Сурен Цормудян - Отражение во мгле
Но подумал, начнутся расспросы: как на поверхности оказался и все такое. Ну и полез тем же путем. Никто даже и не заметил, что меня не было. Не хотел я свой секрет выдавать, поскольку не оставлял мысли уйти в столицу. Думал, с кондачка нельзя, надо подготовиться хорошенько: лыжами обзавестись, одежду справить получше. Припасы и все такое.
— И что потом?
— Готовился. Пытался еще несколько раз, да все что-то не получалось. Будто останавливала сила какая-то за городом. Дескать, вернись, а то сгинешь. И возвращался. Ненавидел себя за это, ругал на чем свет стоит, но возвращался. И с ума сходил от слабости и малодушия. От того, что поделать ничего не могу. И от понимания, что даже если заставлю себя, то в самом деле не дойду. Сдохну в пути. Вот за эти мысли я и проклинал себя. Дескать, ищу причины, чтобы не идти. Я тогда на грани был, конечно. Реально, это как раздвоение личности. Один хочет пойти, другой говорит, что это смерть. И доказывают что-то друг другу все время… даже дерутся в кровь. Помнишь, ты в клетке сидел, а Жуковский все так и сказал мне да про меня же. Как насквозь меня видел, все мои чувства. Н-да. Все так…
Но были еще попытки. В последний раз я в бурю попал. Далеко не прошел. Спрятался от непогоды в подвале, как мы сейчас. Наткнулся там на вещи какие-то. И среди них были книги. Помню, долго я сидел и листал одну. Темно, читать не могу, просто страницы переворачиваю. Это успокаивало. Ну а как буря стихла, так и пошел я опять в метро наше. И книги с собой взял. Уединялся там и читал. Это, конечно, помогло мне с ума не сойти окончательно. Целостность себе вернул. Весь в чтение ушел от бед и мыслей своих. Прочитал книги, и аж запекло: надо еще. Вот как курево это. Бросить не могу, и все тут.
Как наркотик. Ну и стал я выходить уже за книгами. Бродил по руинам да искал, что можно почитать. Слава богу, наша продвинутая цивилизация не отказалась от бумажных книг в пользу всяких там электронных, а иначе что бы я сейчас делал? — Волков засмеялся, но как-то грустно и обреченно. — А бумажные книги, они простые и надежные. Лежат себе и еще долго будут лежать повсюду. И оставшихся людей, наверное, переживут. Они в себе знания хранят. Мысли, сюжеты. Интересно. Другой мир. Я просто отключался. Уходил из этого мира. Никогда не думал, что книга — это такое великое чудо света. В общем, выбирался я в город. Конечно, чего греха таить, делал это после того, как охотники жертву брали. Чтобы не рисковать. Но бывало, что припечет. Сезон охотничий еще не закрыт, а читать нечего. Но мне везло, не попался. А идея пойти в столицу растворилась в чтении. И вот в прошлый сезон, аккурат перед тем, как охотники последнюю, до Марины твоей, добычу взяли, возвращался я с парой найденных книг. А уже совсем стемнело. И гляжу, в стороне отсвет какой-то. Я затаился, наблюдаю. Опять отсвет. И фонарик. Пригляделся, а там охотники.
— Охотники? — снова напрягся Константин.
— Да-да, именно, — закивал Волков. — Те самые охотники-тварелюбы, в этих своих дурацких нарядах и шлемах. Знаешь, что они сделали?
— Откуда?
— Несколько наших зеркал расчехлили, что мы закрываем на ночь и в пургу. Потому-то и заметил я неладное — свет с фермы по зеркалам пришел. А фонарь был у охотников, его выключили, когда к зеркалам приблизились.
— Что-то я не слышал, чтобы за последние десять лет хоть одно зеркало украли или испортили.
— Правильно. Охотники этого и не делали. Так вот, слушай дальше. Страх меня взял нешуточный, ведь жетона с иммунитетом от охоты нет, а эти сволочи — в трех шагах. Сижу тише мыши и наблюдаю. А они в зеркала посмотрели некоторое время, потом обратно зачехлили и ушли. Я еще долго сидел еле живой от страха, но потом не выдержал и подошел. Любопытство пересилило. Открыл я зеркала, а там отражение таблички с буквами и цифрами. Смотрю. Читаю. Понять ничего не могу. Тарабарщина какая-то. Потом вдруг руки чьи-то табличку забрали, и все. Ну, я не в понятках. Зачехлил и вернулся в берлогу свою. Думал, что же это было? А спрашивать не решаюсь. Так и не сказал никому. Во-первых, пришлось бы объяснять, как я на поверхности оказался, ну и дальше, сам понимаешь. А во-вторых, подозрения у меня появились. А ну как нечисто что-то? В-третьих, я и не особо-то общителен по известным причинам. И тут через два дня Михея этого, помнишь, на дровозаготовке чисто так, аккуратно взяли?
— Конечно помню.
