Лейтенант империи. Часть вторая (СИ) - Четвертнов Александр
Например, сегодня вот. Только представлю, как задаю вопрос, можно ли с этой татухой в близость с женой вступать? Не сотрётся ли? И вижу будто наяву, как Лиза краснеет и теряет дар речи…
Эх, ладно. У Лиры узнаю.
Вдохнул, открыл глаза и наткнулся на взгляды ребят. Все бойцы отделения и Герасимов младший стояли в коридоре, хлопали глазами и удивлённо смотрели на меня.
— Ну что, — я улыбнулся парням, — мне к Растеряшеву, а потом отпразднуем успехи в кафе?
— Командир, кхм, это… — вместо всех ответил Феймахер, глядя на меня широко распахнутыми глазами, — у тебя вены на лице проступили. Это из-за, — он запнулся на мгновение, — искусственного дыхания, да?
* * *Топали берцы по пенобетону. Качались в свете фонарей чёрные береты. Отделение морских пехотинцев, колонной по двое, бежало по улице.
— Туров служит в морской пехотЕ!
— Верен он жене и РодинЕ!
На нас оглядывались редкие вечерние прохожие. Провожали взглядами. Притомарживали антигравы и колёсные автомобили. Пропускали нашу процессию.
— Сомненья если есть у когО!
— То нам очень жаль егО!
Я бежал рядом и сочинял речёвку на ходу. В голову ничего особеннго не лезло, да я и не поэт. Потому обошёлся самыми простыми фразами.
— Если у морпеха длинён язык!
— Укоротят и дадут ему в тык!
Фантазия закончился быстро. Ну, не моё это, не моё. Потому ребята пошли на второй заход, а потом и на третий. При этом Чуватов, который бежал сразу за Феймахером, после каждого куплета успевал отвешивать тому поджопники.
— Туров служит в морской пехотЕ!
— Верен он жене и РодинЕ!
— Ай! Да хватит уже! — закричал Феймахер, после особо сильного поджопника. — Не виноват я, не хотел! Ну, что ещё можно подумать, когда видишь, как над мачтой кружит чайка⁈
— Подумать — что угодно! — крикнул из начала колонны Гвоздь. — Разболтать — ничего!
— Понял, я понял, — запричитал Хирш, — простите, командир, — он повернул голову вправо и посмотрел на меня, — прости, Тур!
— После отжиманий прощу, — хмыкнул я, — смотрим прямо! Запевай!
— Туров служит в морской пехотЕ!
— Верен он жене и РодинЕ!
Дорога повернула и упёрлась в тренировочный полигон. Куда ни кинь взгляд, тянулись полосы препятствий. Блестели металлом перекладины турников. Над ямами с грязью висели канаты.
Обычно, по утрам, здесь тренировалось до двух батальонов морской пехоты, но сегодня полигон пустовал. Только мы и ещё одно отделение морпехов неподалёку. Тоже, видимо, любители поздних тренировок.
— Отделение, упор лёжа, раз! — скомандовал я, тоже начиная отжиматься. — Два!
— А можно я вопрос задам? — на счёт пять раздался голос Герасимова младшего.
— Шесть! Задавай. Семь.
— С этим, — Герасим мотнул головой из в положении лёжа на Фею, — всё понятно, а меня за что?
— Десять! — выдохнул я и добавил: — за компанию, чтобы не болтал.
— Так я не буду, — прогудел Герасим, с натугой отрываясь от земли.
— Погоди, друже, — вместо меня ответил Пруха, с лёгкостью прижимаясь к земле и распрямляя руки обратно, — сейчас спарринги учебные пойдут, пару раз по лицу схватишь, и тогда точно не будешь.
— По лицу⁈ — Герасим замер на вытянутых руках, — мне нельзя, я завтра в канцелярию документы подаю…
— Разговорчики! — гаркнул я, — двадцать! Двадцать один!
— Мне никак нельзя, — прошептал Герасим, снова принимаясь отжиматься.
— Придётся, — хмыкнул Пруха. — Это называется памятка. Во ту Мангуста пришлось бы сложне…
— Ну, ты чего разлёгся, Пупс⁈ — долетел до нас крик от соседней группы морпехов, — давай вставай, либо дерись, либо танцуй.
— Не буду! — отвечал смутно знакомый голос.
— Н-на, — звук удара вышел смачным.
— Ай! — разнёсся над полигоном крик боли.
— Что⁈ — глумился кто-то, — папочка далеко, да⁈
— Отделение стоп! — скомандовал я и, поднявшись на ноги, повернулся в сторону соседей.
