Цветущий ад. Том 2 - Сергей Владимирович Руденко
В моей семейной команде штатным стал легкий двусторонний топорик с клевцом — небольшим металлическим клювом на одном конце. На противоположной стороне оружие обладало лезвием — топор же все-таки. Я заказал их сразу с запасом, решив оставить часть арсенала дома. Тем более — чем лучше вооружались штурмовики, тем актуальнее становился и вопрос перегруза.
В номере, снятом на все время до конца строительства моего собственного дома, остался и второй змеиный доспех, и два других комплекта изготовленные про запас, и почти все остальное трофейное богатство, кроме минимума инструментов, ружей и зарядов к ним. Это позволило надеяться увезти не меньше полутора-двух тонн добыча. Если она будет, конечно…
Следующей болевой точкой стало, естественно, размещение на борту.
Во время пробного вылета штурмовиков усадили на палубу, чтоб они не мешали работе с парусами, и те терпеливо просидели двухчасовые маневры, но когда стали обсуждать, где мы их спать положим, то стало понятно, что это фактически неразрешимая задача — если учитывать их собственные ожидания, конечно же. Получился настолько безобразный скандал, что я в сердцах был вынужден заявить:
— Кто собирался в средиземноморский круиз первым классом, нафиг с пляжа! Чтоб захватить сотню-другую литров топлива, да каких-нибудь еще ништяков, нам не нужна толпа нытиков на борту! Вот когда отправимся громить викингов, все это будет уже именно на благо города, и там без вас не обойтись, однако эта вылазка — опасная, но привилегия…
Естественно, ни кто не ушел.
На фоне их чуть ли не ежедневного риска, скуки, а нередко еще и самой что ни на есть грязной работы — хотя они в своих семьях считались фактически элитой — полет в неизвестность воспринимался, как реальное приключение. К риску и неудобствам они привыкли, а вот к здешней скуке привыкнуть было невозможно.
Выпивка и секс ее скрашивали, конечно же, но и только. Все-таки запрет на откровенное рабство сильно нивелировал разницу между семейной элитой и их же пролетариями, потому что работать в сезон нужно было вообще всем.
Кстати, буквально на днях я узнал и еще об одном нюансе местной социальной системы.
Когда стал разбираться в правах и обязанностях главы семьи по отношению к ее членам, выяснилось, что могу приказать выпороть или как-то иначе физически наказать любого из тех, кто признает меня своим Отцом. И как бы это не показалось кому-то жестоко или даже несправедливо, ни кто из горожан не станет вмешиваться. Просто сам наказанный, после этого может заявить, что он или она выходит из-под власти Главы — из Семьи. И на этом все, попытка после этого что-то предпринять будет уже преступлением с моей стороны.
При этом главный закон, который ограничивал возможность удерживать кого-то силой, звучал примерно так:
«…Если член Семьи погибал случайно — на охоте или просто за пределами своего дома — то Зерно Жизни погибшего должно было возвратиться его „родителям“ за вознаграждение. Но уже после возрождения в виде Пустыша, погибший получал право прилюдно решить, остается он или нет, но по умолчанию, все-таки считался членом Семьи…»
А во если кого-то убивали свои или он даже просто погибал «при невыясненных обстоятельствах», то Душу передавали на сохранение Князю-Отцу, как гаранту местной справедливости, и какие-либо права Семьи на погибшего обнулялись.
В дальнейшем не существовало запрета снова рекрутировать его или ее, но попробуй убедить человека в том, что ты не виноват в его смерти, если остальные или прямо говорят иное, или высказывают, как минимум, сомнения…
А стоило погибнуть так одному, второму, третьему, и потом уже вообще ни один вновь пришедший, ни за что не пойдет к тебе. Поэтому Урюпинск не был, конечно же, раем, но представление о Справедливости здесь имелись, и были сравнительно действенными…
…Короче, бунт штурмовиков стих так толком и не начавшись, и теперь уже мы вместе стали думать, как устроить десант на борту хоть сколько-нибудь приемлемо. Ведь в куцем матросском кубрике места был самый минимум.
Изначально там размещались восемь матросских гамаков, сейчас в семье-команде тоже числилось восемь человек, плюс я — в качестве капитана. У меня в боевой рубке (а по совместительству — капитанской каюте) было, конечно, два широких дивана, почти двуспалки — но устраивать общагу категорически не хотелось.
Поэтому после нескольких мозговых штурмов, скандалов и ругани, все организовали так…
В кубрике осталось все по-прежнему: пять мест заняли свеженанятые матросы и одно койко-место — за специальной шторой — организовал для себя Джон. В случае необходимости, нескольких минут хватило бы, чтобы откатить все к восьмиместному варианту, но пока — было именно так.
В продуктовом закутке свою койку повесила военфельдшер Анна, а в оружейке — то бишь «корабельном арсенале» — господин боцман. Там хранились ружья, заряды к ним, инструменты и некоторый запас копий, топоров и прочего. Помещение было немногим больше продуктовой коморки, но имело единственную запирающуюся дверь, поэтому Ромке, как младшему офицеру, там было самое место.
Переборки между кормовой аппарелью и сквозным грузовым отсеком, в котором еще совсем недавно хранились трофейное железо, немного сдвинули, и в итоге образовалось две небольшие, но вполне уютные комнатушки для десанта.
Штурмовиков я разделил на отделения по шесть человек, так их и разместил. Некоторое время были еще и заморочки с назначением командиров уже среди них, но «капралов» в конце концов, парни выбрали самостоятельно.
Может быть, немного облегчило процесс лишь напоминание, что это только на время вылазки, а потом они ведь вернутся в семьи… Насколько я знал, без драк не обошлось, но в какой-то момент все успокоилось, и уже мы все стали с нетерпением ждать отлета.
Сделать это удалось лишь на восьмой день.
«…Да, валите уже, наконец!» — хмыкнул Князь в ответ на сообщение, что «кажется, мы готовы…»
Насколько он это всерьез не знаю, однако пожелание это я, естественно, выполнил. К этому моменту мне и самому чертовски не терпелось свалить.
* * *
День 85, время к вечеру
Два дня — формально полтора, потому что вылетали мы и в самом деле уже ближе к вечеру — заняло возвращение к «железной» плантации. По-моему, на том месте, где стояла канонерка, за время нашего недолгого отсутствия, не успели зарасти даже вдавливания в почве. Приземлились мы на соседний холм, и лишь вернувшись на то
