Дмитрий Лекух - Черные крылья Бога
Понимаю.
Я бы и сам себя испугался.
– А если все-таки не выйдешь? Уверен, что Князю доступно даже то, что спрятано под землей?!
– Нас будут искать, – я твердо посмотрел ему в глаза. – Куда и зачем мы идем, ни для кого не секрет. И где мы пропали, не так уж трудно сообразить. А папаша у меня, врать не буду, мужичок мозговитый. И злопамятный. Я его, правда, давненько не видел, но не думаю, что он так уж сильно изменился…
Вряд ли это было правдой.
Но Никите откуда знать.
Он только тяжело вздохнул и отвел немного виноватый взгляд в сторону:
– Знаю… Я им говорил.
– И что?
– Я в меньшинстве. Один из этих, – он кивнул на арену, – член президиума стачкома. Потомственный.
Вот как?
У них здесь даже завелась своя аристократия?
– Я могу участвовать в поединках?
Он опять отвел глаза:
– В принципе, можешь. Обычай это позволяет…
– Но?!
– Ты – не шахтер.
– И что?
– Тебе не положено кайла. Это священное оружие горняков.
– А что положено?
– Ничего…
Так-так-так…
Интересные вы ребята.
Мы самые крутые!
С нами может любой подраться!
И мы обязательно победим!
Потому что мы – мафия, тьфу ты, блин, – шахтеры!
Особенно, ежели наш противник будет с голой пяткой на танк прыгать…
Ну, что ж…
Пятка, кстати, – тоже оружие.
– Знаешь, меня это не остановит…
Он впервые посмотрел мне прямо в лицо.
Улыбнулся.
Видеть слегка смущенную и даже какую-то застенчивую улыбку на суровом бородатом лице было довольно странно.
– Я догадывался, – вздыхает. – Поэтому и не хотел, чтобы Матвей тебя приводил. Учти, они оба – мастера. Я помогу тебе. Если сумею.
Блин.
Опять политика…
…Он неторопливо пошел в сторону высоких каменных кресел.
Что-то вроде мест для VIP-персон.
О чем они там разговаривали, я не слышал.
Зал разгоряченно гудел.
Неожиданно раздалось «бом-м-м».
Гонг?
Колокол?
Без стакана все одно не разберешься…
Никита поднялся на что-то, весьма напоминающее трибуну:
– Братья шахтеры!
Зал затих.
– Чужак говорит, эта женщина – его собственность. И вызывает на поединок любого, кто хочет ее у него отнять. Согласно обычаю это его право.
В зале раздались недовольные голоса.
Зрелище откладывалось.
– А чего я с ним драться-то буду? Кто он такой, твой чужак?!
Батюшки, негр!
Да нет, два негра!
Тьфу ты, пропасть.
Нет.
Ошибся.
Просто оба поединщика намазались какой-то черной дрянью.
Типа армейского гуталина.
Наверное, это должно символизировать ту самую угольную пыль, мать их так…
– Кто бы ни был – он в своем праве.
– Это я в своем праве! – выкрикнул один из бойцов, больше напоминающий серьезных таких размеров тумбочку.
Невысокий рост, широченные плечи, чудовищное самомнение.
– Я здесь хозяин! – орет. – Мой прадед был шахтер! Дед был шахтер! Мой отец остался в завале! Моя мать родила меня в шахте!
Вот, блин, нашел, чем гордиться…
– В каком он праве? – продолжал разоряться «горняк». – С каких пор стачком слушает наземников?!
И плюнул в мою сторону.
Слюна была длинной, черной и тягучей.
Хорошо, что не долетела.
Иначе я убил бы его прямо сейчас, не дожидаясь поединка.
Не люблю, когда в меня плюют.
По-моему, простительная слабость.
Ага.
Никита помолчал, набрал в легкие воздух:
– Чужак – сын Князя.
В зале немного притихли.
Части поддержки поединщик, похоже, лишился.
Но все равно продолжал вопить:
– Да по фигу мне твой Князь! Мы – вольные шахтеры! Мы – гномы земли! Я потомственный член президиума, ты, урод! Я…
Я поморщился.
Этот балаган надо как можно быстрее заканчивать.
Вот только как?!
…И тут снова раздался «бом-м-м».
Тягучий, длинный и низкий.
На трибуне появился старик с длинной белой бородой. Судя по всему, местная шишка.
– Членам стачкома не должно кричать друг на друга, – шамкает негромко. – Мы семья. Одна большая семья. И в ней нет ублюдков. Чужак! Сказали ли тебе правила?
– Да, – я протолкался вперед, ближе к кругу.
Дедок-то, кстати, был ничего себе.
Поперек себя шире.
Ломом, конечно, перешибить можно попробовать.
Но зачем?
Похоже, он-то как раз на моей стороне…
– Хорошо, – кивает. – Войди в Круг.
Я и вошел.
Двое измазанных черным противников зыркали на меня белыми бельмами.
Зрелище, доложу я вам, не из приятных.
– Как будете драться, в очередь или скопом?
