Сочинитель - Андрей Русланович Буторин
– Дело ведь тут не в вездеходе? – прищурился Дед. – Только не ври!
– Ясен пень, не в вездеходе, – не стал выкручиваться Васюта. – Я не хочу, чтобы моя девушка оказалась с этим хмырем в «микроскопе», да еще так надолго. Только не подумай, что я ей не доверяю!..
– Да я и не думаю, – отмахнулся, не дав ему договорить, Валентин Николаевич. – Я бы и сам свою Катюху, царство ей небесное, с чужим мужиком никуда не пустил. А тут еще в тесноте да в темноте…
– Еще и трясет, и раскачивает! – закивал сочинитель.
– Ну, коли еще и так, то тебе там как пить дать быть нужно! И лучше даже без хмыря, только с ней.
– Без него не обойтись… – тяжело вздохнул Васюта. И спросил с надеждой: – Значит, сделаешь?
– Сделаю, внучек. Отдыхай, набирайся сил перед завтра.
* * *
Наутро все вышло именно так, как задумал сочинитель. Дед заранее поговорил с сыном, и тот, когда они с Ливой и Олюшкой стали выходить из дома, захлопал себя по карманам:
– Спички не взял!
– Кого поджигать-то собрался? – усмехнулась супруга.
– Поход без спичек – что жених без яичек! – ответил ей муж.
Засмеялись все, даже Олюшка, и они с Ливой вышли. А Сис вернулся в горенку к Васюте и достал «микроскоп»:
– Видишь чего?
– Погоди, дай мне сначала мой «Никель».
Васюта сам не заметил, как быстро привык в новых условиях к оружию. Выходить из дома без автомата казалось почти столь же неуместным, как без штанов, только куда менее безопасным. Сис, проведший здесь всю жизнь, считал это само собой разумеющимся, потому протянул «сыну» «Никель», не требуя пояснений. Повторил лишь:
– Ты видишь чего-нибудь на месте «микроскопа»?
– Пока нет… – заволновался сочинитель, но тотчас снова увидел водяной пистолет – артефакт будто смеялся над ним. – Теперь вижу, – буркнул Васюта и коснулся дурацкой игрушки.
Очутившись в кармане у «папы», он почувствовал сильное волнение. Предстояла встреча с любимой в весьма необычной обстановке. Да еще при свидетеле. Олюшка не дура, сразу все поймет. И наверняка очень сильно обидится. А при Хмуром он даже с ней объясниться толком не сможет! Может, зря он все это затеял? Но было уже поздно, по собственному желанию из «микроскопа» не вылезти, поэтому он лишь уселся поудобнее, чтобы не потревожить раненую ногу.
А потом случилось неожиданное. Сначала тоже все шло по плану. Сергей Сидоров достал ловушку из кармана и пристроил рядом с собой на камень. Вокруг Васюта видел только гигантские ноги и басовитый гул голосов. Потом кто-то прогудел:
– Идет, идет! Олюшка, приготовься!
Загрохотали шаги – все ближе и ближе.
– Я пришел, – пророкотал Хмурый. – Кого ждем?
– Может, сначала поздороваемся? – признал сочинитель голос любимой. Небо перечеркнуло нечто огромное, длинное, Васюта не сразу понял, что это Олюшкина рука.
– Вот еще, с бабами ручкаться! – проревел в ответ трубник. И рыкнул: – О! А это что в бутылке, никак самодур? Вот это дело – на ход ноги-то!
Здоровенная ручища потянулась в Васютину сторону, а уже в следующий миг рядом с ним возвышался Хмурый. Который тут же побагровел от злости:
– Это еще что за фокусы?! Ты откуда тут взялся?! Где самодур?!
– Пьянству – бой! – вырвалось у сочинителя. Ему стало ужасно неуютно, но вместе с тем и невыразимо радостно: Олюшка к ним не попала! Впрочем… пока не попала. Ничто не помешает ей сделать это и сейчас. Хотя нет… Васюта услышал грохочущий Олюшкин бас:
– Почему не работает?! Я трогаю, а ничего не выходит!
– Вероятно, только на одного рассчитано, – ответил, судя по всему, Сис и быстро убрал гостинец в карман.
– Почему стало темно?! – завопил Хмурый. – Куда вы меня заманили?!
– Успокойся ты! – выкрикнул сочинитель. – Никто тебя никуда не заманивал, ты сам бутылку увидел. Уроком будет на будущее: сделал дело – гуляй смело, а во время дела – ни-ни!
– Это что, оказия тут такая? А сам тогда как в нее попал, трезвенник?
– Я увидел не спиртное, у каждого свои проблемы. И это не оказия, а гостинец. Не бойся, безопасный, просто немного ограничивает… ну… как бы… зону личной свободы. Временно. Темнота, ясен пень, тоже временное явление. – Васюта не хотел выдавать все ТТХ «микроскопа» и попытался хоть как-то выкрутиться. – А чтобы это время не терять, нас с тобой просто понесут к вездеходу, мы с тобой как бы… э-э… совсем легкими стали в этом гостинце. Так что даже и к лучшему – ноги не стопчем. А мне вообще хорошо, у меня-то нога больная.
– У тебя голова больная, если ты тоже поперся…
– А если бы меня не было, ты бы тут рехнулся сейчас.
– Так ты из-за меня тут, что ли? – Голос Хмурого зазвучал настороженно.
– Если честно, я тут из-за себя, – не очень-то и соврал в ответ сочинитель. – Из-за своих тараканов, большей частью. Но могу тебя еще успокоить: я в этом гостинце уже бывал и ничего со мной не случилось.
– Ага, и хромаешь теперь!..
– Это другое, – категорично отрезал Васюта. И добавил: – Честное слово! Так что не бойся.
– Ты сам смотри не испугайся, – проворчал в ответ Хмурый. – А то здесь, как я понял, не проветрить.
* * *
Потом оба надолго замолчали. Васюта услышал мерное посапывание и удивился самообладанию Хмурого: даже в такой необычайной ситуации тот умудрился заснуть. Впрочем, трубника, как и всех здешних, наверняка приучила к этому жизнь: для сна нужно использовать любой удобный момент, поскольку нет никаких гарантий, что следующий будет скоро.
Сам же сочинитель заснуть бы сейчас не смог при всем желании, хоть и прилег, чтобы не расходовать силы напрасно. И не нашел для себя лучшего занятия, чем сочинить новое четверостишие в такт покачиваниям от ходьбы Сиса:
Папа сынишку качал на качелях, И высоко они очень взлетели… Сын рассказал о падении маме. Папа качался полдня вверх ногами.
Васюта недовольно поморщился: качели в его стихах были совсем недавно. Ну и ладно, эти качели никто не лизал, да и стих он никому читать не собирался.
Между тем времени прошло достаточно много, по прикидкам сочинителя, они уже должны были подходить к лицею. И впрямь, вскоре басовито скрипнула и бухнула за ними входная дверь, загремели по лестнице шаги, а потом…
* * *
Потом разом, будто включили прожектор, исчезла темнота. Впрочем, нет, никакого прожектора не было. Мало того, здесь вообще не было никакого источника света – казалось, им было пропитано само окружающее
