Часть их боли - Д. Дж. Штольц
Среди этих пораженных сотрапезниками людей спиной к входу сидел на коленях верховный жрец. Тот самый Акиф. Около него покоился кинжал, инкрустированный яхонтами, а чуть поодаль – фонарь. Сам он держал в своих руках еще подрагивающий и отрезанный от божества отросток. Поначалу казалось, что он пытается его вкушать, однако чуть погодя стало ясно, что жрец жадно припадает к его сухой коже, лобзая. Жрец целовал его, как мать целует свое больное дитя, желая ему скорейшего выздоровления и печалясь от свалившихся невзгод. Из отростка, внешне иссушенного, как пергамент, вытекала то ли гнойная жидкость, то ли слизь, то ли белая кровь, – но пахло до того мерзко, что Юлиану сделалось дурно.
Весь зал был пропитан этими миазмами. Страшное божество, воплощавшее в себе власть слухов и подлости, уже давно несло на себе отпечаток болезненной старости, напоминая советника Ралмантона.
– Мне жаль… Жаль… Мохадан… Время снова берет свое, требуя расплату за жизнь… – со страстной горечью шептал жрец.
Он был так поглощен своим действом и молитвами, что не счел нужным заметить вошедшего. Но когда звякнули кандалы, ему пришлось поневоле обернуться. Юлиан увидел его морщинистое пожухлое лицо, напоминавшее натянутый на кость пергамент, и ему показалось, что на коленях перед божеством в поклоне сидит сам Илла Ралмантон. Чуть погодя всколыхнувшиеся расплывчатые воспоминания наемника подсказали, что перед ним старший брат советника – Акиф. Да и взор у обернувшегося вампира был не таким ясным, как у советника, а затуманенным слепой верой.
Поднявшись, верховный жрец спросил резким голосом:
– Кто ты? И как смел войти в Священный зал?!
– Гость… мой… – ответили за чужака сразу несколько человек в рубахах, и их перекликающиеся голоса эхом прокатились под сводами. – Жрец… возьми иссушенную длань… Возьми ее… Затем обрати в пепел и смешай с моей пищей… И оставь нас.
Негодование Акифа сменилось нерешительным подозрением. Не смея противиться воле своей покровительницы, он лишь обратил к незнакомцу лицо, изъеденное пятнами из-за долгих воздержаний от крови. Повесив на сгиб локтя фонарь, он поднялся и величественной походкой двинулся с отростком в двух руках к выходу, всем своим почтенным видом показывая, насколько ценна для него часть божества.
– Не знаю, кто ты таков, но сейчас ты в сердце храма самой мохадан. Так чти ее традиции! Пади ниц перед мохадан, величайшей из великих, перерождающейся, старейшей, всеведущей и милостивой, как и полагается! – проходя мимо, гулко приказал он.
Словно не замечая обращенных к нему слов, Юлиан продолжил стоять, хотя ноги его предательски дрожали, готовые подвести хозяина. Он чувствовал, как ежеминутно внутри него все нарастает страх. Как у него хватило сил решиться на такое? Безумец! Стоило верховному жрецу покинуть Священный зал, как с ковров поднялись и отделились зараженные. Они медленно встали толпой перед Раум, заслонив ее, и глаза их были пустыми, безжизненными.
– Ты здесь… – сказал один мальчик.
– Как и хотел… – продолжила вторая, молодая красивая женщина.
– Так говори же… – закончил третий, согбенный старик со вспученным животом, который шевелился.
Юлиан почувствовал, как по его спине заструился пот, но виду не показал – взглянул на Раум прямо, не отводя глаз. Что, если его предложение отвергнут? А если согласятся? Через что ему придется пройти? Вспомнив, ради чего он здесь, Юлиан испытал смесь вспыхнувшей злобы, отчаяния и желания взять судьбу в свои руки. И он сказал ясно, но негромко, чтобы его слова не разлетелись по всему лабиринту:
– Я благодарен тебе, о Раум, что ты соизволила выслушать меня! Знаю, ты велика и твоя длань простирается на весь Южный континент. Ты ведаешь обо всем. Покорные слуги, служащие тебе и душой и телом, способны переменить ход истории, раскачать ее маятник или же, наоборот, успокоить его. К твоим затаенным алтарям ходят на поклон и люди, и вампиры, и оборотни, и наги. Ты стоишь даже над королями! Тебе покорился бы весь мир…
Юлиан умолк, чтобы собраться с духом.
– Но ты обречена умирать раз за разом. Твое тело уже начинает иссыхать, болеть, отчего запахи старости расползаются по всем коридорам, проникают в каждую келью и напоминают всем, что твой век близится к завершению. Ты божественна, но смертна.
– Все мы в конечном счете смертны…
– Да, поэтому череда твоих предшественниц всегда использовала верховных жрецов-вампиров, дабы обрести в них плоть и впитать благословенную кровь Гаара. Однако даже благодаря вампирскому долголетию каждая Раум способна жить едва лишь один век. А когда она умирает, все низшие сотрапезники либо также гибнут, либо забывают о ней, из-за чего следующей приходится каждый раз начинать все заново, – Юлиан почувствовал сухость во рту.
Где-то в коридорах, за колыхнувшимся красно-золотым ковром, он вдруг расслышал тихие шаги. Будто кто-то подкрался ближе, подслушивая. Не помешают ли планам жрецы, когда осознают опасность его появления? Но с другой стороны, разве должны его волновать их грядущие проблемы?
– Короткий век – твое проклятие! – произнес он твердым голосом. – Благодаря памяти наемника, который долгие годы рос здесь и слышал, о чем шепчутся в этих темных кельях, я знаю, какими опасностями оборачивается каждое рождение новой Раум. Разве не случилось так, что в 2081-м, только родившись, ты тут же едва не погибла из-за козней младшего сына верховного жреца? Ты божественна, но вынуждена вверять свое смертное тело в распоряжение культу. А тот уже сам выбирает, кто должен стать следующим сосудом… Неужели не грозил тебе раскрытием Илла Ралмантон, когда дал священную клятву вечного служения, подставив своего старшего брата путем обвинений в неверности, но потом сам же и покинул тебя? Сколько хлопот тебе доставили златожорцы, верящие, что найдут здесь пещеры, полные золота, которое висело на боках мула Иллы? Даже одно подобное предательство способно обратить в труху весь твой труд, стереть всю твою многовековую память… Но я способен решить твои извечные проблемы – дать то, чего тебе всегда не хватало… – И он устремил на нее решительный взор. – Раум, я могу предложить тебе то, чего не предложит никто, даже самый преданный жрец. Невероятно долгую жизнь, истинную кровь Гаара!
К
