Александр Зорич - Группа эскорта
Тот содрал фляжку с ремня и протянул ее Озёрскому.
— А теперь кру-угом.
Взгляд сержанта затравленно метнулся к капитану. Но тот лишь выл, не прекращая лапать кобуру.
— Что не ясно, боец? — армейским голосом спросил его Озёрский. Тогда сержант все-таки подчинился. — Шэ-гом арш! За фляжкой зайдете через десять минут.
Озёрский отвинтил крышку, подошел к начальнику охраны и опрокинул содержимое фляжки ему на голову. Тот дернулся, вскочил, посмотрел обалдело.
— Вы что, с ума сошли водкой меня поливать?
— Если бы я ждал, пока сюда доставят иную жидкость, вы успели бы пристрелить молодого человека, я отправил бы вас за Периметр под охраной, а вместе с вами туда отправилась бы бумага, подводящая вас под трибунал.
— На чьей вы стороне, профессор?
— У нас тут нет другой стороны, кроме меня, начальника объекта. Вам ясно объяснили, чьим приказам вы обязаны подчиняться?
— Но это же уголовник… он…
— Сядьте. И вы тоже, — обратился он ко мне. — Отлично. Как получилось, что Клещ оказался вместе с вами на Карьере?
Я рассказал. Получилась неправдоподобная херь. Ни один идиот не поверит.
— Я хотел бы сфокусировать ваше внимание на двух деталях: во-первых, если бы Клещ хотел нас убить и ограбить, он бы нас убил и ограбил — у него для этого были все мыслимые возможности; во-вторых, в то время, когда Клещ уничтожал клан темных, молодой человек уже находился в Бункере, — прокомментировал Озёрский.
Гетьманов дергаными движениями смертельно невыспавшегося человека выщелкнул сигарету из пачки, чикнул зажигалкой и раскурил ее.
Покачал головой. Что-то ему крепко не нравилось, что-то его сильно раздражало. Но он всеми силами старался держать себя в руках. Посмотрел на капитана, но военсталкер отмалчивался. Тогда Гетьманов все-таки заговорил:
— Похоже на правду. В духе Клеща, я хочу сказать. Он за любого щенка в клане стоял горой, это все знают… и в то же время человека убить для него — не вопрос. Одним больше, одним меньше… В общем, я склонен верить Тимофею. Ну и, кроме того, у нас просто нет вариантов. Послушайте, мы до чертиков тянем это дело. Тянем и тянем! А время идет.
Вот про «тянем» я не понял. О чем он?
Наконец главный охранник проснулся:
— Вы не находите, что господина Караваева следовало бы препроводить за Периметр под конвоем и там сдать компетентным органам, Геннадий Владимирович?
— Зачем? Я не понимаю — зачем? — искренне удивился профессор.
— На мой взгляд, это ясно. Ясней некуда. Как свидетеля двойного убийства…
Гетьманов заржал. Он не засмеялся. Он именно заржал! Заливисто, громко, закрыв глаза и не умея остановиться!
Ржач, перемежаясь с нервической икотой, он наплывал на белохалатника мощными каскадами; всякий новый каскад начинался из положения «откинувшись на спинку стула» и заканчивался в положении «скрючившись над столом»; затем всё повторялось. Раскаты его хохота привели капитана в легкую прострацию.
— Что вас… заставило… — пытался задать вопрос капитан, но Гетьманов при всем желании ни на какой вопрос не ответил бы. Как его только наизнанку не вывернуло!
— Уважаемый Юлий Авангардович, это Зона. Вы здесь всего лишь неделю. Поэтому я объясню вам одну концепцию, которая здесь прочно владеет умами: тот, кто сдаст хоть одного сталкера мен… то есть милиции, станет врагом всех сталкеров. И нас за собой потянет — это я тонко намекаю на толстые обстоятельства, Юлий Авангардович. Если бы сталкер Тим сам пришиб с полдюжины сталкеров, если бы у него появилась репутация злодея, тогда, возможно… подчеркиваю — возможно! — нам бы простили подобный шаг. А сейчас, знаете ли, и речи быть не может. Тут у нас писаные законы не действуют. Совсем. Законы — там, за Периметром.
Кажется мне, капитан уже начал успокаиваться. Ну, точно. По-иному заговорил:
— Хорошо. Меня предупреждали о… некоторых особенностях Зоны, когда отправляли сюда. Хорошо. Как профессионал скажу: такие обстоятельства специально никто не придумает.
— А значит? — Озёрский хотел чего-то более ясного.
— А значит, Караваев скорее всего не врет.
Гетьманов перестал смеяться. Пошлёпал себя по щекам, потряс головой, щелкнул себя по носу, опять потряс головой. Затем пробормотал:
— За двое суток три часа — это никакой не сон. Это полная ерунда…
Пристально посмотрев на меня, он с неожиданной твердостью объявил:
— А теперь, коллеги, момент истины. Ты знаешь французский язык, Тим?
