Газлайтер. Том 23 - Григорий Володин
Женитьба менталиста на Люми. Спасение им сородичей Феанора. Вмешательство в их судьбу. Феанор не мог поверить, что всё это — просто помощь. Должен быть второй замысел.
Фыркнув, он стискивает кулаки и бормочет:
— Как же, мерзавец он…
— Мерзавец он… — тут же повторяет ленивый, протяжный голос сбоку.
Феанор резко оборачивается. На траве неподалёку лениво развалился шафрановый тигр, его хвост мерно покачивается, а янтарные глаза смотрят прямо на него с бесконечным «и что ты мне сделаешь?»
— Лишь чревовещатель, — хмыкает Воитель презрительно.
Тигр медленно моргает, зевает, блеснув белоснежными клыками, и продолжает смотреть. Феанор фыркает. Ручное животное, понятно. Разворачивается и идёт дальше, даже не удостаивая зверя взглядом.
Размышляя о менталисте и его возможных тайных планах, он замечает неподалёку закрытый зимний сад — теплицу. Замедляет шаг. Интересно…
При всей своей воинской жёсткости Феанор любит цветы. Они совершенны в своей форме и свободны от лжи. Цветок не скрывает красоты и не притворяется сильным, чтобы выжить. Он растёт, цветёт, умирает, но всегда остаётся собой.
Любопытство берёт верх, и он заходит внутрь.
Там его встречает девушка. Стройная, гибкая, элегантная. Гепардовые ушки насторожённо дёргаются, хвост мягко покачивается в воздухе, но не от страха — скорее, от удивления. Она замечает его и вздрагивает.
— Ой! Сударь… Вы что-то хотели?
Феанор стряхивает минутное оцепенение.
— Просто хотел посмотреть сад.
— Оу, понятно. Да, в нашей усадьбе очень красивые цветы. Их вырастила сама господа Лакомка.
Он хмурится.
— Какая ещё Лакомка? Ты имеешь в виду Люми?
Девушка моргает.
— Да, главную графиню Люминарию, — соглашается она.
— Откуда у Люми Дар друида?
Теперь уже она смотрит на него с лёгким недоумением.
— А вы не знали? Она ведь друид.
Феанор хмурится сильнее. Менталист как-то смог дать Люми Дар друида? Это бред. Люми — оборотень. Это её природа. Откуда у неё силы, принадлежащие другой стихии?
Вспышка воспоминаний — Люми рядом с ним в королевском дворе, её светлые волосы развеваются на ветру. Тогда племянница была частью его мира и очень любила слушать его воинские истории. Но теперь она принадлежит менталисту.
— Хм… — лишь выдаёт он, отходя в сторону.
Но, уходя, ловит себя на мысли, что у девушки в саду очень симпатичные кошачьи ушки, да и вся она утончённая, гибкая, с приятной, даже завораживающей внешностью.
Резко встряхивает головой, отбрасывая ненужное. Не альва — значит, неинтересно.
И, не оглядываясь, выходит из сада.
* * *
Усадьба бояр Хлестаковых, Москва
Бояре отправляются в усадьбу Хлестакова, где за толстенными дубовыми стенами можно спокойно обсудить дела без посторонних ушей. Пока хозяин дома неспешно наливает себе коньяк, он бросает Годунову:
— Будешь?
— Наливай, — раздражённо отмахивается тот.
Годунов хватает бокал, но даже не делает глотка — слишком зол. Резко оборачивается к Хлестакову, сжимая стекло так, что коньяк грозит выплеснуться.
— Ты совсем с ума сошёл, Ефрем⁈ У нас было право требовать земли назад, если бы мы участвовали в зачистке гулей. Но это сработало бы только, если бы Филинов в ней не участвовал!
Хлестаков спокойно поправляет перчатки, ведёт себя так, будто разговор идёт о погоде.
— Федот, я лишь поддержал решение Царя, потому что оно уже было принято. Оспаривать его — глупость. Тем более предложение Филинова выгодно нам.
Годунов щурится:
— Выгодно?
— Разумеется, — Хлестаков лениво пожимает плечами. — Мы убьём больше гулей и получим наши земли назад. Междуречье снова будет нашим. Чем не вариант?
Годунов зло цедит сквозь зубы:
— Но теперь нам придётся впрягаться, тратить силы, войска, ресурсы. А могли бы просто воевать на бумаге, заявляя об участии, а на деле привлекать лишь небольшие отряды, а зачистку провел бы Кутузов!
— Ну, теперь уж поздно, — невозмутимо отвечает Хлестаков, делая маленький глоток коньяка, словно наслаждаясь беседой.
Годунов раздражённо потирает переносицу:
— И к тому же… У мальчишки, у этого Филинова, всегда есть козырь в рукаве. Сколько с ним дворян связывалось? Вспомни Бирюзовых, Горлановых, Стяжковых… Все огребали. Причём сильно, если верить слухам.
Хлестаков отмахивается, будто речь идёт о чепухе:
— У мальчишки гвардия меньше нашей в разы.
— Да, но он хитрый, как лис, — огрызается Годунов, уже испытавший это качество графа на собственной шкуре.
— Это его не спасет, — уверенно усмехается Хлестаков. — Мы удержим его в Москве. Не дадим вовремя выбраться.
Годунов подозрительно глядит на него:
— Ты так уверен?
— Да, потому что я уже договорился с Воробьёвыми. Они помогут нам. Воробьёвы тоже Семибоярщина… Им тоже выгодно задержать Филинова в Москве.
Годунов наконец чуть расслабляется, откидывается на спинку кресла и делает долгий глоток коньяка.
— Может, и прокатит… — выдыхает он, задумчиво перекатывая бокал в руке.
Кажется, всё ещё можно прокатить.
Кажется…
* * *
Рано утром мы с Гепарой отправляемся на «Лубянку».
Город только просыпается, дороги ещё относительно свободны, и в машине царит редкий момент спокойствия. Гепара задумчиво смотрит в окно, потом вдруг говорит:
— Господин, я ночью выходила в сад… Туда также заглядывал ваш новый гость.
Киваю без удивления.
— Да, это Воитель Феанор. Правда угрюмый тип?
Я и так знаю, что они пересекались. Через Ломтика наблюдал за ситуацией — Феанор, как пёс, метался по территории, проверяя, насколько глубоко может сунуть нос.
Гепара говорит чуть тише:
— Он выглядел очень грустным.
— Он сам виноват в своих проблемах, — отмахиваюсь.
Прибыв на место, оставляю Гепару в коридоре на скамейке, а сам захожу в кабинет начальника отдела астральных исследований — Мефодия Сролинова.
Главный экспедитор поднимается из-за стола, протягивает руку. Улыбка у него вежливая, но в глазах — внимательная оценка.
— Данила Степанович, очень рад с вами лично пообщаться! Чем могу помочь?
Я спокойно отвечаю:
— Мефодий Артёмович, давайте я просто передам вам воспоминания Гепары, и вы сами увидите, по какому поводу я пришёл.
Тот слегка приподнимает брови, но тут же кивает:
— Конечно, как удобно…
Передаю ему сцены общения Берковича с Гепарой.
Мефодий принимает образы, и по мере того, как они проецируются в его сознании, лицо темнеет.
— Теперь понимаете, зачем я здесь, Мефодий Артёмович? — спрашиваю я, спокойно наблюдая за
