Валерий Волков - Блатные из тридевятого царства (СИ)
-- Ты гляди, какой душевный! А я слышала, дьяку от него досталось... -- зашептала, склонившись к уху собеседницы, вторая девка.
-- Ишь, ты! -- Задохнулась та от восторга. -- То-то я гляжу, он последнее время косолапить начал!
Ну, что за государство такое, не успеешь чихнуть, тебе уже пять раз "Будь здоров!" скажут. Ко мне за столик, неловко кивнув, подсел незнакомец. Шелковая рубаха расшита петухами, на поясе кожаный ремешок с увесистым кошелем. По возрасту из той категории, что молодым человеком называть уже поздно, а "дядей" еще язык не поворачивается. Открытое простодушное лицо внушает доверие. Вот только глаза мечутся по сторонам, будто ищут кого-то. Даже когда заговорил, я не мог поймать его взгляд.
-- Доброго денечка, господин Пахан.
-- И вам того же, -- кивнул я.
-- Меня Николой кличут, купец я тутошний, -- представился мужчина.
Я молчал. Никола продолжил:
-- Народ сказывает, вы торговым людишкам помощь разную оказываете, вот и удумал к вам обратиться.
-- Раз удумал, говори, -- подбодрил я купца.
-- Тут дело такое... -- замялся Никола. -- Я в торговый город Волынь с товаром ехать собрался. Ярмарка там знатная, да путь не близок, боюсь, как бы ни пограбили в дороге. Стрельцов Старобок не дает, одна надежда на вас, блатных. Доставите обоз к месту в целости и сохранности, я уж не поскуплюсь...
В другом конце трактира кто-то из подвыпивших мужиков саданул глиняную кружку об пол. Может специально, а может, ненароком локтем зацепил. От неожиданного шума Никола вздрогнул и подскочил с лавки. Глазенки испуганно метнулись на звук. Шалят нервишки у купца. Я усмехнулся. Мир иной, а повадки у людей с тугой мошной одинаковы. Стоит мыши в подполье поскрестись, богатым кажется, что уже раскулачивать идут.
Предложение Николы было заманчивым, с детства люблю путешествовать, опять же деньжат можно подзаработать, когда они лишними бывают? Но не тянуло меня в дальние странствия. Хватило похода к Еремею. Да и не нравился мне купец, скользкий какой-то. Я отказал.
У стола, расставляя тарелки и горшки, суетилась хозяйская дочь. Я сконцентрировался на угощенье и больше ни на кого не обращал внимания. Трактирщик расстарался на славу. Сначала мне подали суп из курицы с фаршированными сморчками. На второе принесли говяжью печень и отдельным блюдом свиную грудинку, варенную в красном вине с раками и цветной