— Будто знали, что он там появится, и ждали. И меня осенило. Табличка, что в зеркалах отражалась… информация это. Зашифрованная информация о том, где и когда будут наши люди, не имеющие иммунитета. Понимаешь?
— Погоди… Для кого информация?
— Для этих самых охотников-тварелюбов, для кого же еще! — повысил голос Степан.
Константин почувствовал, как все внутри похолодело. Куда не мог проникнуть всесильный мороз вечной ядерной зимы, опустился ледяной страх.
— Ты хочешь сказать, что у нас в общине… — медленно заговорил Ломака.
— Да-да. Именно. У нас в общине ихний информатор. Шпион тварелюбов. Подлая крыса. И веришь, нет, до икоты хочется выяснить, что это за паскуда такая.
— Черт возьми, Степан! — воскликнул Константин. Почему же ты никому не сказал об этом?!
— Тише ты!
— Да что — тише!..
— Цыц, говорю! Никому не сказал, да? А кому бы я сказал? Что, если сообщу человеку о своем открытии, а он как раз и окажется предателем? И что потом? Найдут меня в моей конуре с перерезанным горлом. А что? Москвича зажравшегося у нас ведь все не любят. И тайна останется тайной. А вдруг предатель не один? Вдруг их целая группа? Тогда мне точно конец, а они будут продолжать свое дело, но уже осторожнее. Охотники шерстить начнут вокруг зеркал, перед съемом информации.
— Черт, вот же гад какой! Скотина.
— Что? — опешил Волков.
— Да не про тебя я. Про суку эту. Как так можно, а, Степан? У меня в голове не укладывается. Как можно сливать своих?
Степан тихо засмеялся.
— Наивный ты. Бывало, что руководители огромной страны всю эту страну с ее населением, с ее будущим и прошлым, не говоря уже про настоящее, сливали за милую душу.
— Постой, а если это Едаков?! — перебил Ломака.
— Да не ори же ты, парень.
— Ладно. Хорошо. Ну так что, если это Едаков?
— Я думал об этом. Конечно, староста общины не стал бы сам охотников оповещать, но у него имеются шестерки верные. Вполне вероятно. При таком раскладе мне бы точно рот заткнули сразу. У Едакова есть свой интерес, без базара. Во-первых, договор о мире. Официально ведь у нас как? Архион не враг нам, а партнер. Аидово царство тоже партнер. Армагедетели — всего лишь беспокойные соседи, у которых царит нестабильность. Падшие? Да какой из них враг. Недоразвитое отрепье. Главная сила, конечно, община тварелюбов. Мощные ребята. Они — буфер между нашим миром и миром тварей. И главное для Едакова — поддерживать достигнутый баланс. А что до того, что приходится жертвовать своими людьми, так политика — на то она и политика. Даже, видимо, посчитал в свое время, что такими темпами, плюс уровень смертности, он может остаться без подданных, потому и сократил число неприкосновенных. И минимальный возрастной порог для жертв снизил. А всех своих близких оградил жетонами. Зато среди тех, у кого нет иммунитета, поощряет рождаемость, вовлекая их в оргии на том поезде. Демография ему нужна. Но не о выживании рода людского он печется, а о том, чтобы его партнерам было кого отдавать на заклание твари. Ну и чтобы было кому горбатиться на него. Конечно, Едаков может быть стукачом. Но и не только он. Кто еще бывает на ферме? Таких больше половины общины. Кто имеет доступ к зеркалам? Чуть меньше, но все равно уйма народу. Нет, не мог я вот так просто взять и заговорить об этом. А теперь эта история с тобой. Я видел, как ты реагировал на похищение Марины, ну и подумал: точно не Ломака. Не стал бы ты сливать собственную жену и потом устраивать такое, чтобы ее вернуть. Вот я тебе свой секрет и открыл.
— А как же Жуковский и Селиверстов? Почему им не сказал?
— А почему я должен им доверять, а, Костя? — усмехнулся Степан.
— То есть как? — удивился Ломака. — Как это — им не доверять? Они же с нами в одной связке. Они нормальные люди и ни за что бы…
— Брось. Костя. У того, кто это делает, на лбу не написано, что он сука и предатель. А эти два закадычных друга, Селиверстов и Жуковский, отчего с нами пошли? Почему вдруг вызвались тебе помочь? Им что, плохо жилось в общине? Привилегированные люди. Нет разве? Так вот подумай, ради чего они все бросили. Не для того ли, чтобы не дать тебе совершить задуманное? Мы день шли по следу, но так и не столкнулись с охотниками. Так и не приблизились к твоей Марине. Почему?
— Черт! — Ломака изо всех сил зажмурился. — Нет, Степан, — замотал он головой. — Этого не может быть. Я не верю, что это они, слышишь?
— Да успокойся. Я не говорю, что это они. Я озвучиваю варианты и объясняю, почему не стоит говорить этим людям о шакале в нашей общине. Понимаешь?
