Отблески солнца на остром клинке - Анастасия Орлова
— Хватит. — Тшера хотела встать, но голову вело всё сильнее, тело налилось тяжестью, ноги словно вросли в пол, дышалось тяжело, как в натопленной бане. — Что ты мне подмешала?! — Подняться удалось с третьей попытки, но ноги едва держали, приходилось хвататься за стену.
— Цвет кровяники да корень болисердца, — хмыкнула старуха. — Не отрава. Но чтобы ты взглянула в глаза мальчикам, чьи невинные жизни носишь на своём поясе. Их забрали не за дело и не для блага. Для чего? — Голос старухи набирал силу. — Кого вы режете своими Йамаранами? Вы ведёте себя так, будто есть нечто дороже и священней человеческой жизни. Но что? У матерей отбирают сыновей-амарганов, вырезают из этой жизни лучших сынов, обрекая на безрадостное служение вам, Вассалам, в ваших священных клинках!
— У тебя был сын — амарган? — догадался Бир, но Тшера его уже плохо слышала, выбираясь по стенке на воздух.
— Близнецы, — долетел ей в спину, словно плевок, ответ старухи.
Тшера вывалилась в ночную прохладу и, оступившись на шаткой лесенке, рухнула на притоптанную у порога землю. Тело от плеча разорвало болью, перед глазами на миг вспыхнуло красное золото, а когда угасло, перед ней стоял молодой южанин, босой и по пояс голый, лишь в широких шароварах. Безбородый, с бритыми татуированными висками и чёрной пятипрядной косой, он протягивал Тшере руку, чтобы помочь подняться.
«До смерти красивый…»
Незнакомец улыбнулся, и этой улыбки оказалось достаточно, чтобы в груди что-то ёкнуло, но не поймёшь, приятно или болезненно.
— Откуда в этой глуши скетх? Сбежал из Варнармура? — спросила Тшера, цепляясь за протянутую руку.
Он легко поставил её на ноги. Знакомое ощущение обожгло ладонь, проникло под кожу, вплелось в жилы, зазвенело в каждом нерве, в каждом позвонке, стальными нитями прошило её сознание так, что она задохнулась и отпрянула, крик комом застрял в горле, а по ладони, которой коснулся незнакомец, пролёг тонкий росчерк ритуального знака.
«…Сталь к крови, арух к амране…»
Тшера уставилась на порез, набрякший чёрными в ночной темноте каплями ровно на том месте, где давно уже зажил символ соединения, выведенный кончиком Мьёра во время ритуала Посвящения. Рука скользнула на пояс и встретила левые ножны пустыми, метнулась вправо — Ньед был на месте.
— Мьёр? — выдохнула Тшера, вскинув взгляд на южанина.
Тот смотрел на неё, и что-то словно подцепило её сердце на крючок и теперь наматывало, наматывало, затягивало в глубокую темноту его глаз, и хотелось кричать от ужаса, и хотелось плакать от счастья, и было так страшно захлебнуться до хрипа саднящей нежностью.
— Мьёр! — повторила она, сама себе не веря. — Но как… как это возможно?!
Голос сорвался на шёпот. Она прикоснулась к его плечу, провела пальцами по обнажённой груди — тёплая, гладкая кожа, рельеф мускулов и едва ощутимые мурашки, разбегающиеся под пальцами от её прикосновения — живой человек из жил, костей и крови, иначе и не подумаешь!
«Живой…»
Тот, кого она считала своим стальным братом, тот, кого она, как ей казалось, знает и чувствует, стоял сейчас перед ней во плоти и казался совершенно другим, совершенно непохожим на себя в Йамаране, хоть она его и узнавала.
«Потому что живой. В этом отличие. Как же мало в Йамаранах человеческого!..»
Мьёр-мужчина уже не казался ей незнакомцем, но и думать о нём как о Йамаране она не могла. Он — кто-то слишком важный, слишком нужный, одновременно и часть её самой, и тот, кто ей не принадлежит. И Тшера острой болью под рёбрами ощущала, что через мгновение Мьёр вновь обратится клинком, но клинок никогда уже не будет тем Мьёром, который сейчас стоит перед ней.
«Сделанного не воротишь — нет обряда для возвертания отнятой жизни».
Клинок сохранит человеческий арух, но человека не заменит. Ничто не заменит человека — его тепла, дыхания, стука сердца, отблесков солнца в его глазах, отблесков счастья в его улыбке.
«Человек больше вещи. Но Превоплощение умаляет его, чтобы вместить в вещь. Отсекает лишнее. Забывает главное».
Её ладони скользили по его плечам, левая оставляла на его тёплой коже тонкий след крови от ритуального символа. Тшера вдыхала его запах — человеческий, чуть смолистый, смешанный с дымными благовониями; ощущала, как бьётся под её руками его сердце; чувствовала мягкость его губ, отвечающих на поцелуй и нежную силу обнимающих её рук.
Странное, незнакомое, пугающее чувство захлёстывало её с головой, переполняло, рвало в клочья и заставляло сладостно замирать. Тшера не понимала этого, не могла с ним справиться и не умела выразить иначе, чем в плотских ласках, но они говорили не о том, что творилось сейчас у неё внутри, говорили не то, что ей хотелось бы сказать Мьёру, знай она, как это сделать.
И Мьёр это понял. Наверное, потому и отстранил её, мягко удерживая за плечи. Когда-то её Йамаран был этим мужчиной. И никогда больше им не будет…
«Ради чего? Эта жизнь принесена в жертву… ради чего? Чтобы служить отступнику и резать глотки неудачливым разбойникам? Чтобы служить Астервейгу и отсечь голову церосу по крови?»
— Не уходи, — прошептала Тшера. — Не исчезай. Я не хочу тебя терять…
Она цеплялась за его плечи, будто могла удержать, будто могла что-то изменить в уже совершённом, пусть и не ею. «Сделанного не воротишь».
— Я твой, — ответил Мьёр. — Я всегда с тобой в Йамаране.
— Но этого мало!
«Клинок никогда не вместит человека. И никогда его не заменит…»
— Я не хочу тебя терять…
— Я тебя тоже, малышка.
Отец смял в кулаке закашлянный кровью платок, прищурился на заходящее солнце, присев на камень и положив на колени тренировочный меч.
— Отдохну чуточку — и продолжим, ладно?
Шерай кивнула. Ей было семь, но она уже знала, что отцу осталось недолго. Однорукий бывший бревит любил дочь и не давал ей пустых обещаний. Поэтому она знала и то, что после его смерти её отправят в работный приют, знала, что сироте без наследства и родственников нечего рассчитывать на замужество, хорошее место или хотя бы свой угол — дом и земли бревитам жаловались церосом вплоть до смерти, но по наследству не переходили. Такие девочки, как она, умирают в нищете, в подворотнях, голодными, часто — изнасилованными и избитыми. Но всё сложится иначе, если она пройдёт отбор в ученики Чёрного Вассальства. И она обязательно пройдёт, ведь с самого малолетства, когда соседские дочки нянчили соломенных кукол, она, путаясь в подоле длинной
