Михаил Тырин - Желтая линия
– Значит, распробовали наконец белый уголь?
– Да, распробовали. А ты откуда знаешь про уголь?
– Рассказал один хороший человек. Жаль, не успел тебя познакомить.
Щербатин прикрыл глаза и сморщился. У него дрожали губы. Он понимал, что знакомства, разговоры, встречи, дела – все это ушло в прошлое. Он хоронил себя.
– Что угодно отдам, только бы подняться, – процедил он с неожиданной злостью. – Душу заложу. Если б они мне помогли, я бы потом отработал. Я б отвоевал. Я тут до самой старости готов ползать, лишь бы сам, а не на каталке.
– Может, что-то еще получится? – пролепетал я, лишь бы не молчать.
– Что получится? У меня сейчас даже удавиться не получится – на табуретку влезть не смогу. Знал бы ты, как мне тошно.
– Я понимаю... – обронил я очередную бесполезную фразу.
– Может, ты что-нибудь узнаешь? – спросил вдруг Щербатин. Злость в голосе иссякла, он стал жалобным и беспомощным.
– Что? – удивился я.
– Не знаю. Ты спроси у кого-нибудь. Может, как-то можно меня вытащить, а? Скажи им, я на все готов. Я смертником стать могу – мне же терять нечего, ты сам видишь.
Куда-то подевались и цинизм, и обреченность. Щербатин умолял меня. Он хватался за меня, как за последнюю соломинку. Таким я его не видел никогда, он сдавался, он изменял своей натуре.
– Я попробую, – растерянно пробормотал я. – Правда, я не знаю, у кого спрашивать, но...
– Мне все равно. Просто попытайся, ладно?
– Конечно. – Я поднялся. – Я все сделаю, что могу. Правда, я могу не так уж много, но...
– Я понимаю. Просто попробуй. Приходи, я буду ждать.
Я выскочил на улицу, готовый горы свернуть, лишь бы помочь Щербатину. Никогда еще он не умолял меня ни о чем, никогда не был таким со мной. Я был просто шокирован увиденными переменами.
Вернувшись в казарму, я едва успел на построение. «Крысолов» снова был неполным, и нас распределяли на завтрашний день – кому вставать на вышку периметра, кому гонять рыжебородых, кому сопровождать грузовики и вездеходы.
– Ну, что? – шепотом спросил меня Нуй.
– Плохо дело, – ответил я. – Потом расскажу.
Выслушав мой рассказ, Нуй задумался. Я очень на него рассчитывал – все-таки опытный человек, многое здесь знает, со многими знаком. Наверняка он мог посоветовать, что предпринять для Щербатина.
– Было бы у твоего друга холо... – с грустью вздохнул он, осторожно тронув повязку на голове.
– Было бы холо – он обошелся бы без нас, – ответил я.
– Без холо его не станут учить, – продолжал Нуй.
– Учить чему? Ходить без ног и стрелять без рук?
– Он смог бы и ходить, и стрелять. Ты же знаешь, штурмовики и специалисты с четвертым холо прибывают сюда с одним условием.
– Я ничего не знаю. Какое условие?
– Они получают новое тело, если старое покалечится.
– Как это? – изумился я. – А ну, рассказывай!
– Примерно каждый период сюда приходит транспорт с «пустышками». Это такие же люди, только без мозгов, без памяти, без всего. Если тебе, например, оторвет руки или ноги, твои мозги как-то вставляют в «пустышку» – и ты опять здоровый.
– Ничего себе, – присвистнул я. – Но почему я раньше этого не знал?
– А зачем нам это знать? За новое тело вычитают очень много уцим. У нас столько нету, такое могут себе позволить только штурмовики или офицеры. С нулевым холо вообще надеяться не на что.
– Совсем не на что? А можно ли сначала получить тело, а потом его отработать? Сам посуди, какая разница?
Нуй только пожимал плечами. Он так и не смог ничего толком посоветовать. Почему-то особенно ему не понравилось, что я хочу поделиться со Щербатиным своими уцим. Он сказал, что каждый сам должен зарабатывать свои уцим.
Я решил искать Отон-Лида. К счастью, наш командир не успел далеко уйти, я догнал его у ворот сектора.
– У меня есть один друг, которому очень нужна помощь... – поспешно начал я, но замолк под недоумевающим взглядом статс-мастера.
– Здесь все твои друзья, – назидательно произнес он.
– Да, конечно, но тут особый случай. Мой друг попал в беду, он ранен и сейчас лежит парализованный. Он хотел бы продолжить службу, но его могут отправить...
– Что ты хочешь? – нетерпеливо перебил меня Отон-Лид.
– Я слышал, что раненый может получить новое тело... – Я невольно заговорил тише.
– Что? – Статс-мастер возмущенно захлопал глазами. – А какое холо у твоего друга?
– Никакое. Ноль. Но он альт-мастер и помощник...
– Нулевое холо?! И ты думаешь, что не гражданин может получить от Цивилизации такое благо?
– Да нет, – забормотал я, – я думал, он как-нибудь потом отработает, а сейчас он ведь ничего не...
– Есть установленный порядок, единый для всех, – официальным тоном заявил Отон-Лид. – Никто не станет изменять его для одного человека. Не беспокойся, о твоем друге позаботятся должным образом.
Он ушел, а я остался стоять как оплеванный. Мне казалось, я совершил какую-то немыслимую дерзость и глупость. Все равно, что остановить незнакомого человека и попросить, чтобы он переписал на меня свою квартиру.
У меня оставался только один вариант. И если он не подействует, значит, надеяться больше вообще не на что.
Мне необходимо было срочно попасть на шахту.
* * *Через два дня я снова явился в больницу. Вид у меня был торжественный, я чувствовал себя едва ли не богом. Щербатин взглянул на меня с удивлением и тревогой. Я заметил, какие белые у него стали щеки – он словно таял.
– Твои похороны откладываются, – беспечно проронил я.
– Какие похороны?
– Пришьют тебе новые ножки, и опять побежишь по дорожке, Щербатин.
– Что ты городишь? – Он боялся мне поверить, и тем не менее глаза его заблестели надеждой.
– Слушай внимательно. Отныне ты – оператор антротанка. На днях тебя заберут отсюда. Не пугайся, но руки и ноги тебе удалят – все равно они не шевелятся. К нервным окончаниям подключат контакты. И будешь ты человеком-машиной с руками, ногами и даже пулеметами.
Щербатин некоторое время хлопал глазами, потом его вдруг передернуло.
– Какой ужас, – тихо проговорил он. – ты хотел меня этим обрадовать?
– Нет, Щербатин, не этим. Один антротанк по эффективности равен десятку простых пехотинцев. Соответственно и уцимы набегают быстрее...
– Да на что мне твои уцимы? Я даже сортир ими оклеить не смогу.
– Щербатин! – начал злиться я. – Ты сам мечтал о единственном шансе, забыл? А уцимы тебе для того, чтобы купить новенькое свеженькое туловище с руками и ногами. И даже с мозгами.
– Какими мозгами? Ты вообще-то трезвый?
– Абсолютно! – Я коротко объяснил ему суть процедуры с переселением души. Щербатин слушал и недоверчиво щурился. Затем уставился в потолок и некоторое время лежал молча.
– Вот это да, – сказал он. – И ты все провернул сам?
– Не совсем. Добрые люди помогли. Стать танкистом ты, оказывается, можешь на законных основаниях. Но проблема в том, что на всех калек танков не хватает. Один хороший человек, земляк, помог сунуть тебя как бы вне очереди, понимаешь?
– Беня, ты растешь на глазах. Честное слово, эта война пошла тебе на пользу. Если выберемся, если приставят мне новые руки-ноги – сделаю тебя на гражданке своим референтом.
– Это будет не очень скоро. На танке тебе придется служить аж до четвертого холо.
– Да хоть до десятого! Все лучше, чем в этом скотомогильнике...
– Готовься к новым подвигам, – пожелал я Щербатину на прощание.
У дверей больницы меня ждал Нуй.
– Как там твой друг?
– Лежит, удивляется. – Мне было легко, хотелось смеяться. – Планы на жизнь строит. А вчера еще умереть хотел поскорее.
– Ему повезло, – вздохнул Нуй. – Ведь мог бы в самом деле умереть. И никакой танк ему бы не помог.
– Мог и умереть, – согласился я. – И я бы мог. Каждый день могу.
Нуй вдруг остановился, повернувшись ко мне.
– Обидно, – сказал он, – что люди служат Цивилизации, рискуют жизнью, накапливают уцим – и вдруг умирают.
– Все умирают. – Я пожал плечами. – Что ж поделаешь?
– Я говорю, что все пропадает – и уцим, и холо.
– Ну, не всегда...
– Да, не всегда. Вот у меня второе холо. А убьют – и ничего не будет. А если и будет, то у других. А я хочу, чтобы было у тебя.
– Что ты имеешь в виду?
– Я хочу завещать тебе свое холо, – сказал Нуй, глядя мне прямо в глаза.
– Завещать холо? – Я искренне удивился. – Как это?
– Очень просто. Если я погибну – мое холо станет твоим.
– Спасибо, конечно. – Я растерялся. – Но... но я тебе завещать ничего не могу, у меня же нет холо.
– Это неважно. Ну, хочешь – завещай то, что есть. Это же так здорово, если можно помочь другу даже после смерти.
– Да, очень здорово. – Я был так растроган его добротой, и мне тоже хотелось сделать что-то хорошее в ответ. Или хотя бы сказать. – У меня тоже скоро будет холо. Так что и я смогу оставить тебе кое-что на память, если, ну, ты сам понимаешь...
– Неважно, что у тебя есть. Главное, что мы после этого – почти братья.
