Константин Соловьев - Америциевый ключ
Бруттино не обращал на нее ни малейшего внимания. И уж подавно никак не реагировал на разговор господин Перо, замерший на своем месте.
- С точки зрения геномагии, грибы мне более близкие родственники, чем люди. Думаю, я найду с ними общий язык. По крайней мере, они точно не смогут смотреть на меня свысока, свято полагая себя вершиной генетической эволюции.
Ганзель облизнул губы, которые, оказывается, давно пересохли, но он только сейчас это заметил.
- Так вот, что это такое, - выдавил он, - Теперь я понял. Я думал, это месть высокоразвитого и сложного существа. А это всего лишь обида капризного и злого ребенка.
У Бруттино не было мимических мышц, а лицо его своей выразительностью могло поспорить с деревянным чурбаном, но Ганзель каким-то образом почувствовал его напряжение.
- Что ты знаешь о мести, ты, сытый квартерон? Даже несмотря на свои зубы, ты чертовски человекообразен. Счастливый обладатель почти человеческого фенотипа, редкость для Гунналанда. У тебя две руки и две ноги, у тебя хорошая мягкая кожа… Тебя когда-нибудь называли поленом? Тебя пытались смеху ради распилить пилой? Может, соседские дети, заливаясь смехом, тащили тебя на костер?..
- Всего лишь смертельная обида, - повторил Ганзель в голос, - Ты ведь всегда хотел быть человеком. Хотел стать настоящим мальчиком, верно? Именно потому, что презирал свою истинную природу и понимал, насколько чужд всему окружающему. Поэтому ты искал геноведьму, надеясь на чудо, которое превратит дерево в живую человеческую плоть. Но это невозможно. Дереву не стать человеком, таковы безжалостные законы геномагии. И тогда ты решил отомстить тому, сходства с кем так и не смог добиться. Решил отомстить человечеству.
Бруттино поднялся на ноги, его суставы негромко хрустнули. Как и прежде, он выглядел немного грузным, но не тяжелым. Крупным, но не массивным. Но даже в этом коротком движении сквозило столько силы, что палец Ганзеля едва прежде времени не спустил курок. Он знал, как выглядит настоящая сила, даже в неказистом обрамлении. Бруттино и был такой силой. Грозной, сокрушительной, безжалостной.
- Впечатляющая прозорливость для человека, который уже дважды угодил в ловушку. Мальва!
- Да, Брутти?
Синеволосая красавица встрепенулась.
Ганзель ощутил, что у него мало времени. Возможно, что времени и вовсе нет.
- Слушай, Бруттино… Моя сестра не лгала, когда говорила, что это зелье можно создать. Зелье, способное превратить тебя в живого мальчика… Это долгий и сложный процесс, но…
Презрительный смех Бруттино прошелся по нервам Ганзеля, как тупая ржавая пила по древесной ветке.
- Прекрати. Этот прием выглядел наивно и в прошлый раз, глупо уповать на него в такую минуту, Ганзель. Я сделал вид, будто поверил, только лишь для того, чтоб выманить вас из каморки Арло. Но использовать ту же ложь вторично… Мне кажется, ты совсем меня не уважаешь, Ганзель.
- Это не ложь. Я не знаю деталей, но…
Перебить деревянного человека оказалось невозможно. Его скрипучий голос мгновенно набрал силу и звучность, заскрежетал:
- Я давно убедился в том, что ни одна геноведьма не в силах создать что-то подобное. Это было всего лишь… мечтой, слабостью. Когда я был юн, я мог позволить себе хвататься за то, что мерещилось мне спасительной соломинкой. Тогда я еще верил в сказочные истории о том, как какое-нибудь чудовище превращается в человека. Но это все была ложь, точно такая же, как и в прочих ваших сказках. Завтра в полдень сказка кончится. И начнется новая, которую напишу я сам. Сказка про то, как люди превращаются в бородавчатых тварей, страшную пародию на самих себя, в кисель, в тлен, в микроскопические организмы. Может, это будет не очень красивая сказка, но одного у нее не отнять – она будет правдива.
- Моя сестра – самая могущественная геноведьма в Гунналанде!
- Охотно верю. Именно поэтому я навещу ее этим же вечером. Мне кажется, у нас с ней получится хороший разговор, - улыбку на деревянном лице Бруттино можно было назвать мечтательной, - Мальва, думаю, тебе интересно будет в нем поучаствовать. Ведь Греттель была очень плохой девочкой. А ты любишь учить манерам плохих девочек.
Синяя Мальва улыбнулась и провела пальчиком по своим розовым, изящно очерченным, губам. Очень мягким, если судить по внешнему виду.
- И плохих мальчиков, и плохих девочек, милый. Но мальчиков интереснее.
Ганзель прицелился точно меж тускло горящих янтарных глаз на деревянном лице.
