Часть их боли - Д. Дж. Штольц
* * *
Обмен случился на Саммамовку, день в день. Как только забрезжил рассвет, из дубовой зеленой рощи показалась повозка, укрытая темным полотнищем. На облучке сидел человек с холодными глазами, а справа от него ехал тот самый аристократ в шляпе с желтым пером, несильно отдаляясь. В хвосте был еще один верховой в качестве сопровождения. Наконец все въехали в ворота, а через них – к входу. Два помощника сами и безо всяких разговоров спешились. Они стащили грубый льняник, и он с шумом упал на камни перед донжоном. Подошли замковые слуги, которые принялись помогать с содержимым повозки: десятью мертвецами, завернутыми в южные расписные одеяла и потому скрытыми от глаз. Мертвецов взвалили на плечи и медленно понесли по светлым коридорам, ибо ко дню обмена на крюки подвесили зажженные фонари, чтобы указать гостям путь сквозь старый мрак.
Аристократ двинулся следом. Он не переставал искать глазами хранителя карты.
Филипп уже направлялся к месту назначения, уронив руку на перевязь с мечом. При переходе в другое крыло он снял с железного крюка горящий фонарь и пошел дальше уже с ним. На его худое старое лицо падал дрожащий свет. Перед дверьми в зал вереница слуг и гостей встретилась с появившимся из другого коридора графом. Филипп и аристократ в шляпе посмотрели друг на друга как готовые к решающей схватке непримиримые враги, затем вместе вошли внутрь. Там торжественно усаживался в резной трон Летэ, поправляя свои широкие рукава, открывающие полные белые руки.
Тела укладывали напротив трона, в ряд. Пока это происходило, Филипп глядел на замотанных в одеяла мертвецов, а на него самого пристально глядел Гаар. Точнее, глядел на его руку, лежащую у сердца, где должна быть карта. В зал внесли еще источники света, расставили на столы, чтобы угодить гостям, которые мало что видели.
Аристократ вышел вперед и объявил:
– Десятеро. Как было обговорено.
– Я должен убедиться, – глухо ответил глава.
– Покажите! – приказал Гаар своим людям.
Помощники склонились сначала над одним, высвобождая его от спутывающих тело, как кокон, многослойных одеял. Все увидели смуглого, красивого юношу с красным оттенком кожи и длинными, до плеч, кудрями. Он был мертв, а у его губ лежала белая засохшая пена. После приказа один из замковых старших слуг подошел, опустился перед ним на колени и припал к запястью. Затем оторвался и кивнул – кровь принадлежала бессмертному.
– Почему тело без ран? – спросил Летэ.
– Это яд…
– Яды нас не берут.
– Мало вы знаете об этом мире, – усмехнулся аристократ. – Это белая роза, даже небольшая доза вызывает мучительную смерть без видимых повреждений. А большего вам знать не надо! Яда в крови уже нет. Вампир оживет через пару-тройку дней.
Слуги размотали одеяла со второго трупа. Там тоже лежал смуглый мужчина, очень старый, с седыми как лунь волосами, вьющимися проволокой. Костюм его был чуден, красочен и принадлежал западному эгусовцу, однако ни Летэ, ни Филипп в деталях южных одежд не разбирались. У губ этого мертвеца также запеклась белая пена, похожая на цветочный рисунок.
– Почему старейшины такие смуглые? – свел брови на переносице Летэ, пока слуга пробовал кровь второго. – Разве вампиры были рождены из южных племен?
– Нет, – ответил аристократ. – Просто на Юге не придерживаются застарелых обычаев передачи бессмертного паразита обязательно вампиру.
Затем последовало третье тело. То был уже типичный среднеземельный аттан в легких шароварах и рубахе. На его шее висела затянутая удавка, он не мог вдохнуть ни единого глотка воздуха. Оттого он и лежал, как усопший, готовый очнуться от сна в тот же миг, как только смерть ослабит хватку. Узнав в нем Баммона из клана Теух, второго после Барши Безумного, опытнейшего воеводу, ненасытного вампира, Летэ не выдержал. Он даже сошел со своего трона, подошел ближе и впился в лежащего у ног врага тяжелым взглядом, обещая тому всевозможные казни. Следующий, четвертый, нареченный сын Баммона, снова оказался южанином с потемневшей под солнцем кожей. Губы его также были измазаны некой смертельной белой розой.
Между тем Филипп напряженно оглядывал еще закутанные тела, стоя в стороне и держа в руке пылающий фонарь. Ненадолго он почувствовал на себе взор, поднял глаза и увидел обращенное к нему бледное лицо аристократа. Аристократ глядел на него из-под шляпы, где качалось желтое шикарное перо, и победоносно улыбался.
Слуги с упоением вкусили крови пятого бессмертного.
Затем перешли к шестому, склонившись.
Седьмой тоже оказался южанином.
Восьмому перерезали глотку.
Девятый был не Генри и не Уильям.
Граф устремил вопросительный взор уже на главу совета, однако тот сделал вид, что все идет по плану, и только обнял толстыми нежными пальцами подлокотник своего монументального трона, плотнее втиснувшись в него. На лице Летэ застыла, как на камне, улыбка удовлетворения.
А когда прислуга с помощниками потянулась к последнему мертвецу, замотанному в желто-оранжевое одеяло с вышитыми ромбами, граф и аристократ скрестили свои взгляды, будто клинки. Одеяло начали неторопливо разматывать, обнажив сначала белые ступни, затем нижнюю часть тела нагого мужчины, пока не подошли к плечам. И вот уже лицо мертвеца освободилось от стягивающих оков покрывала. Это был не Уильям… К трупу склонились сразу несколько слуг, впиваясь клыками в побелевшие от смерти запястья.
– Где Уильям? – спросил Филипп.
– Десятеро, как и договаривались! – вмешался аристократ, перебив. – Карту! – он повелительно протянул руку.
– Сир’ес, где Уильям? – глухо повторил граф.
– Для блага родного клана время от времени нужно приносить определенные жертвы. Об этих жертвах мы не забудем и всегда будет чтить их. Это как кровь, что насыщает жилы клана, вливает в них силы для последующей жизни… – покровительственно отозвался Летэ. – Ты тоже претерпевал трудности. Теперь они закончились, как закончилась твоя роль стража карты. Передай ее, Филипп.
– Вы попрали собственные обещания.
– Передай карту…
– Как служить сюзерену, слово которого ничего не стоит? С каких пор вы стали продавать своих вассалов за то, чтобы осуществить месть, о которой забыли даже летописи? – зло произнес граф.
– Твои предки приносили мне священную клятву верности, которая перешла к тебе! И я взываю к ней. Передай!
– Изволь, карту, – подсказал аристократ.
Настойчиво протянув руку, он уже злорадно улыбался – победа за ним. А на лице Летэ вновь обосновалось уже опротивевшее графу высокомерие, под которым ничего не оказалось, кроме воспоминаний о мести. Отвернув край котарди, Филипп
