Шимун Врочек - Питер
— Я когда с ним связался, — сказал старик, продолжая садистки помешивать похлебку. Иван сглотнул слюну. — Тоже подумал, что глюки у меня. Я в своей жизни наркотики всякие пробовал, но тут был какой-то очень яркий приход.
Иван повёл головой.
Только не рассказывайте мне про «приход». Перед вами фактически отец галлюциногенной бомбы…
— С кем связались-то? — переспросил он.
— С Федором. Я разве не сказал? Фёдор Бахметьев его зовут, он там живет…
— Где? — Кто-то из нас точно бредит.
— На ЛАЭС. Ленинградская атомная станция, не слышал разве?
Приехали. Иван откинулся, заложил руки за голову. Похоже, «яркий приход» у старикана до сих пор не закончился.
— Я о них много знаю. У меня отец строил атомные станции, — сообщил старик. — Я в детстве играл с чертежами РБМК.
— А что это?
Старик пожал плечами.
— Реактор. Чернобыльская модель. Практически один в один с ленинградским. Только питерский помощнее будет.
Н-да.
День ото дня всё интереснее жить. То в тебя стреляет лучший друг, то с реактора звонят…
— Какой телефон-то? — спросил Иван.
— Чего?
— Я говорю: по какому телефону вы с ним говорили?
— Вон на там, на столе, в комнате. Красный такой.
Иван с трудом поднялся. Голова кружилась.
Еле-еле, по стеночке, добрел до двери, толкнул её. Скрип.
На столе действительно стоял телефон. Только совсем не красный. И даже не зелёный. Иван покосился на старика — тот достал белый пластиковый пузырек, открыл и начал солить варево. Вкусный запах не давал Ивану сосредоточиться и подумать. Чёрт.
Желудок опять сжался. Иван практически слышал, как тот рычит.
Успеешь, диггер. А пока действуй.
Иван рывком добрался до стола, плюхнулся на стул. Посидел, пережидая головокружение. Когда комната вокруг перестала уплывать, оглядел стол.
На нём стоял единственный телефон. Из матово-серой пластмассы, со следами пальцев на слое пыли.
Давненько им не пользовались, похоже.
И тут только до Ивана дошло. Старикан-то слепой! Всё шутим на старости лет.
Иван снова посмотрел на телефон. Не работает — зуб даю. Не ра-бо-та-ет. Может, старику действительно звонили с ближайшей станции? Может, он того — родственник какого-нибудь главного коменданта? И ему провели отдельную линию. Угу.
Но, в общем-то, куда логичней версии о звонке с ЛАЭС.
Иван взялся за трубку, пальцы обхватили гладкую пластмассу. Помедлил секунду. А вдруг действительно ответят? Что я им скажу?
Пока не попробуешь, не узнаешь. Он поднес трубку к уху… подождал.
Тишина. Далекое, едва слышное гудение.
— Алло? — сказал Иван. — Первый, первый, я второй, как слышишь?
Молчание. Что и требовалось доказать. А то какой-то мифический Фёдор Бахметьев… ЛАЭС… выдумал тоже.
Иван положил трубку, дотащился до матраса, упал, словно кости из него вытащили. От перенапряжения перед глазами плыли чёрные круги.
— Сходи к нему, а? — сказал старик.
Иван потряс головой. Да нет, никакой воды в ушах. Он действительно это услышал?
— Вы серьёзно?
— А то! До ЛАЭС всего километров восемьдесят. Сосновый Бор знаешь? Город такой был. Вот она там, эта станция атомная. Кто-то должен туда смотаться, верно?
Иван хмыкнул.
— Видимо, этот «кто-то» — я?
— А кто ещё? — резонно спросил старик. — Сделаешь?
Иван вздохнул.
— Извини, старик. Не в этот раз, похоже.
Лицо слепого застыло изнутри, как сталагмит — накапало по капле за долгие годы, теперь разрушается. Известняковая свеча. Иван видел такие в заброшенных тоннелях. Красиво. Но странно.
— Я думал, ты диггер, — сказал старик наконец.
— Я тоже так думал.
Старик помолчал, покачиваясь над котелком. Спалит ведь похлебку к чёртовой матери, подумал Иван. Жаль.
— Что с тобой случилось, диггер?
Иван невольно усмехнулся. Хороший вопрос.
— Меня убили.
— Хмм! Это бывает.
— И теперь мне нужно кое с чем разобраться.
Старик поднял белые брови.
— Всем нам нужно кое с чем разобраться. На то мы и люди.
Иван хмыкнул.
— Верно сказано.
— Суета, — произнес старик. — Суета, суета… Я пока был молодой, как ты, тоже всё время суетился. Какие-то заботы, обиды, друзья, союзники, враги… женщины, — последнее слово старик произнес так вкусно, что Иван засомневался — точно ли старик оставил позади это своё увлечение?
— Женщины, — повторил старик. Вздохнул. — А надо думать о вечном. Вот ты о чём думаешь?
