Владимир Михайлов - Переводчик с инского
Неохотно, но я все же отвел глаза. Еще старухе я нашел бы что возразить, но спорить с такой женщиной было совершенно невозможно. «Все-таки, они вертят нами, как хотят, – подумалось мне ни с того ни с сего. – Недаром говорят, что красота – это власть. Единственная власть, которой подчиняешься с радостью…»
Мысль мелькнула – и пропала, вспугнутая чужими шагами. Они послышались за дверью, приближаясь все более. Уверенные шаги двух человек. Это, наверное, шли за нами.
– Лиза…
– Слышу.
Это был уже другой голос. Он…
– Встань к двери. Я встречу. Твой гребешок убойный?
– Нет. Парализатор только. Не люблю…
– Я тоже. Тсс!
Я уже занял указанное место. Лиза остановилась перед дверью, метрах в полутора, в позе модели на подиуме. Замок исполнил свою примитивную песенку. Дверь распахнулась, прикрывая меня. Двое шагнули внутрь.
И наступила полная тишина. Целую секунду она казалась мне бесконечной. Потом прозвучало изумленное:
– А?..
И оборвалось, прерванное двумя едва слышными металлическими щелчками. За ними последовало ожидаемое:
– О!
Я выскочил из-за двери вовремя, чтобы принять на руки падающее тело и опустить его на пол почти совершенно бесшумно. Со вторым одновременно со мной управилась Елизавета. Похоже, в ее стройной фигурке таилась немалая сила. Она кивнула мне. Вышла за дверь. Глянула по сторонам. Повернулась ко мне. Кивнула. И я не колеблясь последовал за ней. Так и не дождавшись ответа на вопрос «кто ты?».
Глава 17
Все же инерция мышления – могучая вещь. Направляясь к выходу из негостеприимной обители «Многих», мы встретили немало народу, нас видели, на Лизу так прямо глазели, кто-то даже пытался заговорить – но ни один не попытался остановить нас, задержать, хотя среди них наверняка были и такие, кто точно знал о задержанных ине и старухе. И многие, надо полагать, что-то слышали о возможности преобразования внешности, применяемого уже достаточно давно – но только в узких, как говорится, кругах, к которым «Многие» явно не принадлежали. Так что выйти нам удалось без осложнений.
Хотя нельзя сказать, что освободились без потерь. И наиболее ощутимой из них была утрата наших агриндиков, отобранных при задержании. Мы даже не пытались вернуть их: риск не был бы оправдан. Однако это означало, что самый быстрый и в общем безопасный способ передвижения – воздушный – сейчас оказался для нас недоступным. Передвигаться можно было лишь по поверхности – или под нею, в общественном транспорте. Но мы понимали, что если не сию минуту, то, во всяком случае, очень скоро «Многие» поднимут тревогу, а поскольку их действительно могло быть много, то, пока мы доберемся до ближайшей остановки, весь транспорт уже окажется под контролем. Нам необходимо было как можно скорее отыскать какое-то убежище, чтобы прийти в себя и выстроить план реальных и необходимых действий, хотя бы на остаток этих суток. Я спросил, с удовольствием выговаривая слова родного языка:
– У тебя есть где залечь?
– В таком виде меня никто не знает. Нет. А у тебя?
У меня тоже не было ничего – если не считать укрытия в Луна-парке. Не находись оно в столь опасном соседстве с точкой «Многих»… Хотя в этом было и свое достоинство: там нас станут искать в самую последнюю очередь, даже если об этом убежище им что-нибудь станет известно. Ну, что же…
– Есть местечко. Но до него надо добираться. Оно не рядом. Пешком – исключено. Общими средствами – рискованно.
Елизавета сказала, как о само собою разумеющемся:
– Значит – частные средства.
– Тоже риск: если владелец окажется любителем пения – место, где он нас высадит, станет быстро известно. А нам нужно некоторое время, чтобы…
– Постой, – перебила она. – А кто говорит о владельце?
– Ах, ты хочешь…
– Не хочу. Но придется.
– А ты умеешь?
– Главное – чтобы ты умел. Работать придется тебе. Я стала слишком заметной. И если я стану садиться в чужой скользун, меня заподозрят. А тебя – нет.
Я не воспринял эти слова как комплимент моей внешности. Странно: до сих пор мне было, в общем, безразлично, кто и как оценивает мой облик. А вот сейчас… Но она была права: меня увидят и забудут, еще не успев отвернуться. А ее – да она потом будет сниться по ночам…
– Ты права. Рабочего времени осталось около трех часов. Так что первая же стоянка у большого офиса – наша. Я захожу, а ты не светишься, ждешь за выездом. Так?
– Лучше бы, конечно, эркар…
– Верно. Но два возражения. В воздухе мне тебя не подобрать, значит, надо садиться вместе, и тебя запомнят. И второе: я не уверен, что знаю, где у эркара отключается защита.