- А вот об этом и не думай, проклятая кукла. Иначе я быстро пущу тебя на стружку.
Синяя Мальва погрозила ему пальцем, отпустив еще одну лукавую и обворожительную улыбку, одновременно и мягкую и бритвенно-острую:
- Ай-яй-яй, Ганзель. Совершенно недопустимо говорить подобные слова. Это очень грубо. Очень гадко. Если ты будешь вести себя невежливо, мне придется тебя наказать. А я умею это делать. Лучше, чем ты можешь себе представить.
Ганзелю пришлось напрячь всю волю, чтобы заставить себя вновь открыть рот.
- А ты заткнись, шлюха Варравы. Пока я не отправил тебя вслед за твоим блохастым псом.
Ему показалось, что лопнули невидимые медные струны, обвивавшие его грудь и медленно душившие. Не все, но многие из них. Он частично вернул себе контроль над телом, пусть уставшим и слабым.
Бездонные глаза Синей Мальвы потемнели. Они больше не смеялись, не улыбались ему, теперь они лучились энергией другого рода, гибельной, тяжелой, отравляющей. Но даже злость не могла испортить красоты идеального лица, лишь выгодно оттенила и заострила его черты.
Шелестя бесчисленными лентами, Синяя Мальва повернулась к деревянной кукле.
- Брутти, теперь я могу позаниматься с этим упрямым мальчишкой? Или ты хочешь, чтоб это сделал Перо?
Бруттино молчал недолго, несколько секунд. Когда он заговорил, его глаза, как и прежде, горели ровным янтарным огнем.
- Он твой. Но обращайся с ним аккуратно. Я хочу сохранить хотя бы голову.
- Как скажешь, милый, - улыбнулась Синяя Мальва, грациозно потягиваясь, ее огромные глаза пылали синим ледяным огнем, от которого Ганзеля пробрало до самого позвоночника, - Ты даже не представляешь себе, до чего я могу быть аккуратной…
* * *
В этот раз Синяя Мальва не остановится, понял Ганзель.
Она приближалась к нему своей летящей бесшумной походкой, за спиной трепетали синие ленты, а на лице сверкала улыбка, которая в одно мгновение казалась скромной и застенчивой, но уже в следующее – торжествующей и похотливой. Руки Синей Мальвы были опущены вдоль тела и пусты, но Ганзель отчего-то знал, что оружие ей и не понадобится. Она сама была оружием. Самым страшным видом оружия, в котором рефлексы жертвы бессильны распознать опасность.
Ганзель вспомнил цветы Железного леса, о которых когда-то давно им с Греттель рассказывал отец. Эти цветы выглядели отталкивающе и уродливо – огромные шипастые бутоны, скрученные в жгуты листья, зловонный запах, разносящийся далеко вокруг, похожий на смрад разлагающегося мяса. Однако именно в этом запахе крылось коварство цветов. Какая-то его нотка, незаметная в общем смраде, обладала способностью привлекать людей, притягивать их, отключая все мысли и чувства. Едва ощутив этот запах, люди не думали ни о чем другом, кроме как о том, чтоб прикоснуться к этому волшебному и прекрасному цветку, попробовать его нектар. И брели, слепо переставляя ноги, забывшие обо всем, кроме этого манящего аромата. Иногда их находили позже, в раздувшихся, как старые винные бочки, бутонах, булькающих и дрожащих. Эти люди заползали в цветок и, отведав нектара, оставались там навсегда, не обращая внимания на то, что растение тем временем медленно переваривает их, поглощая все соки человеческого тела. Им важен был лишь запах этого цветка, и даже боль они едва ли ощущали в полном ее воплощении.
И сейчас, глядя за тем, как приближается Синяя Мальва, Ганзель ощутил себя во внутренностях такого же цветка. Безумно душистого и смертоносного. Который уже постепенно начал переваривать его, хотя оглушенное тело еще не чувствует этого.
- Какие у тебя ужасные зубы, - прошептала Синяя Мальва, складывая изящные руки на груди, - Наверно, их очень тяжело чистить каждый день?
Ганзель попытался что-то сказать, но губы слиплись, язык одеревенел. И, что еще хуже, сознание мягко поплыло, мгновенно лишив тело привычного контроля. Это было паршиво, это было очень паршиво, но мысль эта, беспокойно зудящая, оказалась запертой где-то в самой глубине мозга. Сознание отказывалось паниковать, напротив, оно ликовало, ощущая кипящие во всем теле страстные соки, бурлящие и бьющие фонтанами. Оно смеялось, ощущая запах свежего юного цветка, оно вычеркнуло все, что не было связано с Синей Мальвой – и деревянную куклу, внимательно глядящую на Ганзеля из полумрака, и стеклянный купол саркофага, и все прочее. Ничего из этого более не имело значения и не существовало.
