Владимир Переверзин - Заложник. История менеджера ЮКОСа

Владимир Переверзин

Заложник: История менеджера ЮКОСа

Предисловие

То, что никто не читает

Предисловия писать почетно, а читать их глупо. Скорей, скорей к книге – и это правильно. Послесловие – да, почитать можно, если возникнут вопросы. Но здесь вопрос после прочтения один, и я не буду тут его воспроизводить ввиду его очевидности.

Про автора, Владимира Переверзина, сказать все-таки надо. Мы познакомились с ним меньше чем через месяц после его выхода из тюрьмы. Просто однажды на заседание «Руси сидящей» пришел очень красивый и стильный парень. С розами. Мне вообще-то не до него было, у меня как раз в это время родного мужа второй раз сажали, но парня я сильно заприметила, глаз хороший у него был, умный и веселый. Таким-то он и оказался, Володя Переверзин, только лучше. Снюхались мы с ним мгновенно. Кто ходит на митинги с флагом ЮКОСа? Володя Переверзин. Кто переписывается с сошедшими с ума от горя матерями погибших в тюрьмах ребят и тащит меня на край света за утешением? Володя Переверзин. Кто травит страшные тюремные байки так, что волосы стынут в жилах, и ноги сжимаются в кулаки, и плачешь, и смеешься, и вот тут тень любимого Чехова А.П. с нами в уголку уже скоро будет осязаема? Это Володя Переверзин. Кому можно позвонить в три часа ночи с оригинальным сообщением, что тут всех повязали и срочно нужна помощь? Это Володя Переверзин.

Я вам так скажу, дорогие читатели. Много чего я в тюрьмах повидала такого, во что нормальный человек поверить не сможет никогда, но вот в одну сцену я бы лично не поверила, несмотря на весь свой опыт, если бы не свидетели и если бы не фоточки в телефоне. Полетели мы как-то с Володей в Берлин, по делу срочно, на семинар насчет свободы. Хороший был семинар, душевный и полезный, а после семинара лично у меня был митинг запланирован напротив российского посольства. Ну и без Переверзина не обошлось. В общем, после митинга в хорошей берлинской компании временно отъехавших соотечественников ездили мы по разным делам и встречам целый день, плотно заполненный. И вот в конце этого дня едем мы в метро, и одна девочка, берлинская студентка, вдруг возьми да и скажи: я в теплое время года вот в такой майке на митинги хожу, а сегодня у меня сверху курточка. И на этом месте курточку расстегивает. И мы видим майку, на которой написано: «Свободу политзаключенным!» и фамилии. И первое, что мы видим, – Vladimir Pereverzin. Пауза. Володя смотрит на девочку, девочка – на него. И они медленно понимают. Они оба медленно узнают. Мы все узнаем, что происходит – что произошло, что еще будет происходить. За несколько секунд перед глазами, перед сердцем и мозгами пронеслась длинная и очень важная история. Сразу много важных историй, которые встретились в одной точке.

Политзаключенных в России все больше. Я хочу видеть такие сцены все чаще. И мне очень хочется, чтобы это видел наш дорогой читатель.

А про книгу я не буду. Это невозможно. Ибо это лучшее, что я когда-либо читала про тюрьму. То есть про волю.

Ольга Романова,

журналист, основатель общественного движения

«Русь сидящая»

Глава 1

Освобождение

Спальный район на юго-западе Москвы. Панельный дом серии П-44. Раннее утро. «Бззззззз…» Резкий звонок неожиданно врывается в мой сон. Я пытаюсь понять, откуда идет звук. Мобильник выключен, будильник я не заводил. Последние семь лет я ежедневно просыпался под вой сирены и истошные крики дневальных: «Барак, подъем!» Я не сразу понимаю, где нахожусь. Звонит домашний телефон, которым я практически не пользуюсь – я даже не знаю его номер. «Вы что, не слышите, как меня заливаете?» – доносится до меня раздраженный женский голос. «Там же булькает!» – продолжает она. Я в панике бегу проверять батареи, которые мне меняли вчера. На полу лужа, из батареи тоненькой струйкой бежит вода. Я беру тазик и тряпки, пытаюсь бороться со стихией. Звоню сантехнику. Он утром включил стояки, и у меня обнаружилась течь. Неисправность устраняется быстро – вчерашние мастера забыли затянуть гайку. Мы спускаемся вниз к соседям, чтобы оценить нанесенный ущерб. Долго звоним в дверь. Нам никто не открывает. «Да пошла она… – бросает сантехник. – Раз не открывает, значит, не сильно ее и залили». Сантехник уходит по своим делам, а я возвращаюсь в квартиру. Опять звонит телефон. Опять соседка снизу. Она возмущенно что-то кричит в трубку. Пытаясь сгладить ситуацию, вежливо говорю ей:

«Я только что с сантехником спускался к вам, и вы не открыли».

