Часть их боли - Д. Дж. Штольц
Мычали впряженные быки, и до слуха затаившегося путника доносился тяжелый ход их копыт и такое же тяжелое дыхание, которое прерывалось свистом кнута.
Один раз за весь путь полог повозки откинули. То была холодная ночь, и на Юлиана взглянул одетый в длинную рубаху мастриец, подсвеченный сзади костром. Они расположились в каком-то гроте, где нашли приют от проливня, хлеставшего снаружи сплошной стеной. Здесь же хватило места и для обоза. Больше сорока человек сидели или лежали вдоль стен, тесно прижимаясь друг к другу во сне, как овцы в загоне, чтобы согреться. Обычные люди никогда не проявляют такой сплоченности, но Юлиан понимал, что весь этот караван – сплошь сотрапезники, которые поставляют продовольствие в затаенный храм в горах.
Один из краснолицых подал знак идти за ним. Вампир перепрыгнул через борт и двинулся следом. Его привели к другой арбе, откуда несколько человек в молчании достали тяжелые кандалы.
Юлиан нахмурился, но делать было нечего. Он протянул руки:
– Еще несколько дней… – сказал глухим голосом один.
– И прибудем на место… – продолжил другой.
Кандалы обхватили руки и ноги. Юлиана приподняли и помогли добраться до повозки, где он и пролежал все время, слушая шум дождя. Больше слушать было нечего: все сорок человек молчали. За всю ночь они не произнесли ни слова, да и поутру собирались в такой же тишине, которая начинала угнетать. На арбы с провиантом накинули полотнище. Началась последняя часть пути по горам. Юлиана увозили все дальше, куда обычному смертному ступать не позволялось… А он гадал, сможет ли вернуться из этих далей?
* * *
С протяжным мычанием быки остановились, и все повозки стали стягиваться в одно место, отчего образовалась недолгая суета. На арбу, в которой прятался Юлиан, лег свет от фонарей, а колеса, перестав греметь от плохой дороги, зашумели уже по ровному каменному полу. Отовсюду послышался многоголосый гул, от которого беглец за неделю путешествия успел отвыкнуть. Полотнище сдернули. На него уставились десятки пар глаз. Собирающийся взвалить на себя груз прислужник вскрикнул, обнаружив между мешков лежащего и закованного в цепи чужака.
– Это гость, – объяснил караванщик.
– Здесь? – переспросил жрец в двухцветной робе и бронзовых браслетах.
– Нас не предупреждали, мохадан, – настороженно заметил второй жрец. – Что же нам делать с этим неожиданным… посетителем? Куда его? – И он посмотрел на кандалы.
– В Священный зал! – приказал караванщик.
Всем оставалось только покорно склонить голову, ибо речами краснолицего мужчины управляло божество, воцарившееся в этой обители молитв. Но когда присутствующие помогли достать прибывшего из арбы, один из жрецов все-таки обронил шепотом стоящим рядом прислужникам, которые открыто таращились на чужака:
– Где жрец Акиф? Скажите ему, срочно скажите… о прибытии гостя, позванного самой мохадан…
– Он как раз в Священном зале, – отвечали прислужники. – Остался после вечерней молитвы.
Юлиан встал на ноги и осмотрел освещенную светильниками пещеру, грубые стены которой были изрезаны уже подстертыми божественными символами. Само время сгладило работу каменотесов, поэтому тяжело было распознать, относились ли эти символы к Раум или к еще юронзийской эпохе, когда в этих горах жили краснолицые дикари.
В конце зала виднелся коридорный проход, ведущий глубоко под землю – в сердце горы.
Из горы тянулся теплый воздух, принесший с собой запахи людей, еды и вместе с тем запах иссыхающей старости, который всегда стоит там, где живут старики.
Юлиана то ли повели, то ли потащили по анфиладе песчано-желтых залов, составляющих целый подземный город. Чувствуя на себе тяжесть взглядов, он рассматривал то немногое, что было вокруг, смутно узнавая обрывки из памяти убитого им Латхуса. Он миновал череду храмовых помещений, украшенных вырезанными из дерева, а также глины статуэтками Раум. Статуэтки были в виде грузной фигуры. Не имелось у них ни налившихся женских грудей, ни мужских гениталий. Эти странные обезличенные символы, полные противоестественности, а оттого грязной противоестественности, пугали многих южан. Само божество Раум считалось таким же гадким, хоть и почитаемым за темные знания. Однако в этом подземном храме было светло от фонарей, сухо и пахло летучими благовониями. Здесь не было ни грязи, ни крови, ибо о великой Раум заботились – ей или ему поклонялись. Правильнее было бы называть этого демона «оно», но человеческий мир устроен так, что все в нем делится на две половины: женскую и мужскую. А оттого, несмотря на обезличенность, где-то это божество связывали с женским именем, а где-то – с мужским. Сам же Илла Ралмантон всегда говорил о Раум как о женщине.
Юлиан спускался все глубже.
Пещеры становились ниже, уже, и высокому северянину приходилось нагибаться, чтобы не удариться головой. Мимо него в этом бесконечном лабиринте коридоров протиснулись смуглолицые дети в туниках. Глаза их были пусты. Юлиан поневоле задумался о том, как их тела еще с малого возраста становятся домом и пищей для червя. Дальше его тонкий слух выловил младенческие крики, доносящиеся эхом из залов, где новорожденных баюкали, растили и готовили к тому, что они будут служить Раум: душой или телом.
Наконец туннель расширился, оброс самыми дорогими южными коврами, устилающими и пол, и стены. Закончился он служащим дверью красно-золотым ковром с бахромой. Ковер отодвинули, и прислужники тут же опустили глаза, не смея поднять их на свое божество. Они буквально затолкали напряженного Юлиана в огромнейшую пещеру-храм под землей, выдолбленную из известняка, а сами испуганно исчезли, дабы разнести вести о нежданном чужаке.
* * *
Он видел Раум в воспоминаниях Латхуса, но, боги, как же отличаются эти мутные картины памяти от того, что предстало перед ним! Она шевелилась по всему залу своими сотнями отростков, ответвляющихся от длинного огромного тела, желтого от старости. Кое-какие отростки уже лежали безжизненными, повиснув, как бремя, лишь увеличивающее вес. Другие же отвратно колыхались при малейшем движении. Если она была божеством, то ее стоило описать как божество богопротивное, воплощающее в себе все самое отвратительное, что только способен вообразить себе человек.
Огромно-безобразная, она возлежала вдоль пористых стен, занимая пространство почти до потолка пещеры. Мрачные тени от двух светильников ползли по ней, а сама она сливалась со стенами желто-красной пещеры. Не шевелись она, могло бы показаться, что это часть храма. Так, возможно, и было. Не присутствуй Раум здесь, этот храм,