Минута молчания.
Потом из зала:
– Да чего уж, скопом-то, – фыркает кто-то презрительно. – Негоже это. Пусть в очередь бьются, как положено…
А они, в принципе, наверное, неплохие люди, эти аборигены, думаю.
Вот только квартирный вопрос их немного испортил.
Поживи-ка тут, под землей.
Да еще, к тому же, – не первым, похоже, поколением…
Кинули жребий.
Убивать меня выпало тому самому.
Горластому.
Эт-то, думаю, хорошо…
Не так жалко будет.
Мужик несколько раз, пробуя, раскрутил кайло. Что-то вроде топора с клевцом.
Н-да…
Серьезная штука, ежели в умелых руках.
В том, что руки были умелыми, я даже не сомневался.
В прямом и переносном смысле.
…Вон их как из-за бабы-то разобрало…
Мужик, поигрывая кайлом, гибко, по-кошачьи двинулся в мою сторону. Уверенно так.
…Ща, разбежались!
Может, мне тебе сразу и голову подставить?
Что б ты не сильно вспотел, меня, убогого, убиваючи?
Ты, может, дружище, – вообще хохол?!
Я выждал, пока он подойдет поближе, нагнулся и запустил ему в морду горсть тяжелых влажных опилок, заранее незаметно подобранных с арены.
Удобнейшая вещь, я вам доложу, ежели так, повнимательней присмотреться.
И пока он плевался и закрывал лицо, лениво, с оттяжкой ударил снизу по яйцам.
Пыром.
Ногой, обутой в тяжелый армейский ботинок.
Я вообще-то не спортсмен, конечно.
Жить будет.
Размножаться – нет.
Если разобраться, зачем оно ему, это самое размножение?
Таких же ублюдков плодить?
Потомственных членов чего-то революционно-пролетарского?!
Да пожалуйста.
Но только без самого «члена», сорри за тавтологию…
…Он даже не стонал.
Знаю.
Больно.
А что делать?!
Зал затих.
Потом начал расходиться.
Развлечения, кажется, не получилось…
…У второго претендента желание жениться явно пропало, и он сразу же куда-то заторопился.
Наверное, вспомнил, что в забой опаздывает.
Или куда там еще настоящие шахтеры ходят?
Я неторопливо пошел в сторону тех двоих, что держали Красотулю.
Они, предчувствуя недоброе, попятились.
– Вам, молодые люди, никогда не говорили, что бить женщину по лицу нехорошо?
Тот, что постарше, что-то пробурчал.
А тот, что помоложе, зачем-то начал оправдываться:
– Дык, понимаешь… Идти не хотела…
И отпустил девочку.
Это он, кстати, напрасно сделал.
Если хочешь завоевать расположение женщины, действуй постепенно.
И лучше – лаской…
Красотуля зашипела, как разъяренная кошка.
Р-раз…
Парнишка получил локтем под ребра.
Д-дв-ва-а…
Ногой, с оттягом, – прямо по причинному месту.
Слава Богу, успел закрыться.
Но не до конца…
Старший предусмотрительно отскочил в сторону и дал мне удержать любимую от продолжения расправы.
Вот что значит опыт!
Наверное, его жена не раз скалкой по башке лупила.
Хотя как раз с женами у них тут, судя по всему, – довольно серьезные проблемы.
От таких красавцев да от такой среды обитания любая нормальная баба сбежит впереди собственного визга.
Ага…
Красотуля еще немного подергалась у меня в объятиях и затихла, всхлипывая.
Ей было обидно.
Мне тоже.
Первого претендента на ее руку и сердце уже куда-то уносили.
Повезло тебе, кстати, мужик…
Представляешь, что бы она с тобой сделала, если бы все-таки сдуру «женился»?
Я поискал глазами Матвея.
Пора было возвращаться в свою клетушку, а я боялся заблудиться…
…Вечером в нашу с Красотулей комнатку (она от греха подальше решила поселиться у меня) пришел Никита.
Долго мялся, потом выставил на стол глиняную флягу с чем-то явно алкогольным.
Протянул Маше сверток:
– Хозяйка… Ты того… Собери-ка нам на стол.
Девушка фыркнула, но от своих обязанностей уклоняться не стала. Вскоре на столешнице появились краюха теплого ржаного хлеба, солидный шмат сала, порезанный тонкими, почти прозрачными ломтиками. Лук. Чеснок. Маша помыла и поставила на стол три стакана.
На третий член стачкома посмотрел явно неодобрительно.
Пришлось вмешаться:
– Никита, я могу считать эту комнатку своей?
Он пожал плечами:
– Спрашиваешь. У нас жилище священно.
– Тогда извини. Ты у меня в гостях. А у нас хозяйка сидит за столом. Понимаешь?
Он махнул рукой.
Мол, понимаю.
Разлил на троих.
Выпили.
Зажевали хлебом с салом.
Хорошо пошла!
Это была настоящая водка. Чистейшая и крепчайшая. Градусов эдак под пятьдесят.