— Жрать хочу, — сказал Иван. — И ещё башка кружится…
* * *На самом деле он соврал. Думал Иван в этот момент вовсе не о еде. Когда диггер закрывал глаза, на внутренней стороне век горели три имени:
МЕМОВ
ОРЛОВ
САЗОНОВ
Всё просто.
Осталось придумать, в какой последовательности я буду их убивать.
— Спишь? — Ивана толкнули. — Или кони двинул?
Он открыл глаза. Над ним склонился слепой, белые космы свисали вокруг бородатого лица.
— Держи, салага, — старик протянул ему помятую железную тарелку. В прохладном воздухе похлебка мощно парила. Желудок Ивана взревел и бросился в атаку. — Приятного аппетита. Жри, как говорится, от души. — Другой рукой старик сунул ему почерневшую металлическую ложку. Иван вдохнул пар.
От похлебки отчётливо тянуло горелым.
— Спасибо, — сказал Иван.
* * *Второй день он чувствовал горячие толчки под ребрами, биение жара в теле, которое стало не совсем его собственным — как нарывающий зуб уже совсем не твой зуб, а нечто чужое, опасное, поселившееся глубоко в твоей челюсти.
Но зуб можно вырвать, а с телом не так просто.
— Пуля прошла вот здесь, — показал доктор, военный медик с Площади Ленина. — Попала в металл и ушла по касательной. Тебе повезло, что ты надел защиту. Бронежилет?
У военврача было длинное лицо и короткие брови. Почти лысый, с тощей шеей. Как гриф из диснеевского мультфильма про Маугли, который Иван видел в детстве. Но твердый, словно железо — это Иван сразу понял. У такого не забалуешь.
— Совпадение, — сказал Иван. — У меня ребра были повреждены. И спина в тот день болела. Вот я их и закрепил, чтобы не болтались лишний раз. Проложил металлическими пластинами и закрепил на бинт сверху. Держит. То есть… — Иван помедлил. — Держала.
— Удивительно, — брови врача поднялись. — Впрочем, я слышал и о более невероятных случаях. И в ладанку пуля попадала и в книгу. А у вас, смотри-ка, в самодельный бронежилет. — Он посмотрел на Ивана пугающе голубыми глазами. — Был такой старый фильм… «За пригоршню долларов», кажется. Клинт Иствуд… впрочем, вы его вряд ли знаете. Он повесил на грудь печную заслонку.
— Я просто снять их не успел, — объяснил Иван зачем-то. Словно был виноват в том, что простая случайность спасла ему жизнь…
Врач улыбнулся, поднялся. Фонарь, закрепленный на шнуре, исчезнув за его головой, окружил лысину синеватым нимбом. Ух, ты, — успел подумать Иван, прежде чем врач сдвинулся, — он же как святой на старой иконе. В глаза Ивану плеснуло белым. Чёрт, он прикрыл глаза. На внутренней стороне век таял раскаленный просверк лампочной спирали.
— Я оставлю перекись для промывания раны, — сказал доктор. — Ещё стрептоцид. Порошковый. Антибиотики прописал бы… но, увы, у меня их нет. Впрочем, я думаю, у вас и так будет всё хорошо. Организм сильный, крепкий. Только содержите рану в чистоте.
— Спасибо, доктор, — сказал Иван.
Когда доктор ушёл, он вернулся на койку. Закрыл глаза. Ребра пульсировали. Смешно. Кто бы знал, что та тварь с Приморской невольно спасёт его от пули? Вот это номер.
Через минуту он услышал шаги и стук костыля. Решил не вставать. Интересно, что старикан учудит на этот раз? Иван чуть приоткрыл веки, задышал ровнее, чтобы сойти за спящего.
— Разлегся, — старик постоял над ним, прислушиваясь. Затем поднял костыль… Ч-чёрт! Иван не успел среагировать, как тупой наконечник вонзился ему в здоровый бок.
Блин!
Иван сам не понял, как вскочил.
— Ты, блин, что делаешь?!
— Поднимаю тебя, чтоб не валялся на моей койке, — спокойно объяснил старик. — Ибо не фиг.
— Доктор сказал: лежать!
— Вот и пиздуй на свой матрас, — старик усмехнулся. Та ещё сволочь. — Который, кстати, тоже мой.
Иван не выдержал, засмеялся. А у старикана есть определенный шарм.
— Ладно, — сказал Иван. Стоять ему уже было невмоготу. Комната перед глазами кружилась. Опять снова здорово… Надо отлежаться денек и топать дальше. Авось не сдохну по пути, решил Иван. — Ладно, уговорил, языкастый. Где твой матрас?
* * *Ночью ему опять снились госпиталь и лейтенант с мёртвыми глазами. Снова в слепящем белом свете он шёл за лейтенантом по проходу между койками, опять раненые смотрели на них с ненавистью и страхом, отводили взгляды. И снова вспышка, мир вздрагивал и сдвигался, когда лейтенант нажимал на спуск.
