Раб и меч - Сэм Альфсен
Отец и сын сидели вместе в гостиной. Асмий садился в кресло, а Нуска – на подлокотник. Тогда этот строгий мужчина кухонным ножом надрезал кожу на своём запястье и подавал кровоточащую рану сыну; во второй руке он всегда держал книгу и на протяжении вечера, не проронив ни звука, читал.
Огонь тихо потрескивал в печи, запах пыли и плесени въелся в ноздри. Неудобное положение, неловкость, мёртвая тишина – ничто из этого не беспокоило Нуску. Он дрожал от волнения, когда сидел рядом с отцом, он прилагал все усилия, чтобы раз за разом лечить эти порезы. И ему это удавалось.
С каждым разом Нуска справлялся всё быстрее, каналы в его теле развивались, а он постепенно учился управлять энергией.
Однако вскоре отец прекратил встречи с сыном. Асмий захворал и заперся в своей комнате. Но Нуска всё равно каждую неделю приходил в гостиную, чтобы тренироваться; но теперь он надрезал собственное запястье, а затем сразу же его лечил. А ещё Нуске хоть и было за это стыдно, но он стянул книгу, которую читал отец, но не смог разобрать в ней ни слова. С помощью словарей Нуске удалось узнать, что любимая рукопись Асмия была на лесном языке. Это был сборник народных стихов и песен лесного народа.
– Вьен, почему отец читает это? Неужели такому умному человеку могут быть интересны эти бессмысленные стишки про любовь?
Нуска сидел на порожке у дома и вчитывался в сборник лесных стихов. Ему приходилось пользоваться сразу тремя словарями, чтобы разобрать то, о чём говорилось в книге.
Вьен подметал опавшую листву. Услышав вопрос, он только усмехнулся:
– Глупый ты. Разве тебя не смущают другие странности Асмия?
– Какие же? – не понял Нуска.
– Он не говорит, почти ничего не ест и не спит. Не выходит из своей комнаты. Разве не видно, что он тоскует?
Нуска вздохнул, покачал головой и нахмурился:
– Зачем он тоскует? У него есть я, но мы ни разу даже не разговаривали.
– Возможно, ты напоминаешь ему… свою мать, – пробормотал Вьен, а затем вернулся к работе.
Но Нуску ранили эти слова. Он отложил книги и уставился в серое небо. Наступали холода, но отец даже не удосужился побеспокоиться о его одежде. Еду Нуске готовил Вьен, укладывал в постель его тоже Вьен, он же штопал молодому сыну семьи Аргаль одежду. Жили они бедно, никогда не выходили за ограду, не приглашали соседей или друзей.
А Нуске было очень холодно и одиноко, но он никогда не беспокоил отца и не жаловался.
Прошёл день рождения Нуски, прошли праздники холодающего сезона, но Асмий так и оставался в своей комнате. А когда всё же и выходил, то был похож на сутулую блёклую тень. Его щёки впали, скулы натянули кожу, а ноги и трость еле-еле удерживали Асмия от падения.
Сначала Нуска смотрел на него с жалостью, но постепенно та превратилась в обиду.
– У меня нет матери. Мне тоже одиноко. Почему Асмий думает только о себе? Почему он не смотрит на меня, не говорит со мной? Я ему противен?
Нуска расхаживал по своей комнате, Вьен же развалился на кровати и жевал кусок пирога. Он снова выплюнул:
– До твоего появления Асмий был так же строг, но хотя бы выходил в город и разговаривал. Я думаю, дело в твоих глазах, они точно не хаванские. У твоей матери тоже были золотистые глаза?
– Я не помню, – пробормотал Нуска и отвернулся. Он так сильно сжал кулаки и вдавил ногти в кожу, что пошла кровь. Он хотел плакать, но знал, что Вьен будет смеяться.
В глазах плыло. Нуска огляделся по сторонам и увидел десятки стопок книг, сложенных на полу. Каждая из них была выше головы Нуски, каждую из этих книг Нуска выучил наизусть, но отец ни разу не спросил его, не похвалил и даже не отругал.
Пару недель назад Нуске исполнилось четырнадцать, он был мал и не помнил большую часть своей жизни, утратил многие навыки, но… ему казалось, что он не существует. Отец так старательно избегал его, словно Нуска был пустым местом.
В душе вспыхнула злость. Нуска набросился на стопки, повалил их, книги посыпались на пол и укрыли его ковром.
Нуске было тяжело дышать, а в глазах стояли слёзы. Он не был плохим сыном. Он не сделал ничего дурного. Он остался без матери и пришёл в дом к своему отцу. За что его наказывают? Почему его не видят? Почему отец за три года так и не назвал его ни разу по имени, не говоря уже о том, чтобы назвать его своим сыном?
Это было больно. Нуска уже подумывал о том, чтобы сжечь книги, а вместе с ними и дом, но…
«Асмий и тогда не выйдет. Он просто сгорит в своей комнате, а обо мне и не вспомнит. А как бы я ни был обижен… я не хочу его смерти», – решил про себя Нуска.
Нуска стал часто сбегать из дома, укрывшись плащом. Ему не запрещали выходить за ограду, но… по какой-то причине против был Вьен.
– Ты глуп, наивен и прямолинеен. Ты не только сам всё отдашь вору, но ещё и потайной вход в наше хранилище покажешь. Без меня даже не смей куда-то выходить.
– Но, Вьен, ты постоянно занят… – вздыхал Нуска.
– Кто-то же должен следить за домом? Думаешь, он просто так ещё не развалился? Я бы посмотрел, что бы ты делал, если бы я не грел тебе воду, не топил печь, не готовил еду. Да ты бы умер! Ты даже дрова наколоть не сможешь и воспользоваться кремнием или огнивом, ты же безрукий.
Нуска поджимал губы, покорно соглашался со словами Вьена, но как только снаружи темнело… Нуска набрасывал на плечи плащ, прикрывал им голову и уходил в город.
Хавана была мирной столицей светлых сурии. Все были добродушны, Нуску часто угощали булочками, а иногда и пирожными. Все называли его красивым и умным ребёнком, а Нуска… Нуска был счастлив.
«Они меня видят. Я всё-таки существую. Они не просто меня видят, но ещё и хвалят. Я действительно хороший сын, это Асмий – плохой отец».
Тёплые взгляды соседей, лёгкие разговоры с другими подростками, внимание от стариков и детей – всё это помогло Нуске простить себя и отца.
«Если отец не хочет меня видеть – ну и ладно. Зато хотят другие. Я выучу
