Эта тварь неизвестной природы - Сергей Владимирович Жарковский
— Не бзди, Набис. Я своё слово тебе уже дал. Я тебя не разводил, ты сам расслабился. И я этим не воспользуюсь. Артель есть артель. Не буду я твоего козлика выкупать, на херу тебя проворачивать. Западло это, Набис. Смотрел «Крёстного отца»? Слово есть слово, я тебе не комсомолец. Паси его, твой кадр, ты отвечаешь. Хорошо паси, а то и гопоты там, на Южке, много, интересующейся, и сам он, как ты его описал, может сорваться к учёным. Ни в Институт, ни в Зону он уйти не должен. Делать надо на этой неделе.
И Фенимор протянул руку. И Набис молча её пожал, получилось красиво, рукопожатие над оружием. Набис знал, как иногда пробивает общение с такими пацанами, как Фенимор, даже на слезу пробивает, на такую слезу, которой ни хера не стыдно. Похожее ощущение было, когда раз он вдумался по пьянке в слова песни про субмарину, что с пацанами лежит на дне, на американский мотив, и как пробило: комок в горле, как от ненависти и нежности хотелось за этих пацанов в субмарине сейчас же под танк, или, например, мента отмудохать… Бэшен Санёк пел эту песню, сурово, с переливами, с хрипотцой, как в «Пацанах» про коня, а в конце так высоко-высоко, почти тонко, закричал. Набис сглотнул. Он поверил Фенимору разом.
— Не уйдёт, братан, падла буду, — пообещал он. Хотелось как-то ещё закрепить момент, и он спросил: — Вадик, а про живую воду это точно?
— Ну, она не вода… Я её своими глазами видел. У меня шрам был — один мазок, и нету шрама. Чистая рука. Не вода, а как будто холодец, но не плоский, а пузырьками, маленькими, большими.
— Как в «Том и Джерри»?
Фенимор сразу понял.
— Да! Ёрзает так, шевелится. Но тёплое. И мазал я, прикинь к носу, не в Зоне, не на «нейтралке», а в Беженске. На Земле, то есть. Понял? Долгий ништяк. И шрам не вернулся. Этой штуки начерпать — и можно просто по жизни сесть на краешек и ножки свесить… Это миллионы, Серёг. Какой там — «миллионы», блин?! Это… В общем, вынес его один ходила оттуда, это точно.
— А его в артель?
— Не дай бог. Он мёртвый. Вышел в наряд как-то вечером. В город. И всё.
— Бля, как в книжке, точно. «Ушёл в Зону, в Институте рвут волосы»…
— Это в вашем сраном «Пикнике на обочине», что ли? — с отвращением спросил Фенимор. — Вы задолбали, читатели. Сука, дожили. Пацаны читают! Ты бы лучше, братан, читать бросал, а не курить.
— Ну, это твоё мнение… А кто мёртвый, я знал?..
— Паша-Маз.
— Твою же мать… И ни карты, ничего?
Фенимор отрицательно цыкнул зубом.
— И сам холодец пропал?
Фенимор цыкнул положительно. Взял со стола свой автомат.
— Пошёл я. Выгляни, Серёг, на всякий. Кстати, ты прочухал? На полкило вокруг «Труб» ни души. Кроме Рыбачки. Петрович, что ли, жути нагнал? Он может.
Набис ответил, что прочухал (пустота в округе, действительно, ощущалась, только какие-то тела в самом баре теплились), просьбу выполнил, глянул, махнул рукой Фенимору. Больше они не сказали ни слова. Фенимор быстрым плавным шагом ушёл налево, в сторону Волгограда, а Набис вернулся на скамеечку под навес.
Настроение у него было отличное.
Архив Шугпшуйца (Книга Беды)
Файл «Петрович-19»
Отрывок
— У меня, Сёма, было много причин сразу пойти на сотрудничество с новым комендантом. Ради интереса обскажу тебе несколько из них. Сам решай, какая главней. Решишь — скажешь, посмеёмся. Во-первых, в смаглеров без предупреждения стреляла охрана на периметре, и это всех страшно бесило…
ГЛАВА 3
Он сразу поставил часы на час пять минут. Тут важно было не точное время, а измерение объективных промежутков. Заходить в «Две трубы» ему никто не запрещал, он сам себе запретил. Примерно в час сорок из бара беззвучно и без предупреждения вышел Папаша. Набис не шевельнулся, хоть и жутко ему стало. Железный пол в предбаннике бара гремел под ногами у любого, как ни старайся, будто нарочно таким сделан был. Папашу он не услышал вообще. По воздуху Папаша летал, что ли? Папаша постоял рядом, нависая, посветил на Набиса своими иллюминаторами, пока Яна крепила на козырёк своей корзинки занавесочку от дождя. Перед тем как закрыться, сказала:
— Злой мальчик Серёжа, поступил бы ты тогда на мебельщика-краснодеревщика в Ленинград, жил бы долго и счастливо! И не убил бы никого.
— Спасибо за заботу, Папаша, — сказал Набис.
Яна фыркнула, показала Набису язык, и Папаша ушёл по эстакаде налево, к городу. Спрыгнув с эстакады в конце её, сразу исчез, хотя сворачивать там было некуда. Набис не удержался, сплюнул. К летающему пятиэтажному дому привыкнуть можно, а вот к Папаше или к глазам-грибам невозможно ни в какую. В баре видно нашли о чём поговорить. Ему пришлось прождать ещё час, он уже собрался лезть за портсигаром, когда пол под ногами и рифлёное железо за спиной всё-таки множественно загремели, завибрировали. Первым появился сам Николай Николаевич Петрович, хозяин, скупщик краденого, кормилец, поилец и вообще один из самых авторитетных людей в карантине. При виде Набиса он сделал вид, что удивлён и обрадован, сложив в соответствующую гримасу черты длинного большеротого рыла под американской кепкой с заметным трудом. Набис ненавидел его, чуял в нём мента и, как по сегодня видно, не ошибался. Фенимор с ним кружится, конечно, но по делам. Фенимор деловар.
(Вдруг ему пришло в живот, не стал ли лишним он свидетелем? предназначенным в расход? И у него в животе похолодело, так он пожалел, что Фенимор ушёл. Но тут же комок расслабился. Чуйка. Потенциально такую подляну Набис ощущал, например, в майоре Коростылёве, но не в полковнике. И точно не в Петровиче.)
За Петровичем повалили набисовские сопровождаемые, причём не с пустыми руками. Прапорщики в четыре руки несли фирменный Петровичев ящик для ништяка в количестве. Петрович пропустил их мимо себя, указуя рубящей ладонью на машину, к ней они и направились, ступая очень осторожно, с каблука-на-носок, очень смешно синхронно втянув головы, когда вышли под дождь. За ними вышел полковник. Во рту у него была незажжённая сигара, игрушечный автоматик был закинут за спину, а в руке он держал полуполный стакан. Добавить торчащие из сапог концы шёлковых портянок, и образ только что получившего оглушительную взятку военного чиновника
