Лейтенант империи. Часть вторая (СИ) - Четвертнов Александр
Почему одно плавится, а другое горит? Вернее не так, они все деформируются под воздействием огня, но одно горит, другое нет.
Да потому что они не горят в том смысле, который мы в это вкладываем.
Я могу путанно объяснять, но мне самому так говорили. Так что, за что купил, за то и продаю — горение это физика и химия в одном флаконе. Это экзотермическая реакция окисления (например кислород и углерод) или пиролиз когда выделяются горючие газы и раздувается пламя без участия кислорода (именно так горит дерево, вернее, не дерево, а газы).
Так вот, мало понять принцип, надо его увидеть и освоить! Но это сложно. Сложно выделить из окружающего мира нужные вещества молекулы. Сложно дать тепла при помощи индекса. Такое под силу тем, кто за пятый или шестой десяток пунктов переступил. Там запредельный уровень концентрации, неимоверная чуткость ауры. Не зря такие техники называются высокими. Но есть варианты проще — источник готового огня.
Зажигалка — это костыль. Уже готовое пламя. Мы можем ощутить аурой сам процесс и скопировать его. Даже видоизменить в размерах и температурах. Создать другое визуальное воплощение. Получить разный результат. Но, главное, это легко!
Надо только захватить процесс силой и выжать из него все соки. И здесь я пролетаю: техника захвата похожа на телекинез, поиск и «аурное видение» вместе взятые, только здесь она называется «аурным ощущением».
Разница в названиях, но схожий принцип. Из-за этого, пока люди нарабатывают навык, постоянно скатываются в старые силовые техники. Набивают шишки, учатся на ошибках. Мне же нельзя использовать старый арсенал приёмов, иначе аура схлопнется и сформируется полностью. И всё. Об огне можно забыть.
Поэтому два с лишним месяца я учился странным образом. Пытался пользоваться высокой техникой в причудливом сочетании с костылями. Делал всё, чтобы не скатиться к старым приёмам.
Практика показывала, что мне недостаточно концентрации и чуткости. Что картина меняется только, если я валюсь от усталости. Тогда оперировать силой становится легче. Мозг прекращает обращаться к физическому телу и органам чувств. Старается заменить их другими способами, и тут на помощь приходит техника «аурного ощущения». Но, правда, в сильно урезанном варианте.
Чтобы не допустить ошибок — Лиза и Мангуст сильно постарались, и у них родилась новая техника. Специально для меня. Хотя, можно ли новой назвать деградацию старой? Неважно.
Важно, что получилось. Пусть слабо и неказисто. Пусть нормально выходили только щиты и то на короткое время. Но у меня получилось, и потянулись дни изматывающих тренировок. Дни наработки аурного тела, так сказать.
И вот, сегодня Мангуст перегнул палку. Зная всё, перегнул. Так что, пусть не обижается.
Пламя от искр превратилось в странную мембрану. Вытянутую, словно линза. Она колыхнулась пару раз туда-сюда. Вогнулась, выгнулась и накрыла Лесникова с головой. Спеленала его. Закружилась вокруг него.
Всё это длилось миг или два. Всего секунда и мембрана раздулась, как гигантский шар. Моргнула пару раз белым цветом и лопнула, раскидав по сторонам огненные брызги. А передо мной предстал Мангуст. Целый и невредимый, будто ничего не произошло.
Он глянул на меня. Усмехнулся и показал средний палец. Это выбесило меня ещё сильнее. Накатила злость. На глаза стала опускаться багровая пелена.
Ухватил искру от взорванной мембраны. Раздул, удлинил. Замахнулся рукой. Удар!
Он принял на щит. Я взмахнул ещё раз. Надо отвлечь, обойти с фланга. Нужно ещё…. На глаз упала капля пота. Смахнул её силой — вода — то, что нужно. Она проще огня. Собрать, удлинить — удар!
Целых пять ударов сердца я гонял Мангуста по спортзалу. Два кнута, водяной и огненный, рассекали маты. Поджигали их. Пробивали стены.
Воздух гудел. Пахло палёным, а Мангуст скакал, уворачивался и громко смеялся.
Три секунды и силы оставили меня. Всё. Кончилось топливо. Техники развеялись. Взор затянуло туманом. Ноги подкосились, и я рухнул на пол.
— Всем отойти! — прокричала Лиза, перекрывая гомон взволнованных бойцов.