В вечерних сумерках разглядеть что-либо оказалось затруднительно. Только силуэты угадывались. Поэтому я прислушался.
— С-судари, п-по одному п-подходите! — сорвался кто-то на крик, и я узнал это заикание.
— Тур, это же…
— Ага, С-сударь, — нахмурился я, поворачиваясь к Анджею.
— Они там, что, Тимку лупцуют? — Феймахер вырвался вперёд из рядов бойцов.
— Пятнадцатая учебная рота, — хмыкнул Гадел.
— Второе отделение, — кивнул Гусар.
— Слышал, там токсичная обстановка, — нахмурился Чуватов.
— Да пофиг, — не выдержал Фея, — там Пивасика бьют, — он посмотрел на меня, — командир, можно?
— Нужно, — ощерился я, обводя бойцов взглядом, — за мной, заступимся за товарища.
Я развернулся и сделал шаг по направлению к соседям по полигону, но Анджей поймал меня за рукав куртки.
— Тур, ты лейтенант, а там из старших только мичман, — произнёс он, — давай ты в стороне постоишь, а?
— Хорошо, — кивнул я. Гвоздь прав, негоже подавать дурной пример. Рукоприкладство должно быть на равных званиях.
— За мной! — скомандовал Анджей и рванул в темноту.
Парни потянулись за ним.
— А ты чего стоишь? — Феймахер толкнул в спину младшего Герасимова, — в бой давай!
— Да я… — Герасим кинул на меня умоляющий взгляд, — нам же к Растеряшеву на…
— В атаку, солдат! — Хирш отвесил пендаля Герасиму и погнал его вперёд.
— Главное, силой не пользуйтесь! — крикнул я в догонку.
Эх, упустил я момент, не приглядывал за Тимом Пивоваровым в академии. Заметил, что он за время полёта крепко сдружился с Феймахером и Рифкатом, и забыл о нём. Да и времени у меня не хватало. Постоянно то орден, то обследования с тренировками.
Нда, нехорошо вышло. Всего пару раз его за всё время видел, и он ни слова не говорил, что конфликтует с кем-то.
С такими мыслями я дождался, когда из темноты донеслись звуки ударов и крики, и только тогда медленно пошёл в сторону схватки.
Стемнело быстро. Если, перед началом боя за Пивоварова я видел соседнее отделение морпехов. То сейчас, спустя пять минут, ничего не мог различить и в метре от себя.
Бросил взгляд назад. На улицу, по которой мы пришли. Там, разбрасывая вокруг себя жёлтые пятна света, стояли фонари. Выхватывали из декабрьского вечера стены домов. Не день, но дорожную разметку на пенобетоне можно различить.
Только я собирался отвернуться, как сверху, обдав меня потоком белого света, спикировал автограв. В голове тут же возникли мысли, что всё подстроено и это засада. А я отвык от опасности за пару спокойных месяцев.
Напрягся. Приготовился к бою. Татушки на коже засветились жёлтым. Локальный щит почти сформировался, и я собирался дать сигнал бойцам. Но тут открылась дверь, и из салона вылез Виктор Маркорвич Растеряшев с папкой подмышкой.
— Туров! — воскликнул он, поправляя воротник чёрного пальто, — сколько тебя ждать можно?
— Виноват, Ваше высокоблагородие, — вытянулся я по стойке смирно, — только из санчасти, как раз к Вам спешил.
— Через полигон? — усмехнулся Растеряшев, подошёл ко мне и, стянув перчатку, протянул руку для пожатия, — это же солидный крюк.
— Виноват, — повторился я, — надо было одно дело чести закончить. Не терпело отлагательства.
— Чести? — удивился Виктор Маркович, — ты снова в дуэль ввязался?
— Никак нет, девичей чести, — я вздохнул, — в общем, долгая история, если честно.
— Елизавета Владимировна? — озвучил догадку Растеряшев, и, когда я кивнул, в его глазах мелькнуло понимание: — тогда да, претензии снимаю. — Он как-то рассеянно улыбнулся и добавил: — ты приглядывай за ней, а то Михаил Владимирович нам головы открутит.
— Обязательно, — кивнул я, и мы замолчали.
Тепло после пробежки ушло. Организм успокоился, остыл, и меня начал пробирать холод. Я выдохнул из носа пар и с завистью покосился на пальто Растеряшева.
Неожиданно на землю упала белая муха. Затем ещё одна. Ещё.
Редкие снежинки падали с ночного неба. Кружились в причудливом танце ну свету фар автограва. Приземлялись на землю, на пальто Растеряшева, на мою форму.
