Константин Соловьев - Америциевый ключ
Пальцы коснулись кнопки, но так ее и не нажали. Лишь бессильно скользнули по ее рифленой поверхности.
Бруттино не было в саркофаге. Человеческая фигура, обнаружившаяся там, по всем признаком не была деревянной. В деревянном теле могут течь древесные соки, но там не течет человеческая кровь. А крови здесь было достаточно – и на самом человеке, и на полу под ним.
Человек висел на зажиме для пробирок, точно уставшее и измочаленное огородное пугало. Он был мертв, кровь давно запеклась на многочисленных порезах и ранах, которыми его тело было усеяно почти всплошную, и этого не скрывали клочья одежды. Даже вместо глаз на лице располагались два симметричных алых провала. Ганзель узнал мертвеца лишь по остаткам седых волос на голове.
- Папаша Арло… - прошептал он, все еще безотчетно гладя пальцами кнопку.
- Между прочим, очень неприятный и невежливый господин, - громко произнес женский голос у него за спиной.
Ганзель мгновенно обернулся. Мушкет слепо дернул стволами, рыская из стороны в сторону и пытаясь нащупать цель. Но цель даже не пытался скрыться. Она демонстрировала себя со всей возможной откровенностью. Даже настойчиво, учитывая, что разделяло их едва ли более десяти метров.
- Очень, очень невежливый господин, - повторила Синяя Мальва с обворожительной улыбкой, покусывая кончик своей легкой полупрозрачной перчатки, - Совершенно не способен развлечь даму разговором. И еще ужасный грубиян. Вы не поверите, милый Ганзель, как долго мне пришлось учить его хорошим манерам. Между прочим, без кошачьих усов вы выглядите симпатичнее.
Синяя Мальва сидела на лабораторном столе, заложив ногу за ногу, совершенно не боясь запачкать своего небесно-голубого платья. Удивительно, в любой обстановке она выглядела чистой и свежей, возникало ощущение, что грязь попросту не может к ней пристать, это Ганзель заметил еще в кабинете «Трех трилобитов». Недавнюю актрису словно обтекало прозрачное силовое поле, не пропускавшее ни малейшей соринки. И Ганзелю отчего-то очень не хотелось в этом поле оказаться.
Угловатый силуэт печального паяца, господина Перо, возвышался неподалеку, своей мертвой неподвижностью напоминая скорее предмет обстановки, чем живое существо. Глаза его были так блеклы, а лицо столь невыразительно, что сложно было даже понять, видит ли он Ганзеля. И, если видит, испытывает ли при его виде хоть какие-нибудь чувства, кроме смертной скуки.
Но Ганзеля интересовал не господин Перо и не Синяя Мальва. А тот, кто непринужденно расположился за ними.
Тусклые желтые глаза Бруттино смотрели на него из темноты. Не глаза, а кусочки застывшего янтаря, холодного и твердого, несмотря на свое солнечное свечение. Деревянный мальчишка спокойно созерцал Ганзеля, подперев рукой подбородок – очень человеческая поза. Но человеком он не был. Дерево. Хищное, смертоносное, злое дерево, как деревья из Железного леса, полные коварных ловушек и яда. Спокойное, хитрое, уверенное в себе дерево, которое научилось у людей всему необходимому. Теперь оно наблюдало за тем, как Ганзель беспомощно водит мушкетом из стороны в сторону.
- Вы пришли одни, господин Ганзель? – с искренней теплотой спросила Синяя Мальва, - Я просила Антропоса проводить вас, но, видимо, он совсем забыл про мое поручение. Как и все мальчишки, он совершенно безответственный! Я обязательно накажу его, когда он вернется.
- Не думаю, что он вернется, - негромко сказал Ганзель, раздвигая для устойчивости ноги – на тот случай, если придется стрелять из трех стволов сразу, - Разве что если вы захотите набить из него чучело. Впрочем, я бы не стал этого делать. По-моему, от него будет ощутимо попахивать…
Огромные синие глаза Мальвы широко распахнулись.
- О нет! Вы же не хотите сказать, что обидели бедного Антропоса? Неужели вы способны на такое, сударь Ганзель? Я-то думала, вы воспитанный юноша! Неужели у вас нет сердца? Как вам не стыдно! Вы, оказывается, обладаете дурным и злым характером!
Синяя Мальва была обворожительна даже в гневе. И Ганзель, взглянув на нее, обнаружил, как тяжело вновь вернуть взгляд к Бруттино. То самое силовое поле, что окружало девушку, обладало, казалось, способностью примораживать к себе взгляд. Она была слишком прекрасна и невинна для убийцы. Она выглядела цветком, который кто-то, то ли по ошибке, то ли из злого умысла, воткнул в букет с уродливыми выродившимися соцветиями. Но даже в их окружении она оставалась прекрасной – юный и свежий цветок, разливающий вокруг себя удивительно тонкий, но явственный аромат. Который, казалось, будет ощутим даже посреди поле боя, заваленного разлагающимися телами.
