Часть их боли - Д. Дж. Штольц
– Ваше Величество, – с деревянной улыбкой отозвался советник. Его трость продолжала постукивать, выдавая напряжение хозяина. – Если вы изволите, я займу ваше время для личной беседы, наедине!
– Хорошо, – ответил король. – Наурика, будь добра, оставь нас… Рабы, тоже уйдите…
Наконец они остались вдвоем. Илла Ралмантон присел в кресло, но продолжил опираться на трость, налегая на нее телом.
– Ваше Величество, – проговорил он сухими губами. – Прошу меня извинить, что нарушаю ваш священный покой, но…
– Он сбежал?
– Да… – нехотя признался советник.
– Давно?
– Недавно… – начал Илла, но, когда слепой король медленно поднял свое лицо, укрытое платком, будто желая видеть собеседника, вновь признался: – Три месяца назад.
– И почему он сбежал? – Морнелий криво улыбнулся.
– Из-за глупости рабов, которые позволили себя одурачить. Но он напуган! – торопливо заговорил советник. – Ему некуда больше идти, повсюду он будет обнаружен моими соглядатаями. И он это понимает, поэтому пошел туда, где думал обрести защиту. Одно ваше слово – и беглец прибудет от Раум закованным, чтобы вы могли воплотить свои планы.
– Разве не ты жрец культа Раум?
– Раум… Переродилась… Раньше времени…
– И ее слуги покинули тебя?
– Да, Ваше Величество… – И Илла заговорил нарочито уверенным голосом: – Юная Раум будет печься о том, кто послужил ей священным сосудом, как принято у нас в храме испокон веков. Она не допустит, чтобы, пока она рядом, ему причинили вред чужие руки. Однако от матери ей передалась полная память: о вашей власти и вашем мудром прощении. Поэтому она не станет перечить вашему слову и устроит все так, чтобы доставить Юлиана сюда – закованным, но невредимым.
– Кто из нас пес, Илла, чтобы бегать исполнять приказания? Я или ты? – насмешливо заметил король.
Советник промолчал. Затем осторожно заметил:
– Я бы тотчас отправился к Раум исправить положение, Ваше Величество, в которое поставил всех нас… Однако мне сейчас следует держаться от Юлиана подальше, ибо в моей памяти воспоминания о вас. Меньше всего я желаю вашего раскрытия, чтобы не нарушать вашего умиротворенного покоя. К тому же сейчас, после успешного завершения осады Сапфирового города, требуется полный его контроль, а также сборы войска для осады уже змеиного Нор’Алтела. Если вы скажете, что этот старейшина важнее, чем наша война, то я тотчас отправлюсь к Раум… – Илла понимал, что для короля война сейчас куда важнее.
– Для меня он неважен. Это детище моих братьев и сестер, которые заняты своими делами. Я лишь подсобляю им… Он – искра в нынешнем костре истории, которая вероятнее потухнет, чем зажжется отдельным костром. Поэтому ты останешься здесь. Здесь ты нужнее.
– Что тогда изволите делать с Юлианом? – Илла едва заметно выдохнул. – Мне послать туда своих людей, которые задержат его? С попечительством Раум это будет сложнее, но вполне осуществимо, потому что я знаю путь к ее храму.
– Не стоит. Им пока не могут заняться, у моих братьев появились срочные дела… – И король печально усмехнулся. – Так что пусть идет куда захочет: хоть на Север, хоть в Ноэль. Он не сможет прятаться вечно, где-нибудь да явит себя… А когда понадобится, за ним придут.
– Он может явиться сюда. Как мне тогда поступить?
– К вечеру я передам микстуру, которую ты выпьешь.
– Микстуру? – Илла вздрогнул. – Но как же ваше обещание?
– Чтобы не позволить получить из крови воспоминания, нужно быть либо очень древним мнемоником-старейшиной, либо иметь зараженную кровь, какая бывает у больных. Ты и так болен, похож на мешок с костями, который гремит под мантией. Микстура поможет сделать память еще фрагментарнее, чтобы воспоминания походили скорее на обрывки картин, нежели полное полотно.
– Но я могу не пережить…
– Либо, чтобы из крови ничего нельзя было узнать, ее носитель должен быть мертв… – насмешливо закончил король, затем подал руку.
Илла натянуто улыбнулся. Затем кивнул, соглашаясь, и припал губами к руке слепца Морнелия, выказывая свою преданность. Улыбка пропала с его лица, как только он покинул опочивальню. Советник принялся судорожно думать о своих оставшихся семи годах жизни и о том, в каком состоянии он их проведет. А жить Илла очень хотел!
Глава 8. А дворец живет
Осень 2156 года
Элегиар
И вновь, как в былые времена, на горизонте вырастал Элегиар. Однако он уже не поражал своим величием, не восхищал тремя дворцовыми башнями, вспарывающими закатное небо, которое напоминало угасающий костер. Теперь Юлиан глядел на обвивающие его поясом стены, зная, сколько нищеты, грязи и болезней укрываются за ними… В этот осенний промозглый день Элегиар предстал перед ним прежде всего городом скверны. Не потому, что Юлиан слишком долго прожил в нем. И даже не потому, что город действительно был скверным и развратным. Прибудь он в любой другой из великих столпов Юга: Бахро или Нор’Алтел, – и там увидел бы то же самое. Видимо, он сам изменился за последние шесть лет, полные предательств.
Затем Юлиан обернулся обозреть своих новоприобретенных спутников. Пока он передвигался по трактам на прекрасном дымчатом скакуне, за ним всюду следовали молчаливые Латхус и Тамар. Однако не надо полагать, что это были те самые наемники, которые состояли при советнике. Просто Латхус на рассиандском означало «первый», а Тамар – «второй»: неудивительно, что не имеющих собственного сознания телохранителей звали именно так. Следом тяжело волочились, поскрипывая колесами, арбы, где лежало золото из древних пещер, парчовые и шелковые ткани, а также драгоценные камни, чтобы купить и получить все, на что упадет взор. А позади и впереди ехало большое, вооруженное саблями сопровождение, готовое устранить перед хозяином любую угрозу, а также защитить его несметные богатства.
– Верхом в Элегиаре запрещено! – прозвучала знакомая фраза, когда отряд проехал тракт и миновал арку ворот. Прибывший лишь презрительно махнул рукой в перчатке и направил коня дальше. К нему попытались подойти, чтобы спешить силой закона, но дорогу стражнику преградила личная охрана. Приятно покачиваясь на своем иноходце, Юлиан вдруг снова почувствовал болезненное жжение в груди. Как странно… Он коснулся места, где билось сердце. Прошло уже четыре недели, как юная Раум покинула его, но он до сих пор пребывал в столь отвратительном состоянии, будто в нем находилось нечто чужеродное. Оно ворочается, устраиваясь поудобнее, и медленно сжирает его изнутри, чтобы вырасти. Разве не должен был организм за это время исцелиться?
Пребывая в мрачных мыслях, Юлиан стал разглядывать из-под богатого шаперона город, тронутый оседающим вечерним холодом. Сумеречная мгла медленно окутывала дома, скрывала в себе жителей, прилавки, улочки, на которые отовсюду вышли городские рабы, чтобы потереть сильфовские фонари. Вот-вот должны были зазвенеть колокола отбоя. В домах зажигались точки светильников. Из распахнутых окон на проезжающего всадника