«Я принимала душ», – отвечает она.

«Я могу сейчас спуститься к вам», – предлагаю я.

«Зачем?» – интересуется она.

«Чтобы оценить и возместить ущерб, который я вам нанес», – сообщаю я цель своего визита.

«Нет, я вас не пущу. Я боюсь с вами рядом жить и не знаю, чего от вас ожидать», – выдает она.

Меня не было дома семь лет и два месяца. Все это время я жил за границей. За границей реальности, в другом, в параллельном мире, отделенном от этого колючей проволокой.

Сейчас я ни о чем не жалею. Я не жалею о том, что сделал, и о том, чего не сделал. Если бы можно было повернуть время вспять, то я сделал бы ровно то же самое. Мои поступки были мотивированы жизненной позицией и предопределены полученным воспитанием. Мне не стыдно смотреть в глаза сыну, мне не стыдно было бы взглянуть в глаза отцу, который умер во время суда, так и не дождавшись меня. Я считаю, что ничто не проходит бесследно, ничто не сойдет с рук. За грехи рано или поздно придется отвечать. Не ответишь ты – расплачиваться будут твои дети или внуки…

За эти годы прошла целая жизнь. Как можно оценить отнятые семь лет и два месяца? Да и можно ли это сделать вообще? Умер мой отец, без меня вырос сын. Как оценить сломанную жизнь, подорванное здоровье, разрушенную карьеру?

Я счастливый человек. Мне повезло. Я провел там семь лет и два месяца. Повезло, что я освободился. Были моменты, когда я не без оснований думал, что меня никогда не освободят.

Я часто слышал вопрос: «Как вы стали подельником Ходорковского?» Не без иронии я всегда отвечал на него: «Просто повезло!»

После семилетнего заключения я оказался дома.

Свобода! Лишенный более чем на семь лет простых человеческих радостей, на которые в обычной жизни и внимания не обращаешь, я начал по-новому воспринимать многие вещи. Принять душ или ванну было несбыточной, неосуществимой мечтой все эти годы. Радует каждая мелочь, каждый пустяк. Радуешься возможности надеть нормальную одежду, поваляться на кровати на человеческом белье. В местах лишения свободы по непонятным причинам строжайше запрещены пододеяльники. Я катаюсь на метро, захожу в кафе, где пью кофе и ем мороженое, получаю массу приятных впечатлений от похода в магазин…

К моему удивлению, не разверзлось небо, не поразило оно молниями моих гонителей, не произошло солнечного затмения. Все было как-то обыденно, и я бы сказал – как-то серенько. Так же безучастно снуют автомобили, спешат куда-то люди, не обращая на меня никакого внимания…

А мне хотелось закричать на всю вселенную: «Люди, ау, я освободился, слышите?!» Сердце мое разрывалось, мне хотелось и плакать, и смеяться. Я сам не верил и не осознавал, что свободен. Я до последнего момента не верил, что меня освободят. После всего того, что со мной происходило во время заключения, я ожидал любых пакостей и провокаций. И сотрудники колонии не упустили возможности напоследок хоть немного, да напакостить…

Обычно освобождение происходит следующим образом. Около десяти часов утра всех освобождающихся вызывают в дежурную часть с вещами, провожают на КПП, где проверяют их личности, а удостоверившись в том, что это именно те люди, выводят на свободу. К этому времени приезжают родственники и друзья, которые тебя и встречают. Ты ждешь этого момента долгие годы. Момент встречи радостный, волнительный и долгожданный.

Со мной все было несколько иначе. В момент подъема в шесть утра меня лично разбудил начальник отряда – капитан внутренней службы. «Иди в дежурку с вещами! – произнес он. – Собирайся на освобождение». Я, честно говоря, напрягся. Попросив одного заключенного проводить меня, направился со своим скарбом, умещающимся в небольшой баул, в дежурную часть. Дежурный офицер повел меня в сторону КПП. Открыв тяжеленную дверь, разделяющую два мира, я предстал перед другим милиционером. «Имя? Фамилия? Год, дата и место рождения? Место жительства? Дата регистрации брака?» – сыпались на меня вопросы. «Повернитесь так и эдак», – офицер сличал меня с фотографиями. Убедившись в том, что я – это я, что под моей личиной не освобождается кто-то иной, мне выдали справку об освобождении, паспорт, вещи и деньги, находившиеся у меня на счете. Я выхожу на улицу. Темно. Время – 06:15 утра. Меня встречает оперативник, замначальника колонии по оперативной работе и один неизвестный в гражданском. Мне вежливо предлагают сесть в автомобиль. Я в панике! Куда везут?! Может, какое новое обвинение предъявят? А может, и вообще убьют, а труп закопают?! Но деваться некуда и некуда идти. Я покорно сажусь в автомобиль.