Михаил Тырин - Желтая линия
– А если серьезно?
– Ты давно там не был? Там все залито водой. В нашей казарме уже по колено, оттуда всех выселили. База тонет в болоте.
– Но там же дренаж, каналы, насосы...
– Да-да, но все бесполезно. Такое чувство, что земля опускается. Был бы ты поэт, написал бы, что она не может нас больше терпеть.
– Так она и здесь может не утерпеть...
– Нет, здесь потерпит. Как-никак, сухое место на холме, крепкая почва, старые деревья. Никакой мелиорации не надо. Обустроимся – будет вообще хорошо.
– М-да, будет хорошо... – проговорил я, вспомнив пророчества дяди Коли.
– Этих обезьян отсюда, конечно, уберут. Пленных ивенков тоже перевезут куда подальше...
И тут мы оба замолкли, переглянувшись с недоумением. Что-то происходило. Ульдры один за одним бросали работу и замирали, прислушиваясь. Никто не ухмылялся, не дубасил приятелей, не кидался булыжниками. Они просто стояли и слушали. Никогда еще я не видел их такими смирными.
– Что это? – тихо проговорил Щербатин. – Ты слышишь?..
– Слышу, – так же тихо ответил я.
В воздухе возникла какая-то дрожь. Вернее, не дрожь, а глухие ритмичные удары, пока еще едва уловимые. Словно глубоко под землей стучали огромной свинцовой колотушкой. Но земля была спокойна, звук шел не из нее.
– Щербатин, что это? – Мне уже стало не по себе.
– Не знаю. – Он, похоже, испугался не меньше меня.
С ульдров понемногу сходило оцепенение. Они начали скулить, подпрыгивать, беспокойно перебегать с места на место. Некоторые падали на землю и зажимали уши кулаками. Они не находили себе места, словно кошки, учуявшие близость землетрясения.
По склону бегом поднимались несколько наших бойцов, тревожно перекликаясь на ходу.
– Что там такое? – крикнул я.
Мне не ответили. За спиной засвистели двигатели – от ворот поднялись в воздух один за другим четыре реаплана. Ульдры уже впадали в истерику, они визжали, бестолково бегали кругами, сталкиваясь и падая. Некоторые бросились к забору и полезли на него, но тут же спрыгнули и бросились обратно. Зарождалось коллективное сумасшествие.
– Команда «Крысолов» – общий сбор! – донесся истошный крик Отон-Лида.
Два десятка человек в зелено-голубых шлемах быстро собрались вокруг командира, надеясь хоть что-то понять.
– Двое в казармы за оружием! Остальные к периметру. За мной, бегом!
– Что творится? – загомонили бойцы.
– Ивенки! – заорал Отон-Лид. – Всем к периметру, бегом, бегом!
Мы дружно сорвались с места. Щербатин тоже бежал за нами, ему страшно было оставаться одному. Мы мчались на противоположный край поселка, туда, где располагались закрытые сектора для пленных.
И тут я понял – странный звук, который навел столько переполоха, был хором сотен голосов. Пленные ивенки стояли стеной, прижавшись к забору локального сектора, и пели. Они пели!
Я никак не мог понять, чем опасно их пение и почему мы все куда-то бежим. Ветер свистел в ушах и мешал слушать, а между тем звуки ивенкской песни захватывали меня, цепляли за сердце, волновали, тревожили. Я невольно сбавил шаг. Я должен был услышать их голоса – это было именно то, что мне хотелось сохранить, унести с собой. Я в тот момент готов был просто встать и слушать, и пусть мир проваливается сквозь землю!
Не помню, как в руках у меня оказался магнитофон. Я остановился и крутил маленький ребристый вал, желая, чтоб меня подольше не беспокоили, чтоб дали записать побольше. Песня, казалось, шла отовсюду – из-за забора локалки, из-под земли, с неба, из леса.
Меня толкнули, и магнитофон упал под ноги. Кто-то крикнул прямо в ухо:
– Чего встал! Уходим, уходим!
Я огляделся: все бежали уже в обратную сторону. Со стороны периметра доносился треск, там что-то ломалось и рушилось – скорее всего основной забор.
– «Крысолов», получить оружие! Быстрее, быстрее, они сейчас будут здесь! Шевелитесь!
Мне в руки сунули огнемет и оттолкнули. Мы уже никуда не бежали. Бойцы получали оружие и тут же находили себе укрытие – за рулонами сетки-забора, за машинами, за пустыми контейнерами. Я понял, что стою на открытом месте, и бросился искать себе прибежище. Наконец мне удалось забиться между двумя тракторами, стоящими почти вплотную.
Над периметром завывали реапланы, там по-прежнему что-то трещало, грохало и падало. Неожиданно над деревьями показался очень странный аппарат. Он походил на летучую мышь, склеенную из тряпок и деревяшек. Удивительно, как эта штука могла летать. Где-то в ней сидел двигатель, я слышал, как он трещит. Следом показался еще один самолет, другой, третий.
