Наоми Вуд - Миссис Хемингуэй
Марта представила Хемингуэю брата и мать, и он подтащил к их столику еще один стул.
– Что вы пьете? – обернулся он к миссис Геллхорн. – Вы уже успели попробовать мой коктейль? Я называю его «Папа добле».
Миссис Геллхорн сделала глоток из протянутого стакана.
– Ох, это выбьет меня из колеи на весь оставшийся вечер. Но один я все-таки возьму. – Она протянула бокал Марте.
Миссис Геллхорн была права – содержимое оказалось крепким и чертовски вкусным.
– Скиннер, – крикнул он бармену, – «Папу» всем!
– Спасибо, мистер Хемингуэй, – сказала мать.
– Ко мне так только в налоговой обращаются. Пожалуйста, зовите меня Эрнест или Папа.
Он был старше Марты лет на десять, но ей бы и в голову не пришло обратиться к нему: «Папа»! А «Эрнест», пожалуй, в самый раз.
Сперва они поговорили о Ки-Уэсте, о том, что Геллхорны успели посмотреть и какого они об этом мнения. Эрнест подумал на брата Марты, что он ее муж, и очень смеялся, когда выяснилось, что это не так. Они довольно быстро захмелели, и Марта думала, какое это чудо – вот они сидят здесь запросто рядом с гением. «И восходит солнце», «Прощай, оружие», «Смерть после полудня», рассказы – молодые писатели штудировали все произведения Хемингуэя, ища, в чем его секрет. А никакого секрета не было: он просто расставлял простые слова в самом естественном для них порядке, как река укладывает на дне холодную гальку.
Марта считала, что в свои двадцать восемь написала лишь одну книгу, которой могла бы гордиться, остальные казались ей полной ерундой. У нее было столько вопросов к Хемингуэю! Но как их задать, чтобы не показаться глупой девчонкой? Может ли человек, знающий, что такое хорошо и что такое плохо, издавать свою книгу, видя, что она никуда не годится? Когда стоит продолжать работу над начатым, а когда лучше выкинуть рукопись на помойку? Они заказали еще выпивки, и бармен снова принялся давить лаймы. В какой-то момент он бросил на Марту многозначительный взгляд. Возможно, дома Эрнеста ждала миссис Хемингуэй.
Позже, когда мать и брат спорили, как лучше добраться до отеля, Эрнест вдруг обратился к Марте:
– Вы влюблены в кого-нибудь, мисс Геллхорн?
Марта отпила «Папу добле» и рассмеялась.
– Почему вы спрашиваете?
– Вы светитесь изнутри. И, кажется, счастливы.
– Нет, – ответила она. – Я не влюблена – Но были?
– Конечно.
– Кто он?
– Француз.
– Вы оставили его или он оставил вас?
Марта осушила бокал до дна. Божественно, божественно!
– Я не из тех женщин, которых оставляют, – сказала она и тут же сама рассмеялась высокопарности этих слов. – Я бросила его.
– Понятно. – Когда Эрнест улыбался, то становился похож на ту фотографию, что висела у нее на стене в общежитии колледжа. – Почему же все закончилось?
– Он хотел на мне жениться.
– А вы не хотели?
– Нет, это его жена не хотела, чтобы он женился на мне.
– Да-а-а, – протянул он. – Жены – они такие.
Он залпом допил бокал. Который по счету? Кажется, этот мужчина способен пить как лошадь.
– Сколько вам лет?
– Двадцать восемь.
– В этом возрасте я сошелся со своей второй женой.
– И что по этому поводу думала ваша первая жена?
– Она была не слишком довольна.
– Да-а-а, жены – они такие.
– Touché![22] – рассмеялся он, глядя нее несколько более пристально, чем позволяли приличия.
Марта в ответ подалась вперед и так же неотрывно смотрела ему в глаза, пока он не отвел взгляд. Быть может, она так расхрабрилась от спиртного. Но она готова была поклясться, что заметила, как закатил глаза Скиннер, уже закончивший свои манипуляции с лаймами.
– Почему вы так странно носите шорты?
Потертая веревка болталась у него на боку, словно змея, выползшая погреться.
– Потому что мне так нравится.
– Такое впечатление, будто вы только что натянули штаны и вновь собираетесь их снять.
– Вы меня почти раскусили.
Тут они заметили, что мать и брат прислушиваются к их разговору, и Эрнест сменил тему:
– Вам приходилось бывать на войне, Марта?
Она покачала головой.
– Думаю, вам будет интересно. Я встречал женщину, похожую на вас, в Италии во время Великой войны. Медсестру в миланском госпитале. – Он замолчал, словно погрузившись в воспоминания. – Мне кажется, вам бы понравилось ходить по лезвию ножа.
– А вам нравилось?
