Михаил Кликин - Один

Больше к собакам знакомиться я не подходил.

В селе, где я жил, собак было много – едва ли не в каждом втором дворе. Помню здоровенного кобеля альбиноса (у него были красные глаза с отвисшими вывернутыми веками), который, играя, преследовал меня, когда я возвращался с лыжной прогулки. Пес скакал вокруг и хватал мыски лыж. Он был большой, как теленок, а мне было лет одиннадцать. Когда пес напрыгивал на меня, я совал спрятанный в варежке кулак в его слюнявую пасть и успевал сделать еще несколько шагов к дому. Потом пес отпрыгивал, хватал пастью снег, мотал головой и лаял – ему было весело. А мне было страшно.

Я помню, как этот пес состарился. Но своей смертью он не умер – его сбил грузовик.

Собакам в деревне вообще не везет. Обычно они околевают задолго до старости.

Это я и о своих псах говорю. О своре своих любимцев.

Жаль, что добермана Шарика среди них нет.

Интересно, сумел ли он дожить до старости?

Почему-то мне кажется, что он и сейчас неплохо себя чувствует.

Таня стояла в темной прихожей. Мы не могли ее видеть. Она же отлично видела всех находящихся в комнате. Грязная и оборванная, поцарапанная, растрепанная, опухшая лицом – она уже не была похожа на человека. Взгляд ее был затуманен, на обкусанных потрескавшихся губах пузырилась розовая слюна…

Таня пришла с улицы, тихо открывая взломанные бандитами двери. Она остановилась перед аркой художественно оформленного проема, за которым, будто на освещенной сцене, разворачивался последний акт трагедии.

И когда Димка запыхтел, грызя толстую кожу перчатки и безумными глазами косясь на нож, Таня покачнулась, наклонилась, подняла с пола березовое полено и хрипло выкрикнула:

– Шарик, фас!..

Вряд ли добермана в его прошлой жизни звали Шариком. Но команду «фас» он, определенно, знал.

Поджарая тень вырвалась на свет. Саня, уже коснувшийся лезвием ножа Димкиной шеи, уже пустивший по натянутой коже ниточку крови, повернулся на шум. Не знаю, что ему почудилось – возможно, он принял летящего на него пса за одну из тех долговязых тварей, что преследовали нас на окружной дороге. А может, решил, что видит привидение.

Он закричал – тонко, по-бабски. Меня будто встряхнули, и я очнулся.

Доберман хапнул Саню за руку, потащил его в сторону, закручивая, подергивая – так опытный борец выводит слабого противника на прием. Нож вывалился из ослабевших пальцев. Человек со свинчаткой выпустил из руки Димкино лицо, бросился атаману на выручку. Но ударить пса у него не получилось; он топтался вокруг матерящегося Сани, не зная, как подступиться к сцепившимся соперникам. Урод с молотком, сторожащий девчонок, замер на месте, вытаращив глаза. Кажется, он просто не знал, что делать. Мне показалось, что он умственно неполноценный – похожие лица бывают у олигофренов.

Я изогнулся, засучил ногами – и свалился с кресла, ударившись скулой о его изогнутую ножку. В этот момент Таня вышла из темного коридора с поленом в руке. Выглядела она жутко – и олигофрен, вскрикнув, бросился искать спасения на кухне. По пути он сбил стоящую на полу керосиновую лампу – она опрокинулась, покатилась. Но мы этого поначалу не заметили.

Чуть отдышавшийся Димка так рванулся, что отломил ножку стола, к которой был привязан. Он даже сумел встать, но удержать равновесие у него не получилось. Он упал на нож, спрятал его под собой, завозился на грязном ковре, будто гигантская полураздавленная гусеница. Я перекатился к нему, крича похожей на зомби Тане, чтобы она освободила нас.

Человек со свинчаткой, заметив наши потуги, бросился наводить порядок – но я неожиданно ловко подкатился ему под ноги, и он свалился на Димку. Подоспевшая Таня ударила здоровяка поленом по лысой макушке. Он зарычал, поворачиваясь к девушке. Я укусил его – впился зубами в лодыжку чуть выше вонючего ботинка.

Доберман рвал Саню – тот уже не сопротивлялся, только закрывал одной рукой залитое кровью лицо и шею. Девчонки у стены корчились, пытаясь как-нибудь стянуть с глаз повязки, – они ничего не видели, не понимали, что происходит. На кухне чем-то грохотал недоумок – то ли прятался, то ли выход искал, то ли другое оружие себе подбирал. Лысый здоровяк молча мутузил нас с Димкой. Мы пытались отпинываться. Кусаться уже не получалось.

Стало совсем светло. Пахло дымом и керосином.

– Шарик! Фас! Фас! – закричала Таня. И закашлялась, лишившись голоса.

Пес оставил ворочающегося Саню, накинулся на здоровяка. Тот сразу потерял к нам всякий интерес. Таня подхватила нож, неумело перепилила веревки, связывающие Димкины руки. Он тут же отобрал у нее финку, срезал остальные путы, помог освободиться мне и кинулся к камину.

Я кое-как сел – встать на ноги мне не удалось. Я чувствовал, что лицо мое совершенно разбито. Ныли бока.

Димка бросил мне кочергу. Я подполз к ней, подобрал, огляделся.

Здоровяк выл, катался по полу, пытаясь подмять под себя поджарого пса. Бандит Саня медленно поднимался, опираясь на диван. Димка заходил ему за спину, замахивался кованым багориком из каминного набора. Из кухни выбирался недоумок; в правой руке он держал молоток, в левой – эмалированную крышку от большой кастрюли, похожую на круглый боевой щит.

Было жарко.

В центре комнаты полыхал пропитавшийся керосином ковер. Уже и угол журнального столика занялся. Оплывали свечки. Коробился оставленный на полу фонарь. Огонь поднимался по обоям, подбирался к занавескам.

Димка ударил Саню багориком. Тот рухнул на пол, так и не успев подняться.

Таня помогала девчонкам освободиться, но сама, кажется, едва на ногах держалась.

Урод с молотком крался у стены, закрываясь от наших взглядов крышкой кастрюли – и я уверился, что он ненормальный.

Дышалось трудно, в горле жгло. Дым ел глаза.

– Надо бежать! – Я едва мог шевелить распухшими горячими губами.

Димка бил и бил Саню багориком. Бил и бил.

Доберман держал лысого здоровяка за горло. Тот был жив, но боялся двинуться.

Девчонки медленно пробирались к выходу, оглядываясь на нас.

Минтай, привязанный к ножке перевернутого стола, так и сидел с опущенной головой и раскинутыми ногами. Он был похож на размоченное осенними ливнями огородное чучело.

Я, постанывая от колючей боли в оживающих ногах, встал на четвереньки.

Пламя поднималось, выжирая кислород.

Димка бил и бил Саню. С багорика летела кровь, пачкала пол, стены и потолок.

Вспыхнули занавески.

Таня закачалась, стала оседать, но подруги подхватили ее и потащили в прихожую.

Олигофрен, видя, что Димка занят избиением трупа, а я едва двигаюсь, бросился за девчонками, размахивая молотком. Я закричал, чтобы предупредить их, швырнул в уродца кочергу, но она и трех метров не пролетела. Зато Катя среагировала как надо – подхватила валяющееся полено, повернулась, размахнулась и запустила увесистую деревяшку точно в кривую рожу уродца. Удар получился что надо, уроки боулинга зря не прошли. Олигофрен рухнул на пол.