Часть их боли - Д. Дж. Штольц
– Что касается вас, Уильям-Юлиан, – шепнул он задумчиво напоследок. – Вы сами отказались от моей помощи и пренебрегли родственными узами, которые передались вам от Гиффарда и которые должно чтить… Оставляю вас наедине с демонами. Вот и посмотрим, сможете ли вы, гордец, справиться собственными силами, когда должно объединяться и сплачиваться? Время рассудит, что с вами сделают и какую цену вы заплатите за такую опрометчивую ошибку, как высокомерный отказ от своего прошлого, ибо это не меньший просчет, чем жизнь в этом прошлом…
Глава 7. Божество мерзости
2156 год, весна
Элегиар
Солнце лучило сквозь веки, но лучило без боли, приятно. В безмятежности Юлиан приоткрыл глаза. Комната, в которой он лежал, была наполнена светом; южный ветер залетал в окошко, играл с черными прядями мужчины, шептал теплом и тут же весело уносился прочь. Ему показалось, что он очнулся от невероятно долгого сна. Его руки, ноги и голова были легки – будто невесомы. Медленно сев на ложе, он коснулся лба и рассмотрел свою белую ночную рубаху, затем поднялся и пошел к окну. Там он невольно прищурился. Небо было ярко-голубым. В раскинувшемся под ним саду между апельсиновыми деревьями работали невольники. В ветвях голосили певчие славки, и их нежная трель, напоминающая флейту, заставила пробудившегося улыбнуться.
Он стоял, любовался этим буйным цветением, нежным солнцем, слушал шелест одетых в зелень деревьев, вдыхал запахи девственно-белых цветов апельсина. И улыбался, как улыбался только в юности, – открыто, добродушно. В его только что очнувшейся душе расцветало счастье умиротворения.
Позади шелохнулась какая-то тень.
Курчавый раб, проспавший пробуждение своего хозяина, поднялся с кушетки и испуганно шепнул:
– Почтенный Ралмантон…
Юлиан резко замер, опершись ладонями о подоконник. Что-то знакомое шевельнулось в его памяти, что-то темное. Ему доводилось бывать здесь. Он уже видел этот сад… Он знает этот особняк… И тут на него обрушилась темная волна воспоминаний, гнетущих, мрачных, захлестнула все нутро, заставила судорожно вздрогнуть, будто Юлиан захлебывался. Пальцами он зло вцепился в подоконник. Сад перестал его радовать, пение птиц потеряло очарование. Улыбка спорхнула с его лица, а само лицо исказилось: взор потяжелел и растерял невинность.
Он почувствовал, что за спиной у него не только курчавый раб из Зунгруна, но и охранник. Еще несколько находятся в коридоре, стерегут вход в покои старейшины, а то и самого старейшину.
– Почтенный Ралмантон… – снова робко повторил раб.
– Да, Аго? – спросил слишком ровным голосом Юлиан.
– Ваш отец сейчас во дворце. Говорят, важный совет. Он… Надо отправить посыльного, что вы очнулись ото сна!
Юлиан оглянулся на невольника Аго, который дрожал перед ним, как перед будущим хозяином, затем – уже на раумовского охранника со знакомым рыбьим взором. Выходит, Илла жив? После всего произошедшего? И даже никому не поведал о том, что его нареченный сын – не сын?
– Вас одеть, чтобы вы после долгой болезни… ну… увиделись с отцом? – спросил раб.
– Да. Принеси мне наряд из моих будничных, не слишком ярких, – холодно произнес Юлиан.
– Хорошо, почтенный.
– И прикажи подготовить лошадь.
– Но зачем? Хозяин… Он же на совете… Он сам прибудет сюда…
– Тебе что приказали? Чтобы я дождался возвращения своего отца из дворца, раз мое пробуждение произошло в его отсутствие, и встретился с ним?
Аго кивнул. Покосившись на стоящего рядом наемника и понимая, что все сказанное будет тут же передано советнику трудами раумовских охранников, Юлиан добавил:
– Тогда я сам отправлюсь навстречу достопочтенному Ралмантону. Пусть меня сопровождают больше десяти всадников, одетых в лучшие свои наряды, а впереди едет глашатай с серебряным знаком советника. Я желаю встретить его с почетом и обсудить важные вопросы, не терпящие отлагательства. Делай что велено, Аго!
Рабу не было сказано ни слова о том, что молодой Ралмантон может поехать навстречу, но и ни слова про то, что не может. Что делать, Аго не знал… Требование было хоть и необычным, но приказу хозяина не противоречило. И все-таки юный раб засомневался, но, столкнувшись с сердитым взглядом, привычно испугался, что его накажут, поэтому тут же стремглав побежал к майордому. Чуть позже, получив разрешение, он кинулся за вещами. Все это время раумовский охранник продолжал стоять позади и чуть сбоку: немой, расслабленный, – но рука его как бы невзначай лежала на ножнах, ласкала их кожаную оплетку. Юлиан чувствовал его человеческий запах. В вампире медленно пробуждался голод, который вскоре обещал свести с ума. Бегло смерив стражника взглядом, он сглотнул слюну и почувствовал отвратительное жжение в горле, а затем быстро осмотрелся.
Не лежат ли здесь затаенные подслушивающие камни?
В спальню, выходящую окнами на сад, торопливо вбежал с костюмом в руках Аго. Передав его, он тут же приволок оправленное в золото зеркало, опер его на две ножки и придержал, высовываясь сбоку.
Юлиан рассматривал себя, накручивая шаперон. На него из отражения глядело решительное бледное лицо с длинным носом. Все так же белел на переносице шрам. Все такие же синие глаза, то напоминающие голубизной небо, то штормовое море – в зависимости от настроения. Однако сам взгляд этих глаз уже давно стал казаться его хозяину чужим, будто открывающим правду о его истинном возрасте и стареющей душе. Его вороньи волосы до сих пор касаются плеч, укрывая их. Лицо было гладким и с отпечатком бритвы. Его брили во сне. И все равно что-то неуловимо поменялось… Он не понимал истоков своей тревоги, хотя она витала повсюду. Уже отходя от зеркала, он вдруг осознал, что поменялся не он сам, а стоящий сбоку Аго – мальчик сильно вытянулся. Раб смутился от пристального, тяжелого взгляда, а потому покорно опустил голову.
– Аго, сколько времени прошло с пожара во дворце?
– Чуть больше года, почтенный.
– Года? – изумился Юлиан.
Выходит, он так долго спал? Почему же сон был столь черным и пустым?
Одевшись, он медленно спустился по мраморной лестнице. Во дворе уже бил копытом оседланный скакун с красивым изгибом шеи. За Юлианом тенью последовали, тоже взобравшись верхом, больше десятка вампиров, чтобы сопроводить до советника. Впереди ехал слуга с рожком из серебра, который при необходимости мог разогнать толпу от имени советника. Пристальнее всех смотрел на пробудившегося приставленный к нему охранник – снова этот рыбий взор.
Илла явно уже все знает, понимал Юлиан.
Покинув особняк, он двинулся по тихой улочке, вдоль которой торжественно стояли стеной платаны. Дворец возвышался над господским районом, давил своей слепящей белизной. Знамена на шпилях трех его монументальных башен трепались весенним ветром, и Юлиан не обнаружил никаких следов былого пожара. Добравшись до развилки, он замер. Пригладил гриву своего скакуна, затем оглянулся на сопровождающую его свиту
