руки Мальвы вырвали его и сломали пополам, не обращая внимания на несколько отсеченных пальцев, все еще обтянутых небесно-синим шелком.
- Т-ты… будшшшшььь… накк-казз-з-з…
Синяя Мальва шла на него, целеустремленно, не останавливаясь. Тело ее менялось с каждым шагом. То тут, то там тонкая человеческая кожа лопалась, как одежда, которая внезапно стала сильно мала. Синие и красные лохмотья покрывали ее подобно лоскутному одеялу, по ногам стекала желтоватая жижа с щедрыми вкраплениями алой крови. Стройные женские ноги затрещали – кости перестали выдерживать нагрузку. Маскировка сползала с Синей Мальвы кусками, шелк вперемешку с плотью. Ганзель видел осколки ребер и зияющие раны, из которых тянулись новые жгуты, каждый с бесформенным уродливым жалом на конце. Пробивая бледную кожу, наружу вылезали хитиновые отростки и жесткая черная щетина.
Кажется, она этого не замечала. Наступая на Ганзеля, полосуя воздух все новыми выпадами, оставляя за собой багровую полосу, Синяя Мальва была слишком разъярена и увлечена, чтобы отвлекаться. Тварь, сделавшая из нее свое логово, все пыталась выбраться через горло, расширяя отверстие крохотными резцами. В какой-то момент голова Синей Мальвы на переломанной шее отпала назад в облаке прекрасных синих волос, и осталась болтаться на спине, как скинутый капюшон плаща. Вместо нее из грудной клетки под треск ребер лезло что-то чудовищное, блестящее крошечными слюдяными глазами, булькающее.
Самое ужасное было не в метаморфозах, которое претерпевало когда-то прекрасное тело. А в том, что аура сексуальности, вырабатываемая сокрытыми в нем железами, все еще отчасти действовала. Существо, представлявшее из себя по большей части лохмотья шелка и внутренностей, шлепающее по полу с болтающейся за спиной головой, все еще казалось ему прекрасным. И пусть теперь эта красота не парализовала волю, от ее присутствия делалось жутко.
Удары, пусть и не всегда достигали цели, изматывали Ганзеля слишком быстро, чтоб тело успевало набраться сил. Вновь и вновь уклоняясь, отскакивая, принимая удары на предплечья, Ганзель чувствовал, что вот-вот хрустнут его собственные кости. Они были слишком слабы и слишком стары, чтобы сдерживать подобный натиск бесконечно. И постепенно его тело сдавалось.
Холодная акулья ярость не могла вести его вечно, лишь помогала отдалить тот момент, когда он окажется полностью беззащитен. И Ганзель знал, что такой момент наступит.
Очередной удар наотмашь заставил мир зазвенеть, точно кто-то бросил на каменный пол целую пригоршню монет. Ганзель зашатался, и тут же получил еще один – в поддых. Третий удар впечатал его в какой-то лабораторный бак, отчего тот лопнул, выдохнув облаком пыли осадок какого-то опыта, устаревший на несколько сотен лет.
