Последний Герой. Том 8 - Рафаэль Дамиров
— А почему ты её не убил сразу⁈ — сузил глаза Быков. — Нахера ты её развязал вообще⁈ А?
— Это моё дело… моя ошибка, — упрямо проговорил Шамиль. — Не хотел, чтобы умирала, как…
— Чо тут ещё — твоё дело⁈ — заорал Быков. — Твоё это дело сейчас мне карьеру, сука, похоронит! Ты слышал, что эти журналисты раздули⁈ В новостях? Что Маркова якобы была моей любовницей! Всё, хана выборам! Эх… вот знал, что не надо на баб полагаться, тем более на молодых и смазливых… Щас заяву накатает, как пить дать.
— Мы её притянули на угон автомобиля, сделали подозреваемой, — выдавил Шамиль. — Всё по плану, Лев Сергеевич.
— По какому, нахер, плану⁈ — взвился мэр. — Не входило, Шамилька, в мои планы, чтобы по телевизору трещали о неделовых связях!
— Но она же не была вашей любовницей, — тихо сказал телохранитель.
— И что⁈ — рявкнул Быков. — У меня другие бабы есть! Если начнут докапываться, ковыряться — в этом дерьме всё всплывёт! Ах, твою мать… как же я на тебя положился! Пёс ты никчёмный!
— Не называйте меня псом, — прямо сказал Шамиль.
— Пёс — и есть пёс, — скривился мэр.
— Я вас предупреждал… не говорить так, — процедил Шамиль.
Он вдруг распрямился, словно пружина, в три шага оказался возле мэра, схватил его за горло и сжал пальцы. Быков захрипел от страха и боли. Лицо стало красным, глаза выпучились.
— Пусти… отпусти… — хрипел мэр, захватывая ртом воздух. — Я не хотел… не хотел тебя обидеть… пусти!
Телохранитель отпустил горло мэра.
— Никогда больше не называйте меня «пёс»! — проговорил Шамиль, тяжело дыша. Впервые он восстал против хозяина.
Мэр посмотрел на него иначе — понял, что подчинённый на грани. «Ещё чуть-чуть — и он сорвётся», — промелькнуло в мыслях. Шамиль это почувствовал и заговорил спокойнее и сдержаннее, хотя грудь его ещё ходила ходуном:
— Я благодарен вам за ту помощь, которую вы оказали тогда, но у нас разные характеры. Я не могу долго вам служить. Когда-нибудь я… не смогу себя контролировать, как сейчас. Простите, я не хотел, но боюсь — это может повториться.
Говорил он подчеркнуто вежливо, но при этом твёрдо, с холодным блеском в глазах.
— Сука, — прошипел мэр. — Вот ты сука неблагодарная. Думаешь, я тебя уволю, отпущу? Ха — хрен там.
— Вы должны меня отпустить, — ответил Шамиль. — Сам я уйти не могу, потому что дал слово. Не могу его нарушить.
— Говоришь, «слово», — хмыкнул мэр. — Всё у вас словами меряется.
— Да, — сказал Шамиль.
— Ладно. Отпущу я тебя, уволю, — проговорил мэр наконец, но сразу добавил: — Но после того, как сделаешь одно дело.
— Какое? — спросил Шамиль.
— Разберись с этими двумя приезжими ментами, и ты свободен, — холодно сказал Быков.
— Это слишком большая просьба, — пробормотал Шамиль, — будет сложно… двойное убийство — плата за свободу высока.
— Чтобы тебе было приятнее работать на этом последнем дельце, — проговорил мэр с ехидной улыбкой, — получишь хорошее выходное пособие, сумму приличную, такую, которую ты тут и за пять лет не заработаешь.
Шамиль твёрдо ответил:
— Денег не возьму. Я сделаю всё — и вы меня отпустите.
* * *
Иерей Арсений зашёл в трапезную, налил в пластиковую бутылку колодезной воды. Гремя массивной связкой ключей, он теперь спускался в подвал под храмом.
Подземное помещение было выстроено ещё при основании храма — два века назад. Служило оно некогда хранилищем припасов и имело толстые кованые двери, стоявшие с тех самых пор. И при нападении врага должно было служить укрытием.
В руках батюшки была свеча в подсвечнике. Он спускался по холодным сырым ступеням; жёлтое пятно от пламени вычерчивало из темноты массивную железную дверь с огромными стальными клёпками. Он вставил ключ, лязгнул замок.
Священник вошёл внутрь.
Плотно закрыл за собой дверь, вздохнул и сел на лавку у стены. Поставил рядом свечу и бутылку с водой. На топчане, в куче старых одеял, лежал человек. Услышав посетителя, он поднялся, сел. В темноте почти не было видно, что его лодыжке привязана цепь.
— Испить дай водицы, — пробормотал он, глядя на батюшку.
Иерей швырнул человеку пластиковую бутылку. Тот стал жадно пить.
— Не могу, отец Арсений, мочи нет, — прошептал пленник, оторвавшись от горлышка. — Есть хочу… хоть корочку хлеба… принес бы ты мне.
— Нельзя, нельзя, Тихон, — наставительно проговорил батюшка. — Бесов из тебя не выгнать, если будешь испытывать наслаждение… от еды и от прочих благостей. Ты должен перетерпеть. Это сложный период, но он пройдет. Все проходит, и испытание твое закончится. Верь.
— Боюсь, веры не осталось.
— Не богохульствуй! Ты наделал делов страшных. Ты людей убиваешь, — сверкнул глазами в полумраке настоятель.
— Я не хотел.
— Я излечу тебя, — ответил иерей и перекрестив Тихона, сказал: — Словом Божьим, верой в Господа нашего…
— Ох, не помню я ничего, — вздохнул Тихон. — Будто не я это был, будто не со мной вовсе. Не помню, как убивал.
— Это бесы в тебе говорят, — поднял палец иерей. — Вот изгоним их — и вспомнишь все…
— А за что я их убил? — пробормотал он. — Людей этих?
— Ты взял на себя роль Господа Бога, — осуждающе проговорил иерей.
— Как это?
— Ты караешь грешников за нарушение заповедей, — покачал головой настоятель. — Приходила полиция: нашли у тебя в комнате кое-что. Листочек с заповедями — а некоторые из них кровью перечеркнуты. Так что выхода у нас с тобой нет… через телесные страданья ты должен искупление получить.
— Я молюсь, я каюсь. Но разве обязательно держать меня здесь? В подвале?
— Пойми, — продолжал он мягко, — я ради тебя стараюсь. Я тебя спрятал, я тебя здесь держу. Не в плену ты, не пленён — я держу тебя, защищая от твоих же злых помыслов, от твоих тёмных желаний. Бесовство, что сидит в тебе, нужно каленым железом выжигать. У меня есть методы, я знаю — я верну тебя.
— Ох, устал я. Нет сил. У тебя точно получится? — грустно посмотрел на собеседника Федоров.
— Я верну тебе