– С защитой проблем не возникнет. А что до посадки… Ты не забыл, как я тебя вывела из той забегаловки? Вот и сейчас: на стоянку летунов поднимемся вместе, ты будешь висеть на мне и всячески показывать, что тебе не терпится поиграть со мною в папу-маму. Сможешь так, чтобы у тебя слюна текла и это каждый видел?
Слюны у меня уже сейчас оказался полон рот, едва лишь я представил себе, как мы… Пришлось тут же одернуть себя: опомнись, она теперешняя – это ведь лишь видимость, искусство преображения, на деле же это все та же старая, морщинистая… Я проглотил комок.
– А ты не боишься, что я могу слишком уж войти в образ?
– Да ты только что все представил, – сказала она. – И успокоился. Ты ведь умный мальчик. Верно?
– Ладно, – сказал я. – Значит, берем эркар.
– Летун, – сказала она. – Я привыкла к такому названию.
– Ага, – согласился я. – Учту.
Все получилось нормально. Для того чтобы подняться на стоянку летунов, пришлось воспользоваться лифтом, что было естественно: если человек имеет эркар, зачем ему нужен агриндик? В лифте мы были не одни, и там я облапил Лизу так, что рука моя остановилась, можно сказать, на грани приличия; она, в свою очередь, сыграла великолепно, ее прекрасное лицо выражало две эмоции: равнодушие и жадность. Даже я поверил бы, не будь уже знакомым с нею. Соседи в лифте поглядывали на нас искоса, большинство же вообще делало вид, что нас тут нет. Наверху мы вышли последними и направились туда, куда не пошел никто из приехавших с нами.
Пошли между двумя рядами машин, каждая в своем квадрате. Лиза сказала:
– Медленнее… Я их просматриваю. Разные способы защиты. Есть и очень сложные, я не уверена… А, вот этот можно брать. Он вообще не подстрахован. Только заперт.
– Лиза, это ведь патрульная машина…
– Тем лучше. Быстрее доберемся. Открывай.
К счастью, отмыкатель у меня сохранился, и батарейка его была заряжена. Все заняло секунды.
– Прошу, мадам.
– Благодарю вас, любезный.
Чертовски естественно.
Взлетели. Я набрал высоту, слегка даже нарушая, но на то я и патруль. Сориентировался на гигантское обзорное колесо увеселительного парка и дунул напрямик. Посадил рядом с Луна-парком. Задал машине «возврат» с последующим стиранием маршрута.
– Сейчас придется пережить немалый испуг – в «пещере ужасов», – предупредил я.
– О, – сказала она не без насмешки, – чего мне бояться с таким защитником!
А может, это она и всерьез сказала? Гм…
– Ты как-нибудь… скромнее держись, что ли, – поколебавшись, попросил я. – Чтобы на тебя не так пялились. Нас же искать станут.
– Нет уж, – ответила она. – Наскромничалась – на весь остаток жизни. Надоело. Искать? Конечно. Облегчат нам задачу. Или ты уже домой собрался? Рано.
Глава 18
Пока, во всяком случае, не нашли – с облегчением установил я, когда мы оказались в том самом укрытии, которое я покинул считаные часы тому назад, хотя казалось – давным-давно. Похоже было, что здесь течение времени прекращалось; во всяком случае, все до мелочей выглядело так, как было, когда я уходил через второй выход. Убедившись в этом, я сказал Елизавете:
– Можно расслабиться. Но ненадолго. Успокоить нервы. И решить – что и в каком порядке будем делать.
Она словно бы и не слушала меня. Завидев зеркало, то самое, перед которым я преображался перед уходом, подошла к нему, остановилась и на минуту-другую застыла, как окаменела, только глаза двигались, сканируя изображение вдоль и поперек. На лице сперва возникло выражение удовлетворенности, казалось, еще чуть – и она замурлычет, как кошечка. Но уже через минуту губы поджались, демонстрируя озабоченность, брови нахмурились – что-то, наверное, оказалось не так, Лиза повернулась, достала из сумки косметичку и уже всерьез погрузилась в тончайшую работу по совершенствованию своего облика – работу, женщине никогда не надоедающую.
Я с удовольствием смотрел и на нее, и на изображение, хотя видеть одновременно двух таких женщин – для нормального человека уже перебор, удар по психике. Мне хотелось запомнить ее как можно точнее, потому что я понимал: это ведь очень ненадолго, вскоре придется ей возвращаться в свой истинный облик, и такой откат, конечно, окажется для нее такой травмой, что снесет ее с рельсов надолго. А для работы ей следовало находиться в наилучшем расположении духа. Да и мне самому тоже; очень большая разница – работаешь ты в паре с потрепанной старушенцией или с женщиной в расцвете души и тела. Я надеялся, что ее реверс произойдет уже после моего убытия, когда все дела будут сделаны. И как-то непроизвольно проговорил:
