Сон-Богатырь - Николай Олегович Бершицкий
Занесло даже какого-то совсем дикого человека с совсем уже неведомых островов. Он весь в рисунках был и скалился страшно, чего-то рычал и себя обхлопывал. К такому и подступиться не всякий решит. И что за ветер ему клич княжий донес только? Со своей стороны Держимир троих богатырей привел.
– Такое правило, – рассказал писарь. – Кто турнир принимает, может троих выставить. Сейчас они еще записываться пойдут. Вон там стол видите?
Глянули братья, и впрямь стол у входа на стадиён стоит, а за ним мужичок, точь-в-точь как Прохор одет. Даже лицом похож.
– Этим делом Прокоп заведует, второй писарь.
– Брат твой что ли? – сравнивая писцов на глаз, спросил Хотебуд.
– Да какой брат! Совсем на меня не похож. И что же выходит, друзья-товарищи, я свое исполнил, теперь с вас чарка!
Глава 5
К счастью Вячемира и Хотебуда прямо на улице рядом с Позорищем продавали мед из большущей бочки, причем всем подряд, так что их прискорбный вид не стал помехой. Налили они Прохору за свой счет и выяснилось, что у того у самого в кошеле монеты звенят. Опорожнив чарку, он начал с братьями обниматься и целоваться, вывалил кошелек и купил еще медовухи. Так они еще крепче напились, раздухарились и потянуло на какие-нибудь подвиги. Писарь тут с ними распрощался, его быстро в сон потянуло, а купеческие отпрыски побрели вокруг стадиёна, шатаясь, как молодые березки на ветру. У входа снова задержались, как раз начались среди бойцов всякие упражнения. Каждый покажет, во что горазд, на радость своему представителю, и записывается. Оружием размахивали, куклы деревянные рубили и лупили под возгласы небольшой гурьбы зрителей на трибунах. Князь, на это глядючи, тоже кивает одобрительно и с улыбкой на богатырей своих косится. Вокруг ворот потихоньку толпа собралась, девицы набежали, от восторга визжат при виде мастерства воинского да силушки заморских чемпионов. Тут Хотебуд ухо почесал-почесал и начесал идею, он на это вообще горазд был.
– А что, брат, – говорит, – если и мы запишемся вперед богатырей? Ты подумай, сколько нам почестей будет, всякая боярская дочка за нами бегать начнет.
Призадумался Вячемир, только напрасно, под хмельным туманом ничего хорошего от этого не выходит, как правило. И начали они вдвоем фантазировать, смеяться над гостями иноземельными, какие они, дескать, нелепые, да как они их одним ударом в лоб укладывать будут. Чем больше выдумывали, тем больше сами верили, что сумеют хоть всех разом одолеть. И тут как по заказу ватага скоморохов налетела, вломились они на стадиён, в свистульки дуют, в барабаны и бубны бьют, шумят да гудят. Спутались все, богатыри глазами хлопают – ничего понять не могут. Великий князь не вытерпел, рукава закатал и сам кинулся шутов пинками гонять, тогда-то братья и выступили.
Подскочили к Прокопу, оттолкнули рослого белокурого лыцаря, которого Проша назвал барон Фиц фон Фриц из Фрицландии. Сами гыгыкают, словно дураки, быстро записались как славные богатыри святорусские Вячемир и Хотебуд, притом заявили, что по княжескому указу велено больше никого от Святоруси не выставлять. Еще делиться славой да бабами, ага! Когда до настоящих богатырей очередь дошла, писарь уже свиток с именами официальной печатью скрепил и показал всем гостям под бурные аплодисменты. Переглянулись витязи, да и пошли пировать. А братья тем временем от благодарного люда денег насобирали «на самую прочную броню и самые тяжелые палицы», а, мол, до чего нужда честных героев довела, пришлось в лохмотья перелезать. Заодно и иноземцев давай дразнить. Кому зад покажут, кому слово матерное выкрикнут (тут Прохор прав оказался – все понимали, куда и зачем посланы!), а кому и леща треснут, пока отвернулся. И непременно каждому вызов бросили. Прокоп даже специально отмечал в записях каждого по порядку и все приговаривал: «Ай да богатыри у князя нынче, целую сотню вдвоем бить будут!». У него после нескольких часов ковыряния с пером и бумагой, да от рож бесконечных глаза так замылились, что он даже не рассмотрел, какие перед них стоят «богатыри».
После того с хохотом выбежали братья на улицу, чуть запыхавшегося князя с ног не сшибли. Лада его под руку вела и веером иппонским, что в подарок посол привез, обмахивала. Держимир раскраснелся, как из печи вылез, растрепанный весь, рукава выше локтя закатаны, зато немало шутов и скоморохов от его могучих ударов по подворотням разлетелось. Увидел он, что документ уже всеми подписан и на ворота приколочен и в терем отправился, костеря негодяев, отвлекших его от государственных забот. Вячемир же с Хотебудом на радостях снова к той бочке воротились, заказали сразу по ведру меду и разом в себя влили. Дальнейшие события несколько ускользнули от сознания двух братьев, так что вспомнить их позже они не могли. Мелькали только какие-то огни, слышался задорный женский смех, кружил хоровод. Как стемнело, наднебеснецкие артиллеристы ракеты пускать начали, такие, что весь свод ночной искристыми цветами замело. Потом и вовсе все померкло…
Глава 6
Хотебуд на миг раньше брата проснулся от неприятного мокрого холода и чувства, будто у него по лбу скребут чем-то. Первой на ум пришла извечная похмельная мысль, что надо было вчера раньше остановиться, но ее быстро сменила вторая: «где бы поправиться?». Да только Жиробудич веки разлепил, так и заорал, как резаный. Перед ним красовалась рожа черта в колпаке с тремя бубенчиками, мерзкая и пакостная. Потом, правда, стало ясно, никакой это не черт, а шут-карлик из бродячей шайки. Высунув язык, он старательно выводил на лбу Хотебуда слово, судя по ощущениям на коже от писчего инструмента, неприличное, угольком, довольно хмыкая. От ора своей жертвы, карлик ахнул, скорчил издевательскую гримасу и с гадким смешком удрал.
Тут и второй брат проснулся, да тоже как заголосит. Всполошились купеческие отпрыски, вскочили, а сами голы-голешеньки, последнее исподнее с них стащили, деньги и подавно «ушли». У обоих на лбу слово ругательное красуется, оказались они закинуты в тухлом закутке меж домов в канавке, куда лужей стекалась дождевая вода, продрогли, проголодались. Вот дела! Прикрыли они ладонями срам, стоят, головами вертят.
– Делать-то чего теперь? – застонал Вячемир.
А делать и впрямь нечего. Подкрались братья к резному углу высокого терема, глядь на улицу, а там народу видимо-невидимо. Совсем им худо сделалось, эдак впросак попасть угораздило, еще и башка трещит от выпитого. Но смилостивился Господь над дурнями, проходил мимо Поп-Боголеп, песенку насвистывал да кадилом помахивал.
– Батюшка, выручай, – заскулили хором