Вот не люблю, когда мне сразу начинают тыкать. Мы с ним вроде знакомы всего полчаса, в папаши он мне по возрасту не годится, ему всего-то лет тридцать, а туда же.
Ну ладно, на ты, так на ты. Только взаимно.
— Знаешь, Гетьманов, никогда не изучал.
А ему по фиг. Мимо ушей пропустил. Может, не в армейских нравах тут дело. Может, он по жизни простой, как австралийские аборигены на вкус, если жрать их без соли. В общем, на меня Гетьманов — ноль внимания, а всем остальным заявляет:
— Придется мне лететь. Вот подарочек-то… Всё, иду собираться.
— Одну минуту, Павел Готлибович. Вы ведь у нас заведуете кадровыми делами…
Он скривился и ответил Озёрскому резко:
— Могли бы и сами, Геннадий Владимирович.
Озёрский пропустил мимо ушей. Тогда Гетьманов вынул из стола папку с какими-то бланками, вынул бумажку и протянул мне вместе с ручкой.
— Официально мы можем отправить за Периметр только нашего сотрудника. Понятно?
Киваю.
— Мы обещали доставить тебя за Периметр, и мы обещание сдержим…
Почему у меня при этих его словах возникло предчувствие подвоха?
Киваю. Зашибись, готов хоть прямо сейчас.
Гетьманов:
— Распишитесь вот здесь и вот здесь. Это стандартный контракт проводника по Зоне Отчуждения.
Расписался там и там. Как у него быстро: то он на «ты», а то вдруг раз — и на «вы».
Что-то уж слишком резво белохалатник убрал мой контракт.
— А теперь сообщаю вам, Тимофей Дмитриевич, что вы приняты администрацией Международного научно-исследовательского центра на работу сроком на месяц. После истечения срока контракта вам на карточку будет перечислена соответствующая сумма — по Единой тарифной сетке, действующей в Зоне Отчуждения. В течение этого времени вы обязаны выполнять все распоряжения администрации МНИЦ.
Я только одно слово не понял. При чем тут месяц? Они же… меня… обещали…
— Месяц?
— Учитывая ваши заслуги перед администрацией МНИЦ, мы готовы доставить вас в областной центр Брянск, не нарушая обговоренные сроки…
Вот и правильно! Давайте, мужики, без обмана.
— …однако до прибытия транспортного средства администрация МНИЦ имеет право требовать от вас исполнения служебных обязанностей.
Фигасе.
— Проводник? Я? Да это же была формальность… Я ведь Зоны не знаю… Зачем вы… так…
На секунду меня оторопь взяла, ребята. Что он мне говорит? Что за ерунда?
А Гетьманов как взял административный тон, так и наяривает, аж весла гнутся:
— В соответствии со статьей контракта за номером 4, параграф 3, пункт «а», вольнонаемному проводнику в случае столкновения с враждебной группой или мутагенной фауной на территории Зоны Отчуждения вменяется в обязанность охрана имущества и личного состава поисковой партии МНИЦ.
Это он сказал ровно, как автомат. А потом добавил человеческим голосом, но жестковато, на басах:
— Нам нужен твой ствол, сталкер. На сутки, не больше. И у нас есть право потребовать от тебя кое-каких услуг.
— Вам нужен стрелок?
Капитан ответил вместо Гетьманова:
— Начинаешь соображать.
— Но я не хочу!
— А обязан! — нажал голосом белохалатник. — То есть придется через «не хочу»!
А ведь это подляна, ребята! И если я сейчас сделаю хоть что-то для них, да хоть кастрюлю помою, они опять соврут и опять запрягут меня! Потому что — суки. Везет мне последнее время на них. Как будто весь мир вокруг меня ссучился и протух!
— А если я откажусь выполнять ваше требование?
— Вот Бог — а вот порог. Откроем дверь и выпустим наружу. А если ты случайно выживешь, то там, за Периметром, вкатаем тебе нехилый административный штраф за нарушение контракта. Лет пять его выплачивать будешь, с каждой зарплаты! Проклянешь все на свете!
Ох, предупреждала же бабуля: «Прежде чем что-нибудь подписывать, прочитай и порви».
И опять он на «ты». Нервное это у него, что ли?
Нет, ребята, лучше сдохнуть, чем на вас трудиться.
— Спасибо, что накормили, — говорю. — А теперь отдайте мне оружие и откройте дверь.
— Что? — переспросил Гетьманов.
— Пошел на хер, — вежливо ответил ему я.
Встаю из-за стола.
Тут Озёрский поднял руку с сигаретой.
— Стоп! — табачный пепел упал в чашку с кофе.
Профессор вздохнул и сказал Гетьманову:
