Часть их боли - Д. Дж. Штольц
Перед ним расчищали дорогу, отталкивали стражников, покрикивая, что, дескать, это представитель аристократии. А когда процессия прибыла к металлическим воротам, блестящим в свете зажженных фонарей, ее встретила охрана – в этот раз другая.
Вперед выехал раб и возвестил:
– Почтенный Ралмантон желает проехать к своему дому!
– Ралмантон? – удивился стражник, который не знал Юлиана, но фамилию, конечно же, слышал. Тем более охрану на воротах сменили из-за связанного с этой семьей скандала.
Обозревая роскошь одеяний прибывшего гостя, стражники переглянулись, засомневались, а сторожевой маг, сверкая пятками, побежал выяснять, можно ли принять столь странного посетителя. Чуть погодя ворота распахнулись. Кони звонко застучали подковами по выкрашенной в золото мостовой. Обитатели Золотого города с интересом вглядывались в пышную процессию, не узнавая едущего впереди всадника, пока наконец вдруг не раздался громкий возглас помощника капитана гвардии, Сирагро, который занимался объездом вечерних охранных постов.
– Юлиан… Юлиан Ралмантон?
Юлиан повернул голову к подскочившему на коне оборотню, глядевшему на него как на восставшего из погребальной корзины мертвеца.
– Неужели я настолько изменился, что ты меня так внимательно разглядываешь? – насмешливо заметил прибывший.
– Да как мне не разглядывать того, кого так богато сожгли в храме Гаара?! – воскликнул пораженно оборотень. – Лично твой отец подтверждал, что ты погиб, и даже носил по тебе траур! Он хоть и не присутствовал на похоронах… Но до чего же пышно они происходили! Прибыла даже Ее Величество с отпрысками… Золота не поскупились. Плакальщиц больше полусотни! Даже танцовщиц наняли из обители Зейлоары!
– Вот оно, значит, как… – зловеще улыбнулся Юлиан.
– Да, да! Так и было! А потом пошла молва, будто в начале этой весны тебя видели выезжающим из родового особняка. Говорят, ты проехал по улицам и исчез в городе. Но никто, конечно же, не поверил такой чепухе… – растерянно закончил Сирагро, призывая одним своим видом объяснить, как так все получилось.
– Что ж, я очень долго болел. А достопочтенный боялся, что я погибну, ведь моя жизнь висела на волоске. Местные маги оказались бессильны, и мой любимый отец отправил мое изуродованное и опаленное огнем тело на Дальний Юг, где обитают сильнейшие маги, способные исцелить даже… мертвого. Теперь, как видишь, я вернулся.
– Тогда это хорошая новость! Хотя бы одна хорошая новость за последнее время. Но зачем было проводить похороны?.. Чепуха какая-то! Кого тогда сожгли в храмовом костре? Давай я провожу тебя до особняка. О, мастрийцы обрадуются твоему появлению. – Впрочем, при упоминании мастрийцев лицо Сирагро перекосилось. – Поехали. Я все расскажу о той ночи!
– Расскажи. Жаль, путь недолгий.
И Сирагро, следуя рядом, рассказал о том, как им пришлось ждать, пока к ним через объятый дымом дворец не пробьется гвардия. Мастрийцев тогда много полегло. А Дзабанайя? Юлиан спросил про пылкого посла. А Дзаба, отвечал с неудовольствием оборотень, выжил, да только обгорел сильно, отчего его долго выхаживали лучшие целители. После того как он побегал с саблей по дворцу и надышался дымом, а потом потерял сознание в саду, едва не отдал Фойресу душу. Но ожоги с лица посла убрали, разве что около глаз и губ остались розоватые следы, словно сильно натянули кожу.
– Ну а твой достопочтенный отец после той ночи заперся в своем особняке и никому долгое время не показывался. Ходили слухи, что он оплакивает тебя, пребывая в трауре. Правда, кто-то говорил, что и сам он слишком плох. Получается, он все же пекся о твоем здравии и выхаживал! – закончил Сирагро.
Юлиан кивнул, якобы подтверждая слухи, а сам с усмешкой подумал: «Ах, Илла, двуличный негодяй. Траур он носил по мне, значит? Оплакивал своего сына… пытаясь передать дар. Да, увы, не вышло? Или что-то тебя остановило? Точно не отцовская любовь, ибо ты любишь только свою грязную жизнь. Но это все мы сейчас и выясним…»
Мимо мелькали стройные платаны. Все было так знакомо, так привычно возвышался над черепичными крышами массивный дворец, что казалось, будто и не было той отвратительной ночи, оставившей у Юлиана воспоминания о своей смерти.
Распрощавшись с оборотнем Сирагро, Юлиан приблизился к особняку, пахнущему цитрусами. Перед ним распахнули ворота, он спешился и вошел в просторный двор особняка бодрым, господствующим шагом.
К нему уже прытко мчался новый майордом – прошлого, который позволил беглецу сбежать по весне, продали на мясной рынок вместе с другими невольниками, а также тем мальчиком Аго.
– Почтенный Ралмантон… – воскликнул майордом. – Вы вернулись?!
– Вернулся. Видишь же, стою около тебя. Или ты слепой?
– Нет-нет! Мой хозяин, он будет рад увидеть вас… Но прошу, подождите в гостиной до его возвращения. Хозяин во дворце. Я тотчас пошлю слугу с докладом! Подождете?
– Посылай. Теперь подожду, – ухмыльнулся Ралмантон.
И он прошел к особняку.
– Но куда вы?
Юлиан меж тем уже миновал гостиную и стал по-хозяйски подниматься наверх.
– Куда же вы? – повторил в ужасе майордом.
– Кто я, раб? – холодно поинтересовался у него Юлиан, обернувшись. – Кто я, тебя спрашиваю?
– Вы… Сын хозяина… Почтенный Ралмантон.
– Тогда почему ты держишь меня, будто просителя, в гостиной? Я похож на просителя? Я похож на незнакомца?! Не смей тревожить меня по пустякам, а то прикажу выпороть! Лучше принеси мне графин с кровью из подвалов.
И испуганный майордом оцепенел, потому что помнил, чем закончился в прошлый раз отъезд молодого хозяина. Никто в доме не понимал, каковы отношения между отцом и сыном. И отчего сын долгое время лежал в запертой комнате, куда смели входить лишь телохранители хозяина. Чуть позже он сообразил, что угрозы ему нет, а молодой хозяин уходить не собирается, поэтому поклонился и исчез за кувшином, пока Юлиан беспрепятственно бродил по особняку.
* * *
Уже поздней ночью, когда луна светила серпом в небе, а цитрусовый сад позади двора шумел из-за сильного ветра, Юлиан услышал скрип отворяющихся ворот. То, что Илла вернется в особняк не сразу, он понимал. Вполне в характере советника пренебрегать неугодным гостем. Понимал он и то, что во дворце у Иллы будет время тщательно продумать встречу, что превращало предстоящую беседу в попытку попасть в нору к старому злому удаву, который уже изготовился для смертельного броска.
Даже когда до слуха Юлиана донесся говор рабов, уносящих пустой паланкин, и тогда он не сдвинулся со своей скамьи в саду, где любовался апельсиновыми деревьями, потяжелевшими от сочных плодов. Он