Ганзель отчего-то не мог перестать смотреть на Синюю Мальву. Она и прежде, во времена их короткой предыдущей встречи, казалась ему крайне привлекательной и эффектной, несмотря на свое пристрастие к странным, нарочито детским, нарядам и лентам. Но сейчас ее бездонные синие глаза сделались невероятно притягательны. Их хотелось рассмотреть. И Ганзель непременно это сделал бы, если бы не приходилось держать на прицеле Бруттино и Перо.
Синяя Мальва вдруг соскочила со стола, на котором сидела. Так легко и изящно, что в воздух не поднялось ни единой пылинки. Она сделала шаг по направлению к Ганзелю. Затем еще один, ноги в туфлях с большими бантами беззвучно ступали по грязному полу. Ганзель готов был спустить курок, стоило лишь кому-то из этой троицы пошевелиться, но в этот момент палец отчего-то прирос к спусковому крючку, потеряв чувствительность.
Он представил, как мушкет выбрасывает из себя грязно-серый пороховой язык, как крошечная фигура в воздушном платье превращается в ворох смятых и тлеющих лент, как огромные синие глаза закатываются, делаясь быстро высыхающими и теряющими прозрачность сферами, в которых не осталось уже ни капли волшебства…
- Стой на месте, - процедил Ганзель сквозь зубы, ощущая, до чего неудобно становится удерживать привычный мушкет. Ложе налилось тяжестью, стволы клонило к земле, прицел вдруг безобразно начал прыгать – так, что не попасть в силуэт и с трех шагов…
Синяя Мальва улыбнулась, глядя ему в глаза. И Ганзель ощутил, как все его естество устремилось навстречу этому взгляду, а тело вдруг скрутило в спазме страсти, горячем и липком, как тяжелый приступ лихорадки. Она была прекрасна. Он ощутил ее запах – необычайно тонкий, необычайно мягкий – и ощутил, что теряет дыхание. Она была не просто прекрасна, она была притягательна, как глубокое синее озеро, полное холодной свежей воды, посреди пустыни. Озеро, не имеющее дна. В воду которого достаточно лишь раз окунуться, чтобы отринуть все прочие мысли, суетные, глупые, злые…
- Не подходи.
«Да меня же трясет, - осознал он, на миг вернув ясность сознания, но не в силах отвести взгляда от приближающейся девушки, - Святой Вавилов, я точно мальчишка, впервые увидевший юбку… Почему я раньше не замечал, до чего она удивительна?»
Синяя Мальва смотрела на него, улыбаясь уголком губ. Губы у нее были тонкие, но удивительно красиво очерченные. Даже на вид они казались необычайно мягкими, податливыми, и тоже приятно прохладными. Когда эти губы размыкались, чтоб обронить слово, Ганзель смотрел на них, как завороженный.
- В чем дело, сударь Ганзель? – осведомилась Синяя Мальва с подобием насмешливой укоризны, - Отчего это вы так застыли? Плохо себя чувствуете? Мне кажется, урок вежливости пойдет вам на пользу!
Ее туфельки оставляли за собой симметричные аккуратные отпечатки. Только с трудом переведя на них взгляд, Ганзель ощутил, что овладевший им морок, сделавший тело ватным и непослушным, на миг отступил.
- Эй, Бруттино! Лучше убери свою куклу! Иначе тебе может не хватить пустых пробирок, чтобы собрать ее мозги!
Синяя Мальва надула губы, словно обиженная девочка. Несмотря на то, что обида ее казалась по-детски искренней и даже недоумевающей, аура сексуальности, захватившая в свое магнитное поле и Ганзеля, от этого не ослабела. Напротив, сделалась еще сильнее. Настолько, что зубы Ганзеля заскрипели сами собой. Это было противоестественно, это было странно, но он ничего не мог с собой сделать – его сердце делалось мягким, как тающий медовый леденец при одном лишь взгляде на девушку в кружевном.
- Мальва, стой.
Скрипучий голос был тих, едва расслышать, но Синяя Мальва мгновенно остановилась.
- В чем дело, Брутти? Разве ты не хочешь, чтоб я поучила господина Ганзеля хорошим манерам?
Деревянная кукла медленно кивнула.
- Поучишь. Чуть позже. Кажется, он хочет что-то спросить.
- Но ты отдаешь его мне? – ее тон стал просительным, - Ты обещал!
- Отдам. Уже скоро. Что ты хочешь спросить, Ганзель?
Ганзелю пришлось сосредоточиться, чтобы вспомнить, как он здесь оказался и кто напротив него. И приложить излишне много сил, чтобы задать простой и, в сущности, совершенно бесполезный вопрос:
- Зачем ты убил старика?
Бруттино не шевельнулся. Его скрипучий голос разносился по лаборатории так легко, что Ганзель мог бы расслышать его и на другом конце. Сейчас он казался вкрадчивым, приглушенным – так скрипит старая дверь на ветру.