— Красавец, — первым около меня оказался Воислав Доброславович и показал мне большой палец, — молодец.
— Вам понравились кнуты? — просипел я, не находя сил даже улыбнуться.
— Ну, до кнутов этим ниточкам, как до Пекина на древнем звездолёте, — хмыкнул Мангуст, — но прогресс пошёл. Нащупал я твои болевые точки. Нащупал.
— Да ну вас, — просипел я и меня скрутило в приступе кашля.
Голова закружилась. Затошнило.
— Да чтоб тебя, Туров, — Лиза упала на колени рядом со мной, схватила за подбородок и я ощутил дуновение её силы.
— Миша укол ему сделай, синий тюбик, — расслышал я сквозь шум в ушах её голос, — он снова в истощение пошёл.
— Снова на месяц выпадет? — голос Мангуста.
— Не знаю, — голоса отдалялись. — Я же просила вас….
Голоса то приближались, то отдалялись. Картинка то исчезала, то появлялась вновь. Всё стало какое-то дёрганное, мутное. Суета бойцов и Лизы слились в нелепое пятно мутанта. Последнее, что увидел отчётливо, это лицо Герасимова младшего:
— Туров, — заикась причитал он, — вас вызывает Растеряшев Виктор Маркович. Срочно…
Да ну вас. Наконец-то темнота.
Глава 17
Сознание вернулось резко. Глаза открылись, и в них ударил свет. В носу возникло жжение. Кожа сообщила о чём-то липком и густом. Пришло ощущение замкнутого пространства.
Прищурился. Дёрнул рукой, чтобы почесаться и крышка медкапсулы, обдав меня шипением, отошла в сторону.
— Полотенце на стуле, — послышался голос Елизаветы, — вытирайся и присаживайся.
Привстал. Зацепился рукой за борт капсулы и перевалился через него. На пол, с противным звуком, тут же шлёпнулись крупные куски геля. Они отвалились от меня словно штукатурка при штраблении и застыли на кафеле, подрагивая, как десертное желе. Первый раз я в таком наполнителе плавал. Обычно он жиже. Что-то изменилось?
— Долго я провалялся? — спросил я, подхватывая полотенце.
Удивительно, горло не пересохло, голос нормальный. Это из-за нового геля?
— А почему гель другой? — добавил я, пока Елизавета не успела ответить.
— Тридцать минут, — руки девушки порхали над клавиатурой, а взгляд не отвлекался от монитора.
— А гель? — повторил я, когда она прервалась на целую минуту.
— Что гель? — Лиза повернула ко мне свою головку, но тут же вспыхнула красным и отвернулась.
— Он другой, — я закончил вытираться и потянулся к тумбочке за трусами. — Счищается плохо, липкий.
— Теперь тебе только такой, — Лиза старалась не смотреть на меня, но моё движение заставило её повернуться, — Туров, я сказала присаживаться, а не одеваться. Положи трусы и садись на стул.
— Это что-то новенькое, — хмыкнул я и, выполнив её требование, положил на бёдра полотенце. Хоть как-то прикроюсь, а то она ж вспыхивает словно помидор.
— У тебя теперь много нового будет, — Лиза, казалось, не слышала моей шутливой интонации и отвечала с серьёзным тоном, — рисунок ауры изменился, поздравляю. На краях появились стихийные узоры и схлопывание остановлено.
— Это же хорошо? — я закинул ногу на ногу под полотенцем.
— Да, но радоваться рано, — она телекинезом притянула к себе какой-то прибор с проводами и направилась ко мне, — надо, чтобы эти изменения разошлись по всей ауре, тогда она оттянется назад и появится место для роста.
— Ничего не понятно, но очень интересно, — кивнул я с умным видом, — мне бы проще объяснить.
— Будешь выполнять рекомендации, всё будет, как надо, — нахмурилась Лиза и, оказавшись рядом со мной, сказала: — ноги ровно поставь.
Сделал, как она просила, и девушка, взяв в руки провода от прибора, наклонилась ко мне.
— Сейчас сделаем ещё один замер и нанесём контур, — Лиза пришпилила какие-то датчики мне на щиколотки, под колени и убрала полотенце.
— Кхм, Лиз, может я сам?
— Ты не сможешь.
— Ты тоже, с закрытыми-то глазами, — хмыкнул я, глядя на пунцовую от смущения Елизавету.
