Михаил Белозеров - Черные ангелы
— А зачем мне новые мозги? — спросил я. — Мне и мои нравятся.
— Этого я не знаю, дорогуша, — поразмыслив, сказал Акиндин. — Этого никто не знает. Правда ведь?
— Правда! — радостно подтвердили Кетаусов с молодцом.
— Это лежит вне сферы человеческого понимания, за его логикой. Нам не понять!
— Тогда чего же ты мне предлагаешь?
— Я предлагаю тебе рискнуть и выиграть, — бодро пояснил он. — Вернешься на свой любимый Марс.
— Надо подумать. — Я сделал вид, что его предложение меня заинтересовало.
Меня действительно заинтересовало его предложение, но цена не устраивала.
— Думать надо быстро, — подсказал Кетаусов. — Мы люди новой формации
Я взглянул на него. Он был очень серьезен, и это придавало ему комический вид. Свою 'указку' он спрятал куда-то в кобуру за спину. Молодец стоял, расставив ноги и поигрывая дубинкой. Такого было трудно свалить одним ударом.
— Ладно, — сказал я, — с чего начнем?
— Вначале верни нам то, что имеешь.
— А что я имею? — удивился я.
— Ты сам знаешь, дорогуша!
— Планшетник я давным-давно потерял, — тут же признался я.
— Можно было бы и планшетник у тебя забрать, — не поверил он мне, — но нам нужен диск солнца.
— Какой диск? Какого солнца? Игрушка, что ли? — догадался я.
Они хитро переглянулись с Кетаусовым.
— Твой друг Мирон Павличко нам все рассказал.
— Я не знал, что вам нужен зеркальный диск. По-моему, он до сих пор валяется на кухне.
Если Лаврова по привычке не навела порядок, то он в ведре. А если навела, то он в мусорном баке на улице. Естественно, я из вредности я не сказал им об этом.
— На кухне его нет. И в квартире тоже. Где он?! — Акиндин невольно сделал ко мне едва заметный, но угрожающий шаг.
— А вы у Мирона спросите, — сказал я. — Он мне кухню едва на атомам не разнес.
— Это плохо, дорогуша!.. — со вздохом сказал Акиндин. — Это очень плохо!
— Что плохо? — спросил я, испытав дурное предчувствие.
Вот что значит длинный язык и короткий ум. Ведь учили дурака, учили — не болтать!
— Плохо, что ты в курсе дела. Теперь только один путь, дорогуша.
— В хлысты я не пойду! — смело сказал я и покосился на молодца с румянцем на щеках.
— А мы тебя уже и не зовем, — зловеще произнес Акиндин.
Молодец с дубинкой в руках повернулся ко мне. Кетаусов выхватил свою 'указку':
— Дим, давай его в назидание другим расстреляем?
— Нет, — сказал Акиндин, — это будет очень театрально. Это ты у себя на 'Ленфильме' можешь расстреливать сколько угодно, а здесь…
В этот момент так грохнуло, что в коридоре вылетели стекла, здание покачнулось два раза, а в воздухе повисла пыль. В коридоре дико закричали. Над нами что-то угрожающе затрещало, в полу появились трещины. Мне даже показалось, что цирк просел.
Акиндин куда-то моментально исчез. А Вергилий Кетаусов и молодец решили затолкать меня в какую-то кладовку.
Пока Кетаусов возился с замком, молодец стоял, лениво прислонясь к косяку. Замок оказался тугим, и молодец решил помочь. Он сунул дубинку под мышку и наклонился к двери. Это был мой шанс. У меня в голове, словно пронеслось то, что должно было случиться в следующее мгновение. Я не стал бить его в челюсть, хотя, клянусь Марсом, я был способен свалить его одним ударом — он совершенно не боялся меня. Но даже такой удар еще не гарантировал стопроцентного успеха. Я мог бы нанести 'удар труса' — в шею сзади, отчего человек мгновенно теряет сознание. Нет — я просто подсек его ударом ступни под колено. И когда он стал падать на спину, подхватил сзади руками за шею под челюсть и прижал большие пальцы к затылку, а потом резко и со всей силой наклонил голову вперед. Он умер прежде, чем что-то понял. Я сломал ему шею между четвертым и пятым позвонками. Этому приему меня научил отец, когда мы жили на марсианском севере, и я был рад, что мышечная память не подвела меня. Вергилий Кетаусов с изумление уставился на мои руки.
— Тихо! — сказал я, вталкивая его в кладовку и закрывая за собой дверь. — Тихо!
Кетаусов дрожал, как осиновый лист. Я обыскал его, но ничего не нашел. Он глупо хихикнула, изображая из себя то ли гея, то ли драгвина:
— Противный… Я расскажу Акиндину, что ты ко мне приставал.
— Придержи язык!
— Я тебя сразу приметил… еще тогда в театре…
— Да пошел ты, знаешь куда! Где оружие?!
— Тебе этого не понять… — сказал он во все той же игривой манере.
— Не буди во мне зверя, — мирно попросил я, прислушиваясь к шуму в коридоре.
— А хотя бы и зверя, — продолжал он кривляться.
— Что?! Что ты себе возомнил?!
Больше всего он боялся моих рук. Он следила за каждым моим движением, как осужденный следит за приготовление палача. Лицо его дергалось.
