Часть их боли - Д. Дж. Штольц
– Вы сделали это ради Уильяма.
– Этому нет оправдания, и нет причин выдумывать это оправдание. А что до нашего Уильяма… Он остался у них добровольно. Но сделал бы он такой выбор, если бы не предшествующие этому события, если бы я не зашел с ним слишком далеко и вовремя остановился? Это лишь закономерный итог. Ты тоже зашла слишком далеко с этим подкидышем, оттого и глядишь на меня, смирившись с моим завещанием.
– Папа…
– Оставайся здесь сколько захочешь, – продолжил он, будто не слыша. – Тебя никто не посмеет выгнать. Плохого слова тебе тоже никто не скажет, потому что ты графиня Артерус.
Йева продолжала гладить его неподвижную руку, больше не чувствуя в ней силы воли. А Филипп глядел поверх нее, и в его глазах скакали отблески искр. Графиня понимала: ни она, ни отец уже не изменят своего решения. Чуть погодя, заслышав настойчивый зов сына, она ласково-виновато поцеловала руку отца и вышла в коридор, чувствуя, что былой мир для нее окончательно потерян, как, впрочем, и для всего Солрагского графства.
Глава 6. Старый падающий дуб
После заката всадник на сером коне покинул Йефасу и поскакал в сторону стоящего рядом замка. Однако туда он так и не попал, не добравшись даже до дубового леска. Вместо этого он свернул с тракта. Недавно прошедший моросящий дождь осеребрил под луной уже высыхающие травы и облетевшие с редких деревьев листья. Наконец конь донес его до широкой реки Йеф. У берега всадник спешился. Походка его под заурядным плащом была спокойной, легкой, можно сказать, грациозной. Даже спустя полторы тысячи лет в его глазах продолжал тлеть огонь любознательности, который уже давно потух в существах и куда более молодых.
В небе висела бледная луна. Горрон де Донталь сначала посмотрел на нее, потом на пятивековой дуб, раскинувший над ним трескучие от старости ветви. И принялся ждать. Он присел на бережок, заботливо подстелив под себя плащ. Со стороны могло показаться, что он просто любуется красотой отмирающей природы, однако чуть погодя все вокруг залил ослепительно-белый свет, заиграл бликами на реке. В воздухе образовалось пятно, которое росло, росло и росло, рассыпаясь искрами, пока не превратилось в зеркально-гладкий портал. Оттуда вышел пожилой аристократ в околоюжном костюме. Конечно, это был совершенно другой аристократ, нежели тот, которого порубили на части во время обмена. Гость был куда старше, суше, да и одевался менее щегольски.
Но герцог сразу задался вопросом, что заинтересовало его в прибрежных землях, отчего он так часто стал наведываться туда, прибирая к рукам тела местных?
– Доброй ночи, – поприветствовал он. – Между прочим, ночь сегодня на удивление прекрасна. Иногда даже кажется, будто я никогда подобной красоты не встречал – и мне так повезло увидеть ее. А потом вспоминаю, что думаю так каждую ночь на протяжении долгих-долгих лет…
– Этот мир при всей его изменчивости на удивление постоянен. Но сначала дело, – холодно отозвался аристократ.
– Да-да.
И Горрон достал из-под серого глеофского табарда, который носил, пока жил в Йефасе, сложенную бумагу: обожженную с края и потертую. Затем передал ее. И хотя гость не выказал ни одной эмоции, а лицо его оставалось безучастно-холодным, герцог заметил и эту мимолетную торопливость, и затаенное напряжение в глазах.
«Он любит ее, – понял Горрон. – Любит пуще своей жизни».
Аристократ тут же замер над раскрытой картой, а подле его плеча повисла подрагивающая светящаяся точка, созданная магией. Это для вампиров звездная ночь светла, ясна, но человеческие глаза, которыми глядел на этот мир велисиал, были почти слепы. Да к тому же дуб кидал свою огромную черную тень. Щурясь под наколдованным светильником, аристократ принялся вглядываться в каждое слово. Он точно переживал, что время и те условия, в которых бумага хранилась, оставили на ней отпечаток, который помешает найти сестру. Но нет. Карта была чиста, суха, разве что пропахла прогорклым маслом. И даже ее небольшая обгорелость с правого краешка не мешала прочесть текст целиком. Герцог стоял тут же, напротив. Он улыбался. Впрочем, скоро он примостился уже сбоку, вновь обернулся к луне и продолжил с наслаждением любоваться ею, будто рядом находился не всесильный бог, которого следовало страшиться, а товарищ, союзник, в общем-то, как минимум равный.
– Интересно… – произнес наконец Горрон. – Когда это случится, луна продолжит пребывать в звездном небе? Жалко будет потерять такую невероятную красоту…
– Ты ищешь красоту там, где ее нет, – сухо заметил аристократ, не поднимая глаз. – Это лишь окружение, состояние мира. Мари тоже поддалась этой причуде, – его губы поджались. – Сказывается долгое пребывание в бренной плоти, которая слишком привязывает к человеческим чувствам. Впрочем, я благодарен тебе. Хотя твоими же трудами и была создана эта трудность.
– Если бы я знал, что Мариэльд еще в Йефасе, я бы повременил с просьбой Прафиала, – извинился герцог. – Хотя он сам попросил меня содействовать в задержании Юлиана, чтобы тот не убежал на Север.
– Да, – признал аристократ. – Мари совершила ошибку, желая поставить на место зарвавшегося конюха. Мой брат также совершил ошибку, желая снять с себя обременение уже моей просьбой. Но что сделано, то сделано. Здесь наблюдается череда случайностей, которая порой вмешивается в даже выверенный до минуты ход событий. Такое подгадать невозможно даже нам. Тем не менее ты помог вызволить карту, ибо мои подозрения насчет тугодумства и упрямства конюха оправдались. Наша благодарность дорогого стоит, так что говори, чего желаешь. Закроем этот вопрос. У меня дела!
Он бережно спрятал карту в свою кожаную суму, затем острым взором вцепился в вампира.
– Я бы хотел большего, а может, и меньшего, нежели благодарность… – произнес Горрон.
– А точнее?
– Я бы хотел попросить прощения. Для всех нас.
– Зачем тебе прощение? Что за вздор? – быстро спросил аристократ.
– Оно нужно всяким детям, которые обидели своего родителя. Но иногда дети способны не только брать, но и возвращать долги. Многие другие старейшины мыслят лишь прошлым, причем недалеким, когда о вашей милости и участии в нашем рождении уже позабыли. Но я все помню… Помню и тех странных созданий, одно из которых наделило меня бессмертием. Стоял бы я здесь или мои кости уже обратились бы в прах, если бы не ваш дар? Так что единственное, о чем я прошу, – это прощения и мира всех нас с вами, чтобы стал возможен союз.
– Мира? Нет! Я обещал личную неприкосновенность только тебе, но о
