Александр Зорич - Группа эскорта

Профессор вздохнул и сказал Гетьманову:

— Вот поэтому, Павел Готлибович, я и снял вашу кандидатуру из проекта новой базы в Зимовище. Торопливость рождает небрежность, а небрежность приводит к смертям.

— Вы никого не найдете на это место! — живо откликнулся тот.

— Возможно. Если Михайлов не согласится вернуться в Зону.

— Вы…

— Тихо. Не справились.

И обращаясь ко мне:

— Официально приношу вам извинения, Тимофей Дмитриевич. Я могу разорвать ваш контракт прямо сейчас. И я ничего не стану от вас требовать. Придет вертолет — отправим домой. Ешьте, отдыхайте, набирайтесь сил. Никаких проблем у вас не будет. Даю полную гарантию.

Другой разговор. Как с человеком, а не как с амебой.

— Вы как будто хотите меня попросить о чем-то, Геннадий Владимирович. Я не ошибаюсь?

— Не ошибаетесь. В Зоне идет война. После того как чикагская фармацевтическая фирма CFA выпустила линейку небывалых по эффективности препаратов, цена всех артефактов на мировом рынке резко подскочила. На некоторые вещи — в полтора раза, на некоторые — в два, а на кое-что — в десять. Зона наводнена бандами. Подавляющее большинство бандитов гибнут, не успев нанести урон. Для Зоны они — легкая добыча. Некоторых, наиболее опасных, удалось обезвредить. Но осталась шайка Репы и синдикат Гуни. Серьезные люди со связями в украинской милиции и чуть ли не СБУ. Их очень интересуют хранилище Центра на Янтарном озере, коллектор нашего Бункера, казна «долговцев» и клана «Свобода», а также любые поисковые партии, у которых может быть хабар. «Янтарники» уже пострадали: там слишком большой объект, чтобы можно было адекватно решать проблемы безопасности, вот их и громят с дурной регулярностью… А начальство со столь же дурной регулярностью восстанавливает центр-переросток в тех же развалинах. Еще раз, Тимофей Дмитриевич: идет война на уничтожение. У нас огромные потери. Только что Юсси, Гард, четверо военсталкеров, механик и военврач отправились вызволять поисковую партию старшего научного сотрудника Никольского. Люди Гуни блокировали ее на улице Курчатова в Припяти. Почти одновременно прервалась связь с поисково-экспериментальной группой доцента Жилко на Затоне. Судя по последним сообщениям оттуда, ими мог заинтересоваться Репа.

Озёрский перевел дух и продолжил:

— У него база неподалеку — на окраине уровня Радар. И были четкие сведения: Репа со своими мерзавцами двигается в направлении Затона, он уже в двух шагах. А мне некого послать. Просто некого. Вот все мои резервы: Юлий Авангардович, который здесь без году неделя, да сержант Малышев, прибывший вместе с ним. Они только по названию военсталкеры, а на самом деле военнослужащие российской армии, отправленные сюда на контракт… Никакой — примите к сведению: ни-как-кой! — сталкерской подготовки у них нет… Да еще профессор Гетьманов, человек невоенный, но хотя бы Зону знает. А там — люди. И что с ними стряслось, мы тут понятия не имеем. Однако их очень нужно выручать. Любой ценой. Понимаете меня?

Чего ж тут не понять?! Русские своих не бросают, особенно если разберутся, кто на текущий момент свои…

Я не мог отказаться. Понимаете? То есть, конечно, мог. Но… вдруг понял: дело чести.

Озёрский выпил кофе из чашки, куда упал пепел от курева. Я не успел его предупредить, но он, судя по его невозмутимости, даже не почувствовал разницы. Стоит ли теперь огорчать человека?

— А чтобы всё это принесло вам хоть какую-то материальную пользу, я велю начислять вам месячный оклад проводника за один день службы по контракту.

— Да я бы и так…

Честно. Я бы безо всяких денег теперь туда пошел. Потому что внутри у меня окрепла неожиданная уверенность: так надо.

— Возможно. Но какой смысл отказываться от вознаграждения? И не смейте злиться на наших военных. Поймите: в группе, работающей на уровне Затон, большинство — гражданские лица. Мы обязаны их эскортировать, мы обязаны их защищать, мы обязаны… да мы много что обязаны, вот только силенок не хватает.

— Хотите определить меня в группу эскорта?

Озёрский грустно усмехнулся.

— Хочу, как говорят в компьютерных игрушках, дать вам квест.

— Квест принят.

— Дай вам Бог удачи.

Он пожал мне руку.

Малышев выдал родной АКСУ, три дополнительных магазина к нему и легкую наступательную гранату РГД-5. Поколебавшись, вернул «Альпийца».

Капитан сказал: «Давай без обид. Мы тут все как на иголках».

