Эта тварь неизвестной природы - Сергей Владимирович Жарковский
Набису удалось показать нормальное, не досадливое, радостное удивление.
— Так, — сказал он, — Валер. Ты чего о таком вслух! Давай не при всех.
— Типа я сейчас попутал? — мгновенно озлившись, спросил Мавр.
— Валер, не нагинай без основания, вообще же не о том!
— Я себя пасу, Набис. Всегда. — Он огляделся и сплюнул. — В толпе как раз никто не услышит… А ты что, слыхал про это лекарство? Вроде как ты не удивился.
— А тебя что, что-то в Зоне может удивить?
Мавр затянулся. Усмехнулся. Поверил. Кивнул.
— Вот это без бэ, Серёга! Ни-че-го не удивит. Мне про это когда шепнули, я и сам не удивился, точняк. Обрадовался только.
— А шепнул?..
— Пру я одну лаборанточку земную в институте, — без напряжения объяснил Мавр. — Они там все боятся, что их тут, с нами, навсегда привяжут, прикинь. Ну и она прислонилась ко мне, что ли. Типа я Колумб и выведу из карантина, если что. Я прогнал, что конечно, выведу, но деньги нужны. Вот она мне и подгоняет, ну, варианты. Где что, кто что принёс с выхода.
— Проверял? Варианты? Не гонево?
— Да. Нет. «Бенвенуту» я по её варианту и вынес. Учёные провесили ерик Ближний до Пяти Дорог, но не дошли. Её наколка. Я с Пяти Дорог «бенвенуту» и вынес. И сдал в институт, в факторию.
— Зачем?
— Зачем сдал? Затем и сдал, чтобы бабцу не пропалить.
— А! Не подумал.
Вальнуть Вадика, подумал Набис неожиданно для себя, и в делюгу с зёмой-старшаком. В носу засвербело.
— А где тут мой проводник? — гаркнул поверх тихого трекерского гомона Блинчук театрально весёлым голосом. Не ходила, не сечёт, Папаша прав… И орать нельзя, и об этом было говорено. И какой я тебе, сучара, «проводник»? Опять же, сказал ведь… — По машинам! Товарищ майор, заканчиваем митинг!
— Понял? «проводни-ик»… — подмигнул Мавр. — Хозяйски тебя как шукает. Всё-всё, пошутил я, братан.
— А я посмеялся… Я тебя понял по делу, Мавр. Надо обсуждать. Это тема. Ты домой или в выход сейчас? — спросил Набис.
И вот тут искоркой у Мавра проскочило колебание: соврать или не соврать. (Не чихнуть бы.) И Мавр соврал.
— Домой, — сказал он. — Кто куда, а я сюда шёл нового мента послушать. Вчера от Петровича объявили в пивнухе, что привезут.
— А, понял, почему не слыхал. Я в наряд как раз… Я понял, ты домой.
Мавр покивал.
— Только кассету посмотрю у Петровича, ему там завезли. Про Шаолинь какое-то новое. А потом домой.
Ложь.
— Тогда к разливу сегодня в пивнухе пересекаемся и базарим. Всё, давай, Валер.
— Ничего, на, — ответил, как полагается, Мавр, обслюнил и далеко выплюнул окурок. — Так ты со мной, Серёга?
— Да базару нет, Мавр. Ты что?! Спасибо тебе, что маякнул вообще. Тема!
— В одном ерике росли, одним переулком на горшок бегали. Твой батя с моим икру солил. Кого же ещё звать? Городских, как мой шестёра? Или куркулей? Не смешно даже. Искать я тебя хотел сегодня-завтра в городе… — Мавр с хрустом почесал лоб, побегал своими рыбьими глазами и вдруг совершенно другим тоном спросил: — Слышь, Набис, кстати, а ты пропас, что в «Крепком орешке» русский снимается? Который в «Тридцать первом июля» средневекового гитариста играл?
Ах ты Штирлиц, твою мать. Штандартенфюрер. Но Набис, конечно, удивился. И не только словам, но и по сути. Ему нравился «Крепкий орешек», хоть и про мента.
— Да ладно!
— Да я и сам сразу не поверил, хотел за язык притянуть одного. А он в точку увидел, ты понял? Длинноволосый, со сборной волыной бандит он там. Который за брата менту мстил. И это точняк, он тот самый, из «Тридцать первого июля», мы, короче, пробили в салоне у Махася, останавливали на паузу спецом. В субтитрах есть. Александр Годунов. Короче, Набис, ты паси, даём мы угля в мире. В «Назарете» наш играет, в «Орешке» наш, — одни наши хулиганы везде, короче. Вот и мы с тобой сделаем Америку. А х***, мы нерусские, что ли? Понял, Серый? Вот так.
— Понял, — в тон ответил Набис. — Всё, расход, а то мой разорался.
— Встретимся. Не сбойни на вечер.
Они пожали друг другу руки. Рукопожатие было слабое, рыбье какое-то. Набис поспешно отвернулся и зашагал, и начал тереть зверски зудящий нос, пробиваясь к машине. Пошёл сквозь людей, плечом вперёд, придерживая РПК на боку и расслабляя внимание, чтобы оно сработало как фотоаппарат, когда будет можно и нужно. Его узнавали. «О, и Набис тут!» — сказал кто-то, кто-то хлопнул его по плечу, а Жека Туранчокс вполголоса крикнул своим роботоголосом: «Привет, кудрявый!» Полковник со свитой уже расселись, Харон завёл мотор. Бармен, Николай Николаевич Петрович, упираясь локтём в крышу кабины, что-то напоследок втирал полковнику, ищущему взглядом конкретно Набиса. Набис переступил с эстакады на кузов, сел на своё мокрое место, полковник недовольно кивнул ему, но Набис думал о другом, поиск-преследование, и уничтожение, грёбанный Мавр-Штирлиц, сволочь синяя, Каддафи тебе, где же ты меня пропас с моей темой… — и всё внимание, сколько у него его имелось, собрал Набис в точку и, выпрямившись в кресле, сделал в голове снимок людей на эстакаде. Закрыл глаза и начал его просматривать.
Петрович, Валя, Анаша, Малиновы, Хлопс, Гога… сам Мавр, Петя Мисруков… да где же он?.. кривоногий, не знаю, как зовут… Пшик, Рома-Пепсикола, Лысый… И вот он, бампер Мавра. Стоит, как перед расстрелом. Гриша Платонихин. И одет он для выхода, как и Мавр… И тут Набиса осенило, ему даже показалось, что он в реку с плавучим домом на секунду окунулся. «Кактусы», сука! «Кактусы»!
И ведь время подходящее — для Мавра, с его-то чутьём на местности. Вторая половина дня, пеплы за стадионом уже поднялись, ходилы, кто утром в город вышел, либо вернулись, либо уже нет. Сейчас город пуст. Шального трекера, кто пеплы пережидает, либо умеет их осаживать, как умеет Мавр, можно и под газон пустить… И ведь в голову же не придёт никому — во второй половине дня выйти в госпиталь! Вот кто «кактусами» институт снабжает через эту крысу Олю высокомерную! Мавр. Всю малину людям обгадил… Но «кактусы» — это вообще неважно, разгоняя злость, как дым перед лицом, подумал Набис. Важно, что они прямо сейчас за ними выйдут, Мавр с Гришей. А самое важное — Мавр выкупил Лёву Чикашина. И, значит, живую воду. Вот что