Сбоку вынырнул реаплан, волоча за собой полупрозрачный огненный хвост. Он развернулся по крутой дуге и вновь скрылся из вида, при этом две «летучие мыши» вспыхнули и закувыркались вниз, разваливаясь на куски. Однако еще несколько ивенкских самолетов прорвались и начали сбрасывать на наши головы какие-то пылающие комки. Они разбивались о землю, превращаясь в фонтаны огня, все вокруг заволокло дымом. Я успел заметить, что пенопластовые домики потихоньку занимаются огнем, чернеют и сморщиваются.
– Никому не уходить! – кричал Отон-Лид. – Встретим их здесь.
В ту же секунду рухнула большая секция проволочного забора. Я почувствовал, как задрожала вдруг земля, услышал, как впереди одновременно закричали несколько десятков человек. Слов было не разобрать, но в голосах был один только ужас.
А через секунду я и сам готов был заорать от ужаса.
На нас перли болотные коровы. Не знаю, сколько их было – сотни или тысячи. Словно живая лавина вырвалась из леса. Они мчались, ничего не видя перед собой, под ними рушились заборы и трещали стены пластиковых домиков. Трехметровые чудища шли неумолимой стеной, впереди них драпала уцелевшая охрана периметра, бросая ранцы, шлемы и оружие.
– Открыть огонь! – орал откуда-то сзади Отон-Лид. – Открыть огонь и держаться, сейчас подойдут антротанки!
Это было смешно. Попробуйте остановить паяльной лампой разогнавшийся локомотив. Кроме того, коровы были еще далеко – никакого толку коптить воздух.
И наконец, между нами и животными все еще бежали охранники с периметра. Они и сами не догадывались, что служили сейчас живым щитом.
Из-за деревьев с визгом выскочили два реаплана. На бреющем полете они прошли над безумным стадом, молотя из автоматических пушек. На фоне леса поднялась многометровая волна огня, во все стороны полетели оторванные хвосты, ноги и головы. Но лавина не остановилась, не смешалась.
Я невольно окинул взглядом тракторы, между которыми спрятался. Штуки, конечно, крепкие и тяжелые, но устоят ли? Одно было ясно – мы со своими зажигалками тут ничего не сделаем. Надо затаиться и ждать, пока все кончится.
– Стреляйте! – крикнул откуда-то сзади Отон-Лид. – Стреляйте, они сейчас втопчут вас в землю.
«Легионы бесполезных необученных людей...» – вспомнились мне слова дяди Коли.
Я потесней забился между гусеницами тракторов, положил огнемет рядом и достал магнитофон. Песня еще продолжала звучать, она шла отовсюду – с неба, из-под земли, из леса. Мне подумалось, что поют не только пленные, но и тысячи их свободных соплеменников, которые прячутся среди деревьев.
Сзади послышался знакомый скрежет. Два ржавых помятых антротанка вышли из-за ангара и застыли, широко расставив лапы. Защелкали суставы, зашевелились стволы пушек и пулеметов. Я успел зажать уши перед тем, как танки начали палить.
Воздух затрясся, потянуло вонючим дымом. Похоже, танки соревновались, кто быстрее избавится от боезапаса. Первыми досталось «живому щиту» – охранникам периметра, которые не успели спрятаться. В мгновение ока от них остались лишь кровавые брызги и хлопья сажи. Затем подкосились ноги у первой шеренги животных, на них налетели задние, возникли заторы.
Сверху снова ударили реапланы, и теперь живая лавина превратилась в сплошную кровавую кашу, через которую продолжали карабкаться уцелевшие коровы. Все это происходило на фоне продолжающегося ритмичного пения, которое казалось уже адской музыкой, страшным ревом труб и грохотом барабанов на эшафоте.
Танки смогли задержать стадо, однако быстро истратили огневую мощь и отошли. Сквозь живой затор прорывались теперь лишь одиночные животные, и уже ничто не мешало нам дать огня. Я спрятал магнитофон и приготовился. Со всех сторон слышались тяжелые вздохи огнеметов. Налетая на струи пламени, коровы либо вспыхивали и падали в жутких судорогах, либо успевали отскочить и броситься прочь.
Мне не довелось поджарить ни одного чудища. Они появлялись из дыма, словно из ниоткуда, и моментально проносились мимо. Мой огнемет лишь напрасно обжигал воздух. То и дело слышались вопли – похоже, кому-то из бойцов доставалось то рогом, то копытом.
Реапланы продолжали утюжить кромку леса, но я догадывался об этом только по реву и грохоту. Дым стал уже таким густым, что струя из огнемета тонула в нем и меркла. Вонь от горящего пластика не давала дышать, меня то и дело пробирал кашель. В конце концов я на все плюнул, спрятал лицо в воротник, чтобы хоть как-то укрыться от дыма, и затих в своем убежище. Тем более что криков Отон-Лида давно не было слышно – наверняка наш командир уже сидел в каком-нибудь безопасном месте.