— Я его достаю, когда хочу…
Вид у него был оторопелый.
— Откуда? — поинтересовался я, подозревая, что Вергилий немного не в себе.
— Я не знаю, я просто делаю такой жест, — он завел правую руку за спину.
— Как-как? — Я следил.
Действительно, 'указка' в его руке появилась в тот момент, когда рука тыльной стороной легла на спину.
— Дай-ка, — попросил я.
Он протянула 'указку' так, как протягивают вилку за столом, опасаясь уколоть соседа.
— Все равно она не стреляет в чужих руках…
В дверь забарабанили. Должно быть, обнаружили тело молодца. Мне некогда было раздумывать. Я вложил в его руку 'указку', навел ее на стену под окном и приказал:
— Стреляй!
— Они убьют меня… — скулил Кетаусов. — Акиндин мне не простит…
— Стреляй! — крикнул я, потому что в дверь били чем-то массивным.
Он выстрелил. Белесый шар вынес наружу часть стены, и в проломе сквозь дым и пыль я увидел дорогу и набережную Фонтанки. Мы выскочили на улицу. Несколько праздно стоящих хлыстов безучастно смотрели на нас. У них была плохая реакция. Вдруг они стали кричать и показывать на нас пальцами. Со стороны гостиницы 'Красный лев' бежали вооруженные хлысты. Слева по набережной навстречу маршировала колонна новообращенных. Деваться было некуда, как только перебираться по разрушенному мосту, в центре которого зияла большая дыра от мины, а перила были снесены взрывной волной. Мне пришлось довериться прогнутой арматуре, на которой остались куски асфальтового покрытия. Внизу среди зеленых листьев кувшинки блестела вода. Какой-то странный крокодил в предвкушении обеда посматривал на меня. К счастью, по мне не стреляли и я не стал его жертвой. 'Указку' я у Кетаусова предусмотрительно отобрал и забросил за гранитно-ажурную парапет Фонтанки.
Самого взрыва я не видел, и вначале даже не понял, что произошло, только оглянулся. Зеленая крыша цирка приподнялась в воздух. Она висела над городом на фоне голубого неба целую минуту, а потом рухнула. И только тогда раздался грохот. Площадь Белинского заволокло пылью и дымом. Покосившийся шпиль Симеоновской церкви сиротливо торчал над пальмами, указывая дорогу к спасению. И я побежал.
— Давай сюда! — крикнул кто-то из-за большой кучи битого кирпича, поросшего все той же стелящейся травой. Я узнал Луку по его красной шапочке 'карапуза', которая маячила сверху.
Я пересек дорогу и вскарабкались к нему. Он снова дал две короткие очереди в сторону развалин.
— Я уже полдня партизаню, — похвастался он, грозным взглядом обозревая улицу.
— По-моему, война кончилась, — заметил я.
— Жаль! — сказал он, садясь на кирпичи. — Я бы еще повоевал.
В глазах его горел азарт. На нем был армейский разгрузочный жилет, в карманах которого торчали магазины.
Поднимая тучу пыли и обрывая жесткие стебли травы, мы скатились прямо на Лиговский.
— Армейские посты стоят в центре и на мостах, — пояснил Лука, а эти… — он показал в сторону переулка автоматом, — эти спрятались в метро. Кстати, Смольный был захвачен, но мы его отбили.
И он рассказал мне, что сразу после того, как мы с ним не по своей воле расстались на Невском, его вынесло с первой волной нападавших на Дворцовую площадь, где он едва не погиб, потому что стреляли со всех сторон. В конце концов он очутился в Александровском саду, откуда вели огонь армейские части и полицейские. К счастью, он столкнулся с танкистами, с которыми мы с Лехой разговаривали утром, и это спасло ему жизнь. Ему сунули в руки автомат, и он стал добровольцем.
— Материала на полжизни! — похвастался он. — Но ты же сам понимаешь, что это все не то.
— Не то, — согласился я, догадываясь, на что он намекает, конечно, на Девяткино.
Вначале восставшие пытались прорваться к Зимнему и к Бирже, но их отбросили к Мойке. А потом, когда положение стабилизировалось, всех добровольцев посадили на машины и повезли на подмогу защитникам Смольного. Но они опоздали. У центрального входа первую машину сразу подожгли, а машину, в которой находился Лука, обстреляли из легкого оружия, и двое добровольцев были убиты. Луке повезло — он сидел у борта и успел выскочить из кузова прежде, чем огонь из Смольного перенесли на их машину. Их осталось человек пятнадцать, из которых четверо были ранены. Командовал шустрый лейтенант, с которым мы беседовали утром. Они окружили Смольный и стали ждать, когда придет подмога. Хлыстов было много, но они не предпринимали никаких активных действий. Наконец приползли два танка и пару залпов. После этого добровольцам осталось только войти в Смольный. Лука даже побывал в кабинете у Курдюмого. Конечно, он его не обнаружил ни живым, ни среди убитых членов правительства, большую часть которых успели вывезти по Большеохтинскому мосту. Сам мост, кстати, отступающие, опасаясь преследования, взорвали. За одно взорвали и мост Александра Невского. Танки уползли в сторону площади Восстания, где неожиданно появились хлысты и обращенные. А о добровольцах забыли. Лука решил обследовать окрестности, услышал выстрелы и пришел нам на помощь, как оказалось, вовремя.
