Михаил Кликин - Один

Лопнуло, как взорвалось, оконное стекло. Огонь загудел, глотнув свежего воздуха. С треском горел потолок.

– Бежим, бежим! – Я подполз к Димке и потянул его за штаны. Он посмотрел на меня – в его зрачках бесновалось пламя. Он не понимал, кто я, что мне нужно. И он занес багорик, чтобы меня убить.

Я ударил его в пах – в место, которое мастер Ояма вроде бы называл «золотой мишенью».

Димка хрюкнул и согнулся, потом упал на колени.

– Бежим, – сказал я ему на ухо. Но он, конечно, бежать уже не мог.

Черная тень проскочила мимо нас. Я вздрогнул и обернулся – это доберман, удовлетворившись расправой, покидал поле боя.

– Шарик! – зачем-то окликнул я его.

Пес приостановился, посмотрел на меня… Красивее собаки я не видел.

Со стены сорвались горящие часы, разлетелись огненными брызгами. Доберман показал мне язык и исчез в прихожей.

Я наконец-то сумел встать. Дышать наверху было нечем.

Олигофрен с разбитым лицом, скуля, уползал в дальний угол.

Лысый здоровяк ворочался в дыму, вскидывал и ронял изгрызенные руки. Огонь подбирался к его вонючим ботинкам.

Саня был мертв.

– Ты убил его! – Я кричал на Димку, заглатывая едкий дым. – Успокойся! Он мертв! Надо убираться! Понимаешь? Ты слышишь меня вообще?

Димка разогнулся, повернул ко мне перекошенное лицо, кровью испачканное, кивнул, прохрипел:

– Забирай Олю… Теперь она мне без надобности.

До меня не сразу дошло, что он так шутит. Я все кричал на него, требовал торопиться, хватал за рукав. Потом Димка, вдруг разъярившись, заорал на меня, что отлично все слышит, что надо тащить наружу Минтая и спасать вещи. Мы вместе схватились за перевернутый стол, потянули его за собой. Но он почти сразу застрял, и тогда Димка начал зубами развязывать узлы. Я помогал ему, до крови обдирая пальцы, срывая ногти. О ноже мы почему-то не вспомнили – Димка потерял его, когда избивал Саню, найти нож в дыму было бы непросто.

В конце концов мы просто отломили ножку стола. В этот момент Минтай открыл глаза. Он нас словно и не заметил. Он увидел пламя и дым, услышал треск, почувствовал жар… Что он тогда подумал?

– Где я? – пробормотал Минтай.

Я посмотрел на Димку. Димка поглядел на меня. Каким-то образом мы поняли, что в наши головы пришел один и тот же ответ.

– В аду! – одновременно рявкнули мы.

Я был страшно избит, Димка был вымазан кровью – нас легко было принять за чертей или демонов.

– Добро пожаловать в пекло! – оскалившись, проорал Димка Минтаю в ухо.

Мы опять переглянулись. И захохотали, как безумные, утирая сопли и слезы, давясь горячей горечью, хлопая руками себя по бокам и бедрам…

Да, это была истерика.

Но нам действительно было очень смешно.

Пожар разгорался стремительно: мы только вывалились на улицу, волоча упирающегося Минтая, только отбежали к гаражу, нашли оставленные там ключи от машин, чуть осмотрелись и убедились, что девчонки в относительном порядке, – а пламя уже поднялось на крышу. Спасать что-либо было поздно – дом вот-вот должен был начать рушиться. Но Минтай вел себя словно одержимый – рвался назад, нес какой-то невразумительный бред, отпихивал Димку, пытался ударить меня. Наконец он от нас отбился, бросился к крыльцу. Мы кинулись его догонять, но он нырнул в затянутый дымом дверной проем и словно растворился. Преследовать его мы уже не решились и вернулись к дрожащим девчонкам, чтобы как-то их приободрить. Но мы и парой фраз не успели перекинуться, как в дверном проеме появилась темная сгорбленная фигура, окутанная дымом. Мы было метнулись спасать бедолагу, который, кажется, горел заживо, но из дровяного сарайчика вымахнул доберман и встал перед нами, расставив лапы, острую свою морду на крыльцо нацелил, зарычал глухо и страшно. И мы увидели, что это не Минтай, а тот лысый здоровяк, который сперва стоял за моим креслом, а потом задирал Димке башку, как жертвенному барану.

– Стой, урод! – заорал, сатанея, Димка.

Было видно, как здоровяк вздрогнул. Он скатился с крыльца и, сильно хромая, бросился бежать. Я думал, что доберман тут же за ним кинется, но нет – пес не двинулся с места, будто не хотел оставлять нас без защиты. Кобель оказался умнее и меня, и Димки – это мы, остолопы, забыли о девчонках и погнались за бегущим врагом. Наше счастье, что мы почти сразу его потеряли – он кинул в нас какой-то предмет, прыгнул за деревья и пропал в тени. Потом где-то что-то стукнуло – скорее всего, отодвинутая доска в гнилом заборе.

Мы подобрали брошенную вещь. Это была разряженная «Оса». Димка сунул ее в карман – кобуры на нем не было.

Мы почти всего лишились в том пожаре…

Здоровяк обнаружил себя через несколько минут. Он ковылял по чужому огороду, выдирая ноги из вязкой земли, держа курс на коттедж с башенкой, единственное окно которой сейчас было открыто. В окне что-то шевелилось – сначала я решил, что это развевается занавеска. Но вдруг там вспыхнул свет – словно на маяке. Луч мощного фонаря на пару секунд высветил фигуру беглеца и погас.

И тут же возле гаража закричали девчонки. Не знаю, о чем подумал Димка, а я вспомнил урода с молотком. Не сговариваясь, мы кинулись назад. Мои ожидания, к счастью, не оправдались – из полыхающего дома действительно выбрался человек, но это был не разъяренный олигофрен, как мне представлялось, а наш Минтай, тоже, в общем-то, изрядный дурак. От него валил дым – он горел самым натуральным образом. Мы сбили его на землю и долго катали в грязи и осевшем снегу. Доберман скакал вокруг нас, – кажется, он принимал происходящее за игру.

Вот тогда и объявился олигофрен. Он не смог выйти через дверь – то ли нас боялся, то ли огня. На улицу он полез через окно.

Мы услышали дикие вопли и поначалу даже не поняли, что это кричит человек. Мы увидели его, когда обошли угол дома. И нам сразу стало ясно, почему он так страшно вопит: уродец горел заживо. Он висел на раскаленных железных прутьях лицом вниз – оконная решетка превратилась в решетку-гриль. Он пролез через нее, сумел все же выбраться на улицу – но лишь наполовину. И крепко застрял. Казалось, что огонь схватил его за ноги и не пускает дальше…

Мне совестно и тяжело писать об этом, но я обещал себе быть правдивым, и я говорю то, что было: у меня и мысли не возникло подойти помочь.

Уродец извернулся, посмотрел на нас, не переставая кричать. Я и сейчас хорошо помню его взгляд, полный муки, мольбы и надежды. Был бы я художником, обязательно нарисовал бы это лицо. Хотя вряд ли у кого хватит таланта, чтоб изобразить картину, стоящую сейчас перед моими глазами…

Я ничего не сделал тогда. И никто ничего не сделал.

Мы просто стояли и смотрели, как огонь поедает человека.

Спокойно дышали вонью.