Константин Соловьев - Америциевый ключ
Он знал, что еще одной схватки ему не выдержать. Во имя кодоминирования, ему не продержаться и минуты против молчаливого паяца. Но Ганзель все равно улыбался. Должно быть, какой-то бессмысленный безусловный рефлекс.
Перо вопросительно взглянул на Бруттино, медленно разминая тонкие пальцы. Ганзель видел, как под белоснежным покровом ткани шевелятся, готовясь порвать тонкую ткань, смертоносные когти.
- Все рано или поздно заканчивается, - медленно произнес Бруттино, в его голосе Ганзелю почудилась то ли насмешка, то ли усталая ирония, - А мы все еще так далеки от финала…
Он легко вскинул мушкет одной рукой и выстрелил.
Перо споткнулся и опустил недоумевающий взгляд на собственный живот. Нарушая строгое белое единообразие, там расплывалась огромная алая клякса. Из-под балахона медленно выбрались несколько щупалец, увенчанных страшными зазубренными когтями, но они не пытались никого атаковать, бессильно подергиваясь, вытянулись вдоль тела.
Перо поднял ничего не понимающий взгляд на Бруттино. И, возможно, впервые в жизни попытался что-то сказать. Но из его разомкнувшихся губ не вырвалось ни звука. По белому подбородку, петляя, потянулась вниз кардаминовая дорожка. Перо всхлипнул и упал, все еще прикрывая руками разорванный живот. Бруттино какое-то время равнодушно глядел на его тело, сделавшееся подобием вороха белой ткани.
- Знал бы ты, как он меня утомил, - проскрипел Бруттино, опуская дымящийся ствол, - Постоянно молчал, слова не выжмешь. Не поверишь, насколько это раздражает.
- Ты убил его только поэтому?
- Возможно. А может, оттого, что не доверял ему. Сложно доверять тому, кто всегда молчит. Как знать, вдруг он решил бы смыться, прихватив мои драгоценные пробирки? Да, иногда я могу быть недоверчив.
Ганзель сплюнул на пол кровавым сгустком.
- Ты всего лишь дерево, вознамерившееся стать человеком. Ты не можешь быть недоверчивым, у тебя нет человеческих чувств. Другой биологический вид.
- Так и есть.
Переваливаясь с ноги на ногу, Бруттино подошел к Ганзелю на расстояние вытянутой руки. Он издавал тонкий запах древесины и смолы, от которого Ганзель скривился. Запах этот сейчас казался ему отвратителен.
Ганзель, шатаясь, поднял сжатые в кулаки руки.
- Давай, чертово дерево. Покажи мне, чего стоишь.
Бруттино медленно поднял мушкет. Увернуться от него Ганзель не пытался – знал, что не сможет. Ему и без того приходилось тратить слишком много сил, чтоб удерживаться на ногах.
- Стреляй, - пробормотал он.
Бруттино молчал, внимательно разглядывая Ганзеля. Его пальцы лежали на спусковом крючке, но не нажимали его.
- Интересно, у кого из нас деревянная голова? – проскрипел он, - Знаешь, самая плохая черта вашего вида не в хрупкости и не в жизненном цикле. Она в вашей нелепой и неуместной гордости. Даже попавшись дважды в ловушку, ты все равно считаешь, что имеешь дело с неразумным деревом, ведь так?
- В точку, - Ганзель закашлялся, - Ты и есть дерево. Самоуверенное трухлявое полено.
Но разозлить деревянного человека было не так-то просто. Кажется, он отличался невероятным для человека способностью к самоконтролю. И неудивительно. Он не был заложником гормонов и секреций, коктейль из которых постоянно циркулирует в человеческих венах. Он был существом иной природы, бесконечно далекой от человеческой.
- Позови сестру, - кратко приказал Бруттино.
- Что?
- Твоя сестра. Греттель, - терпеливо сказал деревянный человек, - Позови ее. Неужели ты и в самом деле считаешь меня настолько глупым, Ганзель? Я же знаю, что она здесь. Она не могла не заявиться вместе с тобой. И сейчас, полагаю, она находится где-то неподалеку. Геноведьмы часто ужасно любопытны, и это редко доводит их до добра.
- Зачем тебе Греттель, чертово полено?
Бруттино вздохнул. В его голосе угадывалось напряжение. Как в скрипе медленно смыкающихся деревянных тисков.
- Мне придется ее убить.
- Почему ее?
- И тебя тоже, конечно. Но она важнее.
- Не будь дураком. Пробирки у тебя. И ты знаешь, что мне тебя не остановить. Но Греттель… Какой тебе прок от ее смерти?
