Клетка - Хайдарали Мирзоевич Усманов
Также он заметил ещё одно. Кожа на ладонях стала чуть более грубой. Но не воспалённой. При царапине ранка сразу же покрывалась тонким коричневым налётом, который через пару часов вообще рассасывался. Это была не иллюзия выносливости, а факт. Ткани его тела действительно как будто насыщались новой белковой резонансной структурой, которую он называл “костно-мышечным подпиточным звуком”.
На пятый день пришла пора проверить выносливость и восстановление. Он провёл день в непрерывном марше. Перестановка ловушек… Перенос ящиков… Несколько заходов в расщелину за кристаллами… Его тело всё это не просто выдержало – оно работало ритмично, как мастерская печка. Долго и стабильно. Но вечером пришла головная тяжесть – не мигрень, а ощущение “пустоты” в висках, когда ты cжёг слишком много топлива. Он лёг и спал долго, а на утро заметил, что боль прошла, а силы вернулись быстрее, чем обычно.
– Это не бесконечный запас. – Подумал он. – Это накопление и расход…
Из-за всего этого проявились пограничные эффекты и определённые опасения. Так как параллельно с радостями пришли и тревоги. Иногда, после особенно интенсивной “подпитки” куба крупным кристаллом, его кожа в месте татуировки горела лёгким жаром несколько часов. Иногда кисти рук немели, будто в них пропадала вся возможная энергия. Однажды вечером он заметил, что во сне его ладони подсвечивались тонкой синевой – и проснувшись, увидел едва заметный рисунок на коже, не тот, который он сам наносил. Маленькие резцы узора мигали едва-едва, и это пугало. Был ли он теперь сосудом, который просто хранит, или – проводником, который может быть использован?
Размышляя над этим, он понял, что сила переплавляла не только мышцы и кости, но и нервную систему, делая её боле чуткой и иногда перегруженной. Всплески энергии приносили острые ощущения в висках, короткие головокружения, редкие приступы тошноты – предупреждающие сигналы системы о перегрузе.
Контрольной проверкой была полноценная симуляция боя. И эта самая живая проверка была проведена им ближе к ночи. Он соорудил манекен из шкур, набитых ветками, прикрепил к нему чешуйчатую броню из найденных пластин и стал отрабатывать удары, различные финты и переходы. Это был не бой с тварью, но симуляция мощности. Сколь быстро он может нанести рубящий удар, успевая уклониться. И насколько точно он может попасть в уязвимое место, и какая сила нужна, чтобы пробить чешую.
Удары шли молнией, движения были стремительными и несокрушимыми как железо. Он наносил серии ударов, потом отдыхал. И восстанавливался он куда быстрее, чем когда-либо. Но в конце, когда истерзанный им самодельный манекен лежал, парень ощущал не радость, а некую отстранённость. Его тело умело больше, чем разум привык принимать. Это чувство было почти научным:
“Я сделал это, но что со мной сделано?”
Кирилл стал записывать не в блокноте, а в теле. Где заболело… Что горело… Какая еда наполняла его быстрее… Какие кристаллы давали устойчивость… А какие – резкий, но короткий прирост силы. Он выработал правила. Не подпитывать себя сверх меры без отдыха… Чередовать “полевую” подпитку и “ночной” – медленный приём… Всегда иметь под рукой куб с запасом из доминирующих кристаллов, которые усиливают не только пространство, но и его собственную структуру.
И всё же был риск гимнаста, который слишком долго держал шпагат. Однажды он переборщил с “подпиткой”, так как подключил два крупных кристалла подряд. Вскоре мир вокруг слегка померк, дыхание стало коротким, и он почувствовал, будто внутренние жилы сжимаются. Он упал на колени, потом – на спину, и куб откликнулся, то ли пощадив, то ли отвечая на зов. Через минуту жар схлынул, и он медленно встал. Это было предупреждение. Не только кристаллы расходуют его, но и он сам отдаёт часть своего “я” при каждом подключении.
Когда вечером он сидел у костра и стирал ладонью угли, он понял, что сила делает его лучше, как полноценную машину для выживания – крепче, быстрее, сильнее. Но она делает его иным человеком, и в этом и заключается дилемма. Он теперь мог раздвигать границы, но расплата за это не была только в усталости. Расплата была в потере “некий части” себя – в тонком, почти незаметном распылении того, что каждый из нас называет человеческим.
Он закрыл глаза и на мгновение увидел, как узор на руке светится, как тонкая сеть, проводящая токи. В груди застучало новое чувство. Он был и творцом, и творением. Все эти испытания дали ему определённый ответ. Физические пределы сдвинуты. Психические – тоже. Но до тех пор, пока он был осторожен, пока хитростью и расчётом связывал силу в узел, а не распылял её на все стороны, он мог быть хозяином своей новой природы.
– Завтра, – шептал он себе, – мы измерим ещё одно: сколько я готов отдать за то, чтобы быть тем, кто не умирает от холода и голода. И если платёж будет непомерен – значит, придётся отложить ключ.
Нежданные гости
Утро было таким, каким и должно быть в его жизни – простым, чуть рутинным, но наполненным мелкими, выверенными действиями. Кирилл встал рано, пока солнце ещё только поднималось над дальними вершинами, и туман мягкой пеленой стлался между елей. Он накинул привычную накидку из грубо выделанной шкуры, и отправился по своему кругу – к ловушкам, расставленным вчера вечером.
Первая стояла у тропы, ведущей к ручью. Там он находил чаще всего мелких зверьков – то зазевавшегося зайца, то птицу, врезавшуюся в магический контур. Сегодня добычей оказался тёмный, похожий на сурка зверёк с длинными зубами. Кирилл аккуратно снял его, проверил петлю и положил тушку в мешок. Всё было вполне спокойно, и даже предсказуемо.
Вторая ловушка располагалась у узкого каменного разлома, где зверьё норовило проскользнуть. Там попалась пара диких куропаток. Кирилл привычным движением добил их, чтобы не мучились, и тоже убрал в мешок. Внутри уже пахло кровью и перьями, и этот запах странным образом навевал спокойствие:
“Живность есть – значит, день проживём.”
Он уже собирался двинуться к третьей точке – к месту, где шла узкая звериная тропка вдоль склона, когда его внимание вдруг зацепил свет. Не солнечный отблеск, не игра облаков. Что-то вытянутое, сигарообразное, шло в небе по слишком странной траектории. Оно не парило как птица, не сверкало как кристалл и не