А пять минут спустя Гетьманов отдал команду: «Группа — на выход. Вертолет прибыл».

Осталась ерунда — понять, при чем тут французский язык…

Глава 17. Медаль Михайлова

There are plenty of ways that you can hurt a man,And bring him to the ground…

…To и дело спотыкаемся о гниющую плоть мутантов. Темно, хоть выколи глаз.

Два светлых пятна, остальное — черные силуэты деревьев, наклеенные на черный картон ночи. Первое светлое пятно это вроде облачко лунного света, размазанное по тучам. А вот насчет второго лучше не спрашивайте меня, недоучку. В упор не помню, какая аномалия испускает романтическое голубое сияние.

Рядом с ней бы прогуливаться под ручку с Юсси… то есть с Галкой. Метров тридцать туда, поцелуй под фонариком, метров тридцать обратно…

За спиной — громада Бункера, точно угольная куча.

Со всего поля битвы, недовольно крича, поднимаются вороны. Поднимаются, крыльями хлопают вяло — обожрались, едва-едва отрываются от земли… Ба! Да тут их не меньше сотни! И все спокойно ужинали, пока мы их не спугнули… Всем хватало еды…

В отдалении тарахтит на холостом ходу вертолет. Среди ночи пилот не рискнул садиться в таком месте. Мы гуськом идем на шум.

Как спа-а-ать хочется, Господи. Сколько же я спал-то? Сущую ерунду. Ведь темень еще!

— И во сколько завтрак? — спрашиваю я спины военсталкеров.

— Это одному тебе, герою, завтрак подали. В полтретьего ночи! По личному распоряжению Озёрского. Как представителю гражданского населения. Остальным сухпай достался, — мрачно откликнулся Малышев, не поворачивая головы.

— Но ты уже целых полчаса как ни хрена не гражданское население! — с шальным весельем откомментировал капитан.

Машинально спрашиваю:

— А кто же я теперь?

— Запланированные потери, — отвечает.

Садимся.

Пробирает сушняк, трубы горят. Делаю пару глотков из фляжки и вижу, как Малышев хлопает себя по разгрузке, пытаясь сделать то же самое.

Оказывается, свою фляжку он забыл.

Протягиваю ему свою.

Не брезгует, берет, как миленький.

— У тебя, очевидно, вертится на языке вопрос, — обращается ко мне Гетьманов.

— А? Да… Вот ты у меня допытывался насчет…

— …французского языка, верно?

— Ага.

А сам думаю: да потом, в сущности, разберемся, французский там, турецкий или марсианский. А сейчас вздремнуть бы — сколько мы там минут летим до места? Минут надцать.

— Во-первых, в настоящий момент я для тебя являюсь вышестоящим лицом, изволь обращаться ко мне на «вы». Это ясно?

Да что же они тут все такие заводные…

— Так точно. Только устав обязывает всех военнослужащих обращаться друг к другу на «вы», вне зависимости от звания и должности. Это ясно?

Военталкеры сдавленно хихикают. Знать, любят они Гетьманова Павла Готлибовича глубоко и нежно.

Гетьманов озадаченно молчит несколько секунд, а потом заявляет:

— Это боевой выход в Зону Отчуждения, а ты новичок. А потому для всех будет лучше, если ты будешь беспрекословно выполнять мои приказы.

Тут он, в общем, прав. Без дураков. Прикиньте, ребята: по сути, он тут для всех нас — один-единственный ведущий. Потому что в группе никто, кроме него, не знает Зону как надо.

— Так точно, — говорю. — Я понимаю.

— Вот и ладушки, — сразу повеселел Гетьманов. — А теперь насчет французского языка…

Охранники вырубились в ту же минуту, как и положено нормальным военным людям. Им весь этот вертолетный шум — до звезды, главное — покемарить чуток. Гляжу на них с завистью. Мне еще расти и расти!

Ладно, что он там лепит насчет французского языка?

— Вы… ты понимаешь, что такое внебюджетное финансирование?

«Вы»? «Ты»? Я посмотрел на него внимательно, и он засмущался.

Только сейчас, ребята, я врубился: а ведь это кабинетный ученый, который изо всех сил старается выглядеть крутым начальником, поскольку боится, что его, книжного дядьку, закопанного в цифры, теории и экспериментальные препараты, просто не будут воспринимать всерьез. С ним, пожалуй, и помягче можно.

— Павел Готлибович… давайте на «вы». Как принято в академическом сообществе. Я ведь бывший эс-эн-эс одного провинциального музея…

Он заулыбался, как ребенок. Теперь ему всё понятно. Теперь ему легче стало. Тянет руку, а после того, как я ее пожимаю, мне и самому становится спокойнее. Хорошо, когда рядом с тобой ученый, родная душа, а не жадный злобный упырь!