Владимир Корн - Энстадская бездна
Она у меня замечательный лекарь, к ней со всей округе будут приходить. Да что там! — со всех островов. Ну и сам я без работы не останусь. Как самый крайний случай стану ныряльщиком за жемчугом. Хотя куда же мне без неба. Ясно одно: в герцогство возвращаться нельзя, слишком уж много людей желает меня в нем увидеть. Странно даже, что они до сих пор сюда еще не добрались.
* * *
Чем ближе мы приближались к дому, тем сильнее меня мучило какое-то неясное беспокойство. Вообще-то я рассчитывал, что Николь встретит меня на краю посадочного поля, и когда корабль только приближался к Банглу, я вовсю уже высматривал ее фигурку. Вернее, высматривал их целых три, но так и не увидел ни одной.
'Что-то случилось? Или они решили устроить нам встречу в самом доме?'
Беспокойство все росло, по мере того, как рос в размерах приближающийся дом. 'Хотя бы выйти в патио и рукой махнуть, можно было? Они не могли не знать, что произошло на острове Неистовых Ветров, слухи расползаются быстро. И не могли не видеть в небесах летящий со стороны острова корабль'.
Уже на подходе, у ступеней, ведущих к входу в дом, нас ждали Мирра с Ниалой. Полное впечатление, что, глядя на меня, они пытались спрятаться одна за другую.
Одного их вида было достаточно, чтобы понять: с Николь что-то случилось. Но что именно?
'Ее похитили? Врагов у меня достаточно и они не станут гнушаться ничем, в том числе и похитить ту, которая для меня все. И ради Николь я выполню любые условия. Но почему у Мирры с Ниалой такие печальные лица? Неужели Николь серьезно заболела? Или даже…'
— Ну что вы молчите, разбери вас прах? Где Николь? Что с ней?
Я орал так, что оборачивались все прохожие. А их хватало — все же центральная улица Банглу. И снова попытка девушек спрятаться друг за друга. Наконец, Ниала решилась сделать шаг вперед, чтобы протянуть мне нечто, поначалу принятое мною за сверток. Письмо. Я недоуменно повертел его в руках, взглянул на навигатора Брендоса, смотревшего куда-то в сторону. Затем на Энди, сделавшего вид, что он полностью поглощен созерцанием носков своих башмаков. Остальные мои люди тоже выглядели так, как будто знают гораздо больше меня.
— Где Николь?!
Сердце стучало бешено: сейчас Мирра скажет, что ее больше нет.
— Госпожа Соланж улетела.
Вот этого известия я ждал меньше всего.
— Как улетела? Куда улетела? Когда?
— Еще несколько дней назад, в Дигран. Там, наверное, все сказано.
И Мира указала на письмо, которое я держал почему-то в отставленной руке.
Так вот к чему эти взгляды, сопровождавшие меня во время пути в Банглу. И капитан корабля, доставившего нас сюда, и Рианель Брендос, и все остальные из команды 'Небесного странника' знали, что Николь здесь больше нет. Знали, но ничего не сказали.
* * *
Войдя в комнату, в которой я в последний раз видел Николь, я оглядел ее, как будто пытаясь увидеть нечто такое, что дало бы всему объяснение. Прибрано, широкая двуспальная кровать с резным изображением купающихся девушек-паури на изголовье, аккуратно застелена. На столе в вазоне несколько орхидей, несомненно, свежих, они даже увядать еще не начали. Подошел к платяному шкафу, зачем-то открыл его, чтобы обнаружить его абсолютно пустым. Ну да, Николь забрала все свои вещи с собой, а своих я здесь не оставлял.
'А зря, — совсем не к месту мелькнула глупая мысль, — по крайней мере, была бы хоть какая-то перемена в одежде'.
Письмо. Наверное, я должен был вскрыть его еще там, на улице, но почему-то я даже забыл о нем. Возможно из-за того, чтобы по-настоящему был ошарашен услышанным известием. Аккуратно вскрыл запечатанный воском конверт, вынул тонкий лист, исписанный почти полностью. Ровные буковки с красивыми завитушками явно принадлежали Николь, тут никаких сомнений быть не могло. И я запрыгал глазами по строкам, пытаясь узнать главное: почему? Почему так все случилось? Почему она не дождалась меня?
'Любимый… помнишь… разрывается сердце… долг… я так просила взять меня с собой…' И еще раз 'долг'.
И снова я попытался прочесть письмо с самого начала. Мысли прыгали, слова путались, иной раз я прочитывал строку несколько раз, и все не мог понять ее смысла. Мне хотелось знать единственное: почему? Ведь ты же пишешь, что очень любишь, так почему же?
Я застонал, крепко, до скрипа стиснув зубы. Усевшись в кресло, уставился глазами в одну точку, свыкаясь с мыслью, что у меня ничего не осталось из того, что являлось смыслом моего существования — ни неба, не любимой женщины.
