Школа боевой магии. Том 2 - Антон Кун
Я смотрел на него и вспоминал Сан Саныча, цепочку от автоматной очереди в допросной, его решение разрушить купол, теракт, которым он подставил всех, в ком есть магия, и мне было смешно. Смешно от самоуверенности вот этого бога. Бога, который борется с другими богами в то время, как человек накинул ему петлю на шею и готов выбить табурет из-под ног.
Осторожно, чтобы не разорвать цепь, я переложил руку Арика себе на плечо, потом залез за ворот и достал оберег. Показав его Чернобогу, спросил:
— Когда ты уничтожишь одну сторону, что станет со второй? — И повертел оберегом так, чтобы Чернобог хорошенько разглядел триглав и медвежью лапу. — Вы, светлые и тёмные боги — две стороны одного оберега. Вы связаны сильнее, чем родственными узами. Вы связаны Договором! Сына можно бросить, а Договор — нет. Нарушить Договор будет себе дороже.
Чернобог сверкнул глазами и выдавил:
— Я не бросал сына! Я сына спас! Ты мог сжечь его! А я его спас! Я! Здесь, в моём мире, моему сыну ничто не грозит, в отличие от вас. Тут не место живым!
— Ты знаешь, что будет за нарушение Договора, — ответил Чернобогу Григорий Ефимович.
Чернобог глянул на светлого бога и усмехнулся.
— А я его не буду нарушать. Я просто не стану помогать. Выберетесь, так тому и быть! Не выберетесь, значит, не судьба — грешные души попируют…
Зыркнув напоследок мне в самое нутро, он развернулся и ушёл. Растворился в темноте. На Григория Ефимовича и Агафью Ефимовну даже не взглянул.
А зомбаки сомкнули ряды и… некоторые продолжили угрожающе рычать и щёлкать зубами, а другие начали заискивающе кланяться, клясться в вечной любви и преданности, заверять, что только они могут спасти нас.
У меня от этих заверений на душе стало мерзко. Чувство брезгливости было такой силы, что хотелось вмазать ближайшей тени в рыло.
— Не отпускай рук! — остудил мои желания Григорий Ефимович. — Займись лучше огнём!
В этот раз отстраниться от грешных душ было проще. Я мысленно послал их подальше и, закрыв глаза, начал дышать через амулет. Дышать так, как когда-то учил меня Григорий Ефимович, ещё там, в школе, в другой жизни. На четыре счёта вдох, задержка дыхания, на восемь счетов выдох, задержка дыхания, снова вдох, задержка, выдох, задержка. И знаете, стало немного теплее. Не так чтобы очень, но словно вышел из холодного погреба на солнышко.
Сквозь сомкнутые ресницы я почувствовал свет. Открыл глаза, и радость озарила моё сердце. Мы сияли так ярко, что зомбаки отодвинулись достаточно далеко и теперь прикрывали лапами лица, стараясь спрятаться от света.
И тут Григорий Ефимович взял свет, скатал его в ком и подвесил над нами, как солнце.
— Можно больше за руки не держаться, но и далеко не отходите, — сказал он и широко улыбнулся, светло так, солнечно…
Блин! Да он же и есть бог солнца! Его олицетворение…
— А почему вы сразу не зажгли тут свет? — спросил я.
— Потому что это не настоящее солнце, — показав глазами на светоч, терпеливо объяснил Даждьбог. — Это свет ваших душ. И светить он будет, пока свет будет в ваших душах. А настоящему солнцу время сейчас плыть над Рувенией. Чернобог прав, я не могу ради вас оставить остальных рувенцев без тепла и света.
Блин! Про остальных людей я как-то не подумал. А ведь среди них были мама с папой и Сонькой.
Едва я вспомнил родных, как сердце сжалось от боли и ноги перестали держать. В изнеможении я опустился на землю.
— Живы они, — негромко сказала Леля. — А пока живы, всё можно исправить.
— Клянусь всеми богами! — прохрипел я. — Я доберусь до Сан Саныча и убью его!
И тут раздался гром. Откуда в этом мёртвом мире мог взяться гром, не знаю, но он прозвучал. И светоч, который подвесил над нами Даждьбог, немного потускнел.
Леля и Даждьбог потемнели лицами.
— Не надо разбрасываться клятвами, — негромко сказала Леля. — Тем более в таком месте.
— Слово произнесено, обязательство взято, — поддержал её Даждьбог. — Глупое слово, брошенное в сердцах. Но оно засвидетельствовано. И теперь не выполнишь — станешь клятвопреступником. Выполнишь — станешь убийцей.
По-прежнему светило созданное нами и подвешенное Даждьбогом солнце, но у меня на душе стало темно и холодно. Темно и холодно, как в преисподней. И только боль за родных показывала, что я ещё жив.
Хотя, какого чёрта! Да хоть и в преисподней! Сан Саныча грохну, своих вызволю и насрать на последствия!
Глава 19
Однако, я задумался. Да, я был жив, но что-то внутри меня умерло, замёрзло, померкло. И такая тоска появилась, что хоть волком вой. Я глянул на мертвецов и понял их. Понял тоску, которая их гложет. Мне стало их жалко…
Но не настолько, чтобы растечься соплями. В конце концов, мои по моей вине попали в застенки, я и должен их вызволить. И если ради этого придётся отправиться в преисподнюю, то так тому и быть! Но Сан Саныча грохну! Из-под земли достану гада!
Из-под земли… Мне стало смешно. Привычная поговорка заиграла новым смыслом — под землёй-то сейчас я!
И тут я почувствовал на плече руку Арика.
— Вставай, — сказал мой друг. — Сидя на месте ты родным не поможешь. Нужно выбираться отсюда.
— Действительно, — подхватил его слова Боря. — Нужно двигаться.
— Вот только куда? — хмыкнула Ритка.
— Велес, ты знаешь, где выход? — спросил Григорий Ефимович.
«Нет, — Чёрный вздохнул. — Отец скрыл его от меня».
— Он не знает, — сказал я парням, которые не могли слышать Чёрного.
И тогда замяукал Дёма. И сначала нерешительно, а потом всё настойчивее начал вырываться из моих рук.
Я боялся отпустить котёнка. Я не мог потерять и его, но Леля сказала:
