Владимир Перемолотов - Урал атакует
— Ну что, орлы, готовы к бою? В смысле, отправиться в дорогу? — бодро спросил он, развалившись в дежурном кресле.
На голове у него красовалась все та же черная вязанка, одет он был в синий спортивный костюм. Похмелье, по всему видно, не особо его мучило.
— А машина готова? — хитро спросил Ганя.
— В лучшем виде. Пожрали? Идите забирайте, — чуть улыбаясь, ответил атаман.
Костя отодвинул чай, нерешительно привстал.
— Погоди‑ка, Колян, а помнишь про вчерашнюю бумажку для башкирской полиции? — Ганя вытащил из кармана записку и протянул атаману. — Она точно подействует?
Колян Питерский даже не стал смотреть на листок и фыркнул.
— Я все помню, брателло. Можешь не сомневаться, если попадутся мои люди, то подействует.
— В смысле, мои люди?
— Ну не тормози. У меня в башкирской полиции свои люди есть, я же говорил. А теперь пошли тачку смотреть.
И они отправились в мастерскую. По дороге Костя подумал: и куда это испарилась первичная интеллигентность Коляна? Видно, поначалу напускная вежливость забавляла самого атамана. А потом он раскрылся: этакий простачок, хоть и не урка.
Мастерская — это громко сказано. Во дворе у одного из анархистов (все члены банды, как выяснилось, в основном, были из местных жителей), в просторном гараже на задах, было создано подобие мастерской. Стоял сварочный аппарат, какой‑то ржавый подъемник — лебедка с электроприводом, пустой свежевыкрашенный в черный цвет кузов «вазовской» «Лады Самары-2», еще какие‑то двери от иномарок, словно выпотрошенное собаками кресло, верстак с тисками, разбросанные тут и там инструменты. И посреди всего этого творческого беспорядка красовалась помытая Ганина «семерка». На правой передней двери почти не осталось следов вмятины. Только более светлые пятна свежей краски. Около «Жигулей» стоял механик Ган, курносый низенький парнишка с хитрыми раскосыми глазами (смесь башкира с русским?), одетый в синюю робу с большой надписью «ЛУКОЙЛ–ИНВЕСТ», спертую, видимо, когда‑то давно с производственной фирмы путинско–медведевских времен.
— Здоро°во, мужики. — Ган протянул неожиданно большую мозолистую руку.
Пожатие у него оказалось крепким.
— Тачку пришли забирать? — Он поглядел хитрыми глазками. — У меня все готово. Как раз только воск нанес.
— Что ж, замечательно, — проговорил Костя.
— Сразу тачку посмотрите, чтоб все пучком было, — предупредил Ган.
— Ваш чемоданчик уже на своем месте, — известил Колян Питерский, усевшись на замасленный стульчик и закинув ногу на ногу.
Костя залез руками в тайник под водительским сиденьем, убедился, что макет «Минипы» действительно на месте. Затем он заглянул в «бардачок» и удостоверился, что и его пистолет Грач также остался нетронутым. Ганя тоже пошарился в салоне, проверил багажник и выяснил, что их личный автомат отсутствовал, впрочем, как и трофейный. Затем приятели просмотрели снаружи кузов. Никаких вмятин, все целое, лишь следы свежей, едва высохшей краски, поблескивающей восковым покрытием.
— Да, два автомата Калашникова я включил в размер морального ущерба. — Атаман обвел глазами приятелей.
— Ладно, так и быть. Один все равно трофейный. — Костя махнул рукой. — А другой был старый и ненадежный.
— Врешь, я их оба проверил. Хорошие пушки.
— Ну и что толку теперь ехать? — недовольно прошипел Ганя.
— Да ладно ты, не бзди. Хотите, отдам взамен одного «калаша» советский самозарядный карабин? Он, конечно, похуже, но тоже ничего. Вам‑то все равно, а мне в горах автоматы нужны.
Приятели оба не поняли логику последнего предложения, но, естественно, согласились. Винтовка оказалась старенькой, потертой. Повертев ее в руках, Ганя с видом знатока констатировал:
— Самозарядный карабин СКС-45. Был принят на вооружение Советской армией еще в далеком тысяча девятьсот сорок пятом году.
Однако Колян заверил, что карабин отличался безотказностью и даже лучшей, чем у «калаша», прицельной дальностью стрельбы. Ганя спрятал винтовку под пассажирское сиденье.
— Ну что, будем прощаться? — вздохнул Костя.
Колян Питерский поднялся со стула, развел руками. Механик Ган демонстративно отстраненно потер капот тряпочкой.
Рукопожатие атамана анархистов оказалось неожиданно теплым.
— Да пребудет с вами сила! — Он улыбался, поправляя на голове черную шапочку. — Раздавите натовцев, аки тараканов вонючих.