'Долг, говоришь? А не долг любящей женщины находиться рядом с мужчиной, когда ему так плохо, что впору встать на колени, обхватить голову руками, и выть, выть от отчаяния? Совсем как Аделард во время приступа'.
Просидел я долго. За окном сгустились сумерки, а затем и вовсе наступила ночь. В комнату, судя по звукам, постоянно кто-то заглядывал, после чего сразу же закрывал дверь. Потом кто-то в нее вошел, зажег в канделябре свечи и затопил камин: для здешнего климата после прошедшего ливня вечером стало довольно прохладно.
В его огне письмо вспыхнуло, изгибаясь как живое. Следом за ним в камин полетела книга Габриэля Морансо 'Кровь Древних'. Запрещенный во многих землях трактат о тех, в чьих жилах она течет. Все, с прошлым покончено, и теперь мне нет дела ни до самих Древних, ни до носителей их крови, ни до одной девушки с удивительно красивыми глазами цвета вечереющего неба. Наплевать и забыть, наплевать и забыть.
Николь изменилась после того, как увидела в моих руках тот непонятный предмет, приобретенный мною у матроса с 'Мантельского удальца' еще в Монтоселе. Правда, увидела она его уже в Банглу, в тот самый день, когда я повстречал Кьюли Джекоба.
— Откуда это у тебя, Люк? — и глаза ее, и без того большие, стали попросту огромными от удивления.
— Приобрел по случаю. Только не спрашивай для чего, сам не пойму.
— Ты не отдашь его мне?
— Возьми, конечно, — пожал плечами я, в душе даже радуясь, что он хоть кому-нибудь нужен.
Сколько я его не вертел, не тер, не нажимал на шарик, так ничего и не добился.
Но когда Николь брала этот предмет, пальцы у нее слегка подрагивали. И поведение ее, несомненно, изменилось именно тогда. Она переживала, это я видел, и горячая просьба взять ее с собой на остров Неистовых ветров, несомненно, связанна была именно с этим. Но оставшись одна, Николь выбрала, как сама она выразилась — долг. Пусть бы так, но в письме нет ни слова о том, чтобы я ждал ее возвращения. Значит, долг для нее превыше чувств ко мне, дороже, чем я сам.
Когда она исчезла в первый раз, исчезла на долгие несколько месяцев, я, сколько не допытывался у нее, так и не получил никакого ответа. И я простил Николь ее исчезновение, думая, что больше такого не случится. Ан нет, оказывается, случилось.
Что ж, у меня тоже есть свой долг: помочь моим людям — Энди Ансельму, Родригу Брису, Аделарду и всем остальным. Они прилетели со мной на архипелаг, и в итоге остались у разбитого корыта.
'А уж без общества милых дам, здесь, на Островах, скучать мне точно не придется', - зло подумал я. — И пусть они надоедят мне до такой степени, что я начну предпочитать им любовные стихи. Прости, меня, Берт', - мысленно обратился я к покойному Кеннету.
'Смотрите-ка, прав был, оказывается, Брендос, утверждая, что янтарь — это окаменевшая смола, — наблюдал я за тем, как горит в камине кусок янтаря. -
Хотя, чему, собственно, удивляться: Брендос — не Энди Ансельм, если он о чем-то не знает, что бывает чрезвычайно редко, то лучше промолчит. И все же красивая была вещица'.
Кусок невзрачного на вид янтаря, подарил мне на память о посещении острова Ганей Кавел. Знал бы он, что таится внутри него. Аделард по дороге в Банглу отшлифовав, придав ему овальную форму. Но красоту янтарю придала не форма. Внутри него оказалась удивительной расцветки бабочка. Совсем не крупная, не больше монеты достоинством в один нобль, выглядела она как живая. Как будто только что присела на цветок и расправила крылышки. Из янтаря получился отличный кулон, но подарить его Николь мне теперь не судьба, а любой другой девушке не смогу.
После короткого стука приоткрылась дверь, и на пороге возник навигатор Рианель Брендос. Мы встретились с ним взглядами, после чего он шагнул в комнату, кивком приглашая кого-то войти вслед за собой. Этот кто-то, держал в руках поднос, прикрытой сверху салфеткой. Взглянув на меня еще раз, Брендос указал слуге на стол: приступай.
Вскоре на столе имелось все, что необходимо двум мужчинам для того, чтобы покончить с тремя немалыми бутылками рома: от жаркого с овощами, до фруктов и особенных хлебцев. Такие хлебцы пекут только здесь, в Банглу, добавляя в них какое-то семя, и они удивительно вкусны. Присутствовало там и вино, то самое, из плодов аугевы, вероятно, на всякий случай. Ром был итайским, моим любимым, и достать такой здесь, это надо было умудриться.