- Твое убийство не принесет мне пользы, лишь незначительное удовольствие. Да, утолять чувство мести способны и растения. Твоя смерть станет лишь приятным вознаграждением за то, что ты заставил меня пережить, не более того. Видишь ли, ты не представляешь для меня опасности. Мое тело сильно и выносливо, а ты уже стар и мало чем способен удивить. Скорость реакции, сила, способность переносить повреждения… ты настолько ниже меня по всем биологическим параметрам, что даже не годишься в противники. Ты попросту не способен меня убить даже в самой выигрышной для тебя ситуации. С точки зрения геномагии, ты не можешь быть моим врагом. Ты всего лишь мошка, которая пытается вызвать на бой слона. Признаю, очень настойчивая мошка, но все же. А вот Греттель… С ней дело обстоит иначе.
- Она всего лишь человек.
- Нет. Она геноведьма. И она, в некотором смысле, приходится мне матерью. Если я отпущу тебя, это ничего не изменит – ты попросту не способен служить для меня источником опасности. А Греттель способна. Я не могу исключать, что ей удастся создать эффективное зелье, способное уничтожить клетки моего тела. А ведь она захочет это сделать – хотя бы для того, чтоб отомстить за своего непутевого брата. Известно, что геноведьмы бывают очень настойчивы. Поэтому я не могу просто оставить ее за спиной. В отличие от тебя, она и в самом деле может оказаться моим врагом. Может быть, даже самым опасным из всех возможных. Всего лишь разумная осторожность.
- Тогда отпусти нас, - попросил Ганзель, - Пока еще нет оснований для мести. Дай сутки на то, чтоб убраться из Гунналанда…
Бруттино покачал своей несуразной уродливой головой, похожей на древесную опухоль.
- Перестань. Ты ведь и сам не веришь в такую возможность. Отпускать людей, знающих про мои маленькие стеклянные подарки, попросту неразумно. Я ведь не хочу, чтоб сюда нагрянула королевская латная кавалерия и в последний момент все испортила? А теперь зови Греттель. Что, не хочешь? Понимаю. Что ж, могу позвать и сам.
Голос Бруттино оглушительно затрещал, так, что Ганзель рефлекторно отшатнулся, хоть и едва стоял на ногах. Треск огромного дерева, подрубленного топорами и начавшего медленно оседать. Дерева, настолько тяжелого, что превратит в мокрый отпечаток всякого, неосторожно сунувшегося под удар.
- Греттель! Я знаю, ты меня слышишь. Будь добра подойти сюда, пока я считаю до трех. Если ты не выйдешь, мне придется по-настоящему заняться твоим братом. Уверяю, даже ты не представляешь те пределы боли, которое способно испытать ваше хлипкое человеческое тело.
Греттель не выйдет, понял Ганзель с облегчением, но у этого облегчения был тяжелый привкус. Греттель – геноведьма, она мгновенно оценит ситуацию и примет самое верное и самое безупречное с точки зрения логики решение. Сейчас она бессильна против Бруттино и не станет ввязываться в драку, где нет шансов. Она выждет. Сбежит из Гунналанда, чтобы накопить силы и когда-нибудь заставить Бруттино пожалеть о содеянном. Жаль, что он этого уже не увидит, но что поделать.
Холодная трезвая логика неумолимо подскажет ей верный порядок действий. Жизнь обычного квартерона по сравнению с ее собственной не ценнее, чем щепотка золы. Она это понимает. Геноведьмы всегда идут кратчайшим путем к цели.
Если Греттель попытается его спасти, это погубит их обоих, пусть и продлит его, Ганзеля, жизнь на лишнюю минуту. Несправедливая цена. Не та, которую согласится заплатить геноведьма, для которой чужая жизнь – всего лишь совокупность уникальных биологических процессов.
«Беги, сестрица, - подумал Ганзель, ощущая, как по всему телу разливается отравленный сок надежды, - Беги во весь дух! Прочь из города! Прочь из Гунналанда! Прочь от невидимой чумы и безумного деревянного палача. И лучше бы тебе никогда сюда не возвращаться…»
- Считаю до трех! – объявил Бруттино своим невыносимо трещащим голосом, - Раз!
- Нет нужды, - громко и отчетливо произнесла Греттель, - Я здесь.
Она шла по мертвой лаборатории как призрак, не глядя по сторонам, не удивляясь и не боясь. Ни одной эмоции на бледном, как молоко, лице, ни одного чувства.
«Сестрица! – чуть не взвыл Ганзель, - Что же ты?..»
Казалось, Бруттино тоже удивлен.
- Смело, - сухо констатировал он, - И глупо. Честно говоря, я не ожидал, что вы осмелитесь явиться, сударыня геноведьма. Разве инстинкт самосохранения не говорил вам, что лучше бежать отсюда? Я искренне благодарен вам за этот поступок, хоть и не понимаю, чем он вызван. Как я уже сказал, отсюда не выйдет никто из вас. Вы не спасли своего брата, лишь подарили ему несколько минут времени.
- Не примитивной древесной культуре рассуждать с геноведьмой об инстинктах, - спокойно бросила Греттель.
Удивительно, ее слова достигли цели – Бруттино оскалился.