* * *Выезд на трассу нашли по краткому инструктажу Гана. Солнце выкатилось на дежурную точку и совсем распалилось. Дорога выглядела сухой и светлой. Извилистый серпантин то медленно поднимался в гору, то полого спускался вниз. За рулем ехал Ганя.
Для начала Костя набрал на смартфоне генерала Калинова. С легкой руки Кости, шеф неожиданно вышел на связь.
— Где вы пропадали, мать вашу?! Что произошло, черт возьми? Спутник потерял машину, я уж хотел выслать вертолет. — Калинов выбрал нападение как лучшую защиту.
— Мы‑то ехали и заночевали тут кое–где, а вот почему вы недоступны были? — отстрелялся Костя. — И при чем тут вертолет? Где хотя бы обещанные БТР?
— Значит, связь опять, будь она неладна! — уже виновато посетовал генерал. — А боевых машин не будет. Придется вам, ребята, теперь самим добираться, не обессудьте.
— То есть как это — не будет? — возмущенно встрял Ганя.
— А вот так. Командир пограничной части в запой ушел и горючее распродал.
— Ни фига себе дела! Мы же без прикрытия пропадем! — Костя тоже разозлился. — Может, возвращаемся обратно? На кой хрен этот муляж до конечной точки везти? Ведь миротворцы получили знак, что мы выехали? Или еще нет?
— Нет еще. Вы должны доставить в срок и передать ополченцам, любой ценой. Это приказ, а приказы не обсуждаются. Все, до связи в Уфе.
И Сергей ААихайлович отключился. Приятели приуныли. Громко обругали всех и вся, на чем свет стоит, и замолчали.
Потом минут десять ехали без разговоров. Каждый думал о том, наверно, что эта поездка может стать последней в их жизни, но путь уже выбран, и не отступить.
Мотор где‑то за панелью приборов бесконечно тянул одну высокую ноту из средней октавы. На подъемах Ганя переключался на четвертую или даже третью скорость, и нота сменялась на более низкую. На спусках водитель пытался разогнаться больше ста километров, и появлялась прежняя нота, но, чувствуя опасность своего положения, Ганя опять намеренно понижал скорость. Машин на пути встречалось мало. Попутно обогнала одна иномарка с башкирскими номерами, да навстречу попалось несколько легковушек. Благо хоть дорога была нормальной — почти без выбоин. Единственное достижение российских властей до ядерного кризиса, думал Костя, это то, что они успели отремонтировать федеральные трассы. В России, как известно, существовало две беды: дураки и дороги. Теперь осталась лишь одна — дураки. Правда, самой России нынче почти не осталось.
Муконин любовался проплывающими пейзажами. В голове, в который раз, всплывали слова старинной песни:
Широка страна моя родная,
Много в ней лесов, полей и рек.
Я другой такой страны не знаю,
Где так вольно дышит человек!
Вскоре горы начали редеть. Местность плавно переходила на холмы.
Где‑то к обеду замаячила первая полосатая палочка. Ганя сбросил скорость и начал торможение.
— Ну что, испробуем коляновскую записку? — улыбнулся Костя.
— А чего, сразу и проверим на вшивость, — согласился Ганя.
Полицейских стояло двое. Форма у них была синяя, как у гражданских летчиков в прошлые времена. На погонах — какие‑то непонятные знаки. На головах — пилотки с кокардами, изображающими, очевидно, герб республики, что‑то вроде нефтяной качалки в колосьях. Позади стражей порядка, в кармане обочины, разместилась «вазовская» «пятнашка», выкрашенная в красно–зеленый цвет. Машины у них не обновлялись, похоже, со времен Путина–Медведева, подумал Костя.
— Ваши документы, — откозырнул первый полицейский, более высокий и щуплый, с непроницаемыми карими глазами.
Второй стоял у него за спиной. Этот второй внимательно вглядывался в трассу — не пропустить бы еще какую‑нибудь интересную тачку.
Ганя учтиво вылез из машины, притворно суматошно порылся в карманах, и в его руке вдруг, будто бы случайно, появилась записка Коляна Питерского.
— Документы, документы… Блин, куда ж я их засунул?.. Ах да, у меня еще вот это есть, взгляните‑ка.
Дорожный инспектор пренебрежительно взял бумажку, пробежался глазками, его рот растянулся в плотоядной улыбке. Он подозвал напарника.
— Таир, гляди, что у них есть.
Муконин подумал, что противоречивый атаман, скорее, пустозвон, и поставил два против одного на то, что сейчас это подтвердится. Таир, пониже ростом, с раскосыми глазами, смугловатый, коренастый, с проскальзывающим в чертах лица чем‑то кабаньим, осторожно взял записку и прочитал. Ему тоже стало немного весело. Он вернул бумажку высокому, их многозначительные взгляды встретились.
