Андрей Круз - Возле Тьмы. Чужой

– Сестру, – чуть упростил я «для внешнего пользования» ситуацию. – Если у меня иммунитет, то мог быть и у нее, так? К тому же есть некие признаки того, что она выжила.

– Это какие?

– Пока была связь, мы разговаривали, – сочинял я на ходу. – У нее все было в порядке.

Я ожидал вопроса «она тоже в Америке?», но такого не последовало. Похоже, информация о том, что я в эту страну приехал, до Люси не дошла. Может, и хорошо, что так.

– Да? Тогда стоит поискать, – согласилась она. – Ты знаешь, где я работаю, можешь зайти в любой день.

Можно и не зайти, а просто написать имя и фамилию на бумажке, но лучше бы мне при всем этом присутствовать. На случай, если все пойдет не так и придется быстро реагировать. Если, например, всплывет что-то такое, что с моим рассказом сильно расходится. Понятия не имею, что может всплыть, но если много врешь, что-то такое обязательно случается. Лучше бы не врать, да вот жизнь не дает.

– Кстати, а почему сейчас в форме, а днем нет? – спросил я ее.

– Днем я не должна была работать, зашла по другим делам, и тут Пикетт вместе с тобой. А так я сегодня в ночь дежурить заступаю.

– А это? – Я показал пальцем на полоску велкро на груди.

– На работе. Я еще не привыкла, я на службе всего неделю, – усмехнулась она.

– А выглядишь как ветеран, – пошутил я, показав на ее прическу.

– Это… так, просто глупость, – вроде как смутилась она. – Скоро отрастет. Нет, никогда не служила. Впрочем, если смотришь на людей в форме, то можешь быть уверенным, что девять из десяти никогда раньше не служили.

– Почему?

– А если подумать самому, а не спрашивать? – не слишком вежливо ответила она. – В армии была такая же смертность, как и у всех остальных. Ты где был, когда все это началось? Дома, насколько я поняла?

– Дома. И почти никуда не выходил, только до соседей.

– Тебя не пытались мобилизовать?

– Обо мне никто не знал. А то бы попытались, наверное.

– Ну, вот так новые военные и появились. В общем, форма есть, но знаний… знаний пока нет ни у кого, собрание дилетантов. Вок, например, преподавал в университете. Здесь в городе порядка пятидесяти военных, из них свежих примерно сорок. И это еще хорошо, такое соотношение потому, что здесь форпост, «индейская территория».

– Ты местная?

– Я? – Она кивнула. – Да, я местная, родилась и выросла. И сейчас живу в своем доме. И у меня в нем даже никто не умер. Родители развелись давно, про отца ничего не знаю, мать умерла пять лет назад. Муж был, развелась, он уехал, больше о нем не слышала. На фоне остальных вроде как даже и не пострадала. Энджи местная, у нее муж и ребенок были. У Эрла, – понизила она голос, скосив глаза на бармена, отошедшего в дальний конец стойки, – жена и двое детей. Иногда кажется, что на меня даже косо поглядывают. Когда люди хоронили своих, я просто сидела дома, и ничего со мной не было. Я ходила в магазин за едой, ходила по улицам – и выжила. А вокруг все умирали, умирали, умирали, – она покрутила бутылку пива, словно разглядывая этикетку. – Наверное, надо было уехать в другое место, но… не смогла. Я даже присоединилась к армии потому, наверное, что хотела изменить обличье, спрятаться за формой.

– Не думаю, что спрятаться – лучший выход. Даже если прячешься внутри себя. И не думаю, что тебя кто-то здесь будет осуждать лишь за то, что у тебя не было никого, кого ты могла потерять. Просто так выпали кости, твоей вины или заслуги в этом нет.

– Здесь за последние три месяца было уже три убийства, – помолчав, сказала она. – Все три произошли потому, что кто-то сказал лишнее.