– Иногда. А иногда это было ужасно. Я помню, как нас послали убирать трупы после взрыва на оружейном заводе. Повсюду волосы, пучками прилипшие к проволоке. Мертвые лица, раздутые, словно воздушные шары. Куски мяса, осколки костей – вот и все, что остается от человека. – Взгляд Эрнеста стал жестким. – Мы управились за три дня. После этого я поклялся никогда больше ни считать, будто война – хорошая штука. С тех пор я так никогда и не думал. Хотя для писателя война полезна: каждая минута кажется бесценной, хочется целовать всех встречных женщин, добывать правду и писать хорошие слова. Что скажете – смогли бы так?
– Пожалуй, смогла бы. Только с женщинами целоваться не стала.
– Я отправляюсь в Испанию. Подумайте об этом. Куда вы собираетесь поехать после Ки-Уэста?
Марта пожала плечами:
– Обратно в Сент-Луис.
– Вы родом из замечательного места – обе мои жены оттуда. – Его глаза жадно вглядывались в ее лицо. – Белокурая Бестия, так вас будут называть на фронте, мисс Геллхорн.
Эрнест настоял на том, чтобы Марта немедленно отправилась вместе с ним ужинать на его виллу. Поднимаясь к воротам, она вспоминала, как еще утром смущенно пыталась разглядеть хоть что-то за кирпичной стеной.
В течение всего ужина Полин Хемингуэй сидела, поджав губы, пьяная и мрачная. Когда Марта обратилась к ней «Полин», Сара Мерфи чуть не подавилась фасолевым супом.
– Милая девушка! – сказала она. – Так Полин никто не зовет. Ее называют Файф, от Пфайфер, ее девичьей фамилии, которую она носила до того, как вышла замуж за этого паршивца. – Она махнула рукой в сторону Эрнеста.
– Как вам Ки-Уэст? – спросил Сарин муж Джеральд.
– По-моему, это лучшее, что я видела в Америке.
– Я думаю, – пробормотала Сара, уткнувшись в свой бокал.
– Если бы во всем мире солнце светило так же ярко, жить было бы куда легче.
– На Среднем Западе все так считают, – сказал Эрнест. – Хэдли тоже.
Файф бросила на мужа возмущенный взгляд.
– Какие красивые цветы, – Марта кивнула на центр стола. – Что это?
– Пуансетия, – невесело ответила Файф.
– Представляете, флористы в Париже красят цветы, чтобы сделать их ярче! – поддержала разговор Сара. – А потом в дождь краска течет по сточным канавам. Похоже на реки крови.
– Я жила в Париже, – сказала Марта.
– Чем занимались? – спросил Джеральд.
– Журналистикой.
– А где? – спросила его жена.
– Где платили. Много писала для «Вог». Приходилось притворяться, что мне интересен крой французских юбок.
– Файф тоже работала в «Вог»! – сказал Эрнест.
Файф сухо улыбнулась.
– Джеральд, не передашь соль?
Весь обед Джеральд старательно шутил, пытаясь разрядить обстановку, а Файф методично наполняла бокалы. Марта ввязалась в жаркий спор с Эрнестом о достоинствах Пруста, а Сара Мерфи весь вечер поглядывала на нее вполне одобрительно.
Когда его жена принялась резать жареную курицу, Эрнест положил ладонь Марте на бедро изнутри – где вдруг стало очень жарко. Марта тотчас отодвинулась, стараясь не засмеяться в ответ на вопрос Файф: «Ножка или грудка?»
Когда ужин был уже почти закончен, в комнату заглянули два маленьких мальчика в пижамках, явно слишком теплых для такой духоты.
– Ага! – произнесла Файф. Ее лицо полностью утратило настороженность, взгляд стал открытым и ясным. И в этот момент Марта заметила, какая она красивая. – Мы думали, что наверху скребутся маленькие мышки, а это были вы!
Она пощекотала животик младшему, посадила старшего на колени и бросила взгляд на Марту поверх головы сына. И вот всего через пару минут после того, как он ласкал рукой ее бедро, Эрнест уже смотрел с любовью на свою жену.
Второй малыш вскарабкался к отцу на колени.
– Папа, кто это?
– Это, Грегори, мисс Марта Геллхорн. – Эрнест чуть придвинулся к ней. – Я бы попросил вас пожать ему руку, но, сами видите…
Малыш сосредоточенно сосал свой большой палец. Марта рассмеялась.
– Мисс Геллхорн – писатель. Как твой папа. Очень хороший писатель.
– А вы знаете, что в Германии полагается вступать в гитлерюгенд в десять лет? – сказал Джеральд.
– Нелепо, – фыркнула Сара. – Я бы Патрика ни за что туда не пустила.
Супруги Мерфи переглянулись, и Марта удивилась, что бы это могло значить. Джеральд накрыл ладонью руку жены и сжал покрепче. Сара смотрела перед собой остановившимся взглядом.
– Гитлер свихнулся, – продолжил Джеральд. – Его место в сумасшедшем доме. Нам повезло, что мы здесь.