– Между тем в бары ходить с оружием не запрещается, – показал я на ее кобуру.

– Думаю, что запретят: будем в машине оставлять, как делалось раньше. Правда, должна сказать, что ни одно из трех убийств не случилось в баре.

– А где?

– Возле него, – кривовато усмехнулась Люси. – Можно выйти, достать оружие из машины и подождать, как во всех случаях и было. В первом и последнем пистолету предпочли дробовик. Во втором случае стреляли из «Мини-четырнадцатого».

– Кстати, кем ты работала до… этого всего?

– Секретарем в офисе окружного поверенного, – после короткой заминки ответила она. – Заметно?

– Не знаю, – пожал я плечами, – но почему-то спросил, верно?

– Почему?

– А я не знаю. Просто подумалось что-то такое.

– Ладно, мне пора, – отставила она пустую бутылку. – Надо еще домой забежать. Увидимся.

– Счастливо.

Она сдернула со стула камуфляжный зимний бушлат и, надевая его, пошла на выход. На освободившийся стул села другая женщина, толстоватая, темноволосая, с широким бледным лицом, выглядящим еще бледнее из-за отсутствия косметики и на фоне ее темных волос. Рядом с нею встал рослый мужик в клетчатой рубашке, его предплечья, высовывавшиеся из закатанных рукавов, сплошь были покрыты татуировкой. Ну вот, кто-то уже личную жизнь наладил. Жизнь – она продолжается вообще-то.

Допив пиво, поднялся в номер. Разделся до трусов, с радостью обнаружив, что в комнате тепло. Ванну бы сюда еще нормальную, но нет ванны, только душ. В который я и пошел, надолго.

Горячая вода, льющаяся сверху на голову, – блаженство невероятное. А еще после Отстойника интерьер ванной дешевого американского мотеля кажется верхом роскоши. Хорошо-то как…

Так, ладно, раз так хорошо, то можно попутно и о деле думать. У чужих, к числу которых я отношусь, есть свой анклав где-то в Канаде. Это раз. По-хорошему, мне бы туда и надо. Нам надо. Так, насчет «нам»: если Настя полетела самолетом, то куда она полетела? В Анклавы? Никаких ай-ди ее дубля я в доме не нашел, а это значит, что у нее полный комплект документов. Правда, английский у нее слабоват, это минус, могут быть проблемы. Могла попасться, если прилетела к местным? Могла. Но могла и не попасться. Но если попалась, то что дальше?

Рассказы про «возможность заражения» и «носителей инфекции» пусть приберегут для слабоумных: до того, что все это лажа, я еще в кабинете индийского доктора додумался. На нем даже маски не было. Инфекция, мля, у них. Хотя зачастую такие дурацкие, но простые объяснения лучше всего действуют, люди просто не пытаются задумываться: сказали – и все. Но тогда чего? В чем проблема-то с чужими? Я вот никак не въеду. Люди как люди, чтобы анализами отличить от местных – им вон аж две недели надо. И чего тогда?

Обед сегодня на шестерых чужих забирали из бара. Обед, насколько я понял, хороший, голодом их там не морят. Держат в госпитале. Держат для чего? Они здесь нужны зачем-то, или их куда-то дальше отправляют? Это вопрос. И кто мне на него ответит? Одинокая бывшая секретарша окружного прокурора?

Вообще-то реально, но… как-то нехорошо. Для того чтобы от нее чего-то добиться, скорее всего, надо будет вступить в отношения. Мне вот так кажется. У нее прямо в глазах читается: «Я ищу человека, который будет со мной, и я не так буду бояться этого опустевшего мира». Что будет подло как по отношению к Насте, так и по отношению к ней самой. Потому что я не могу, да и не хочу быть с ней. Я могу только ею воспользоваться, то есть сделать то, чего делать с ней именно сейчас нельзя. Мне так кажется, я так чувствую, но это так же верно, как то, что завтра с утра взойдет солнце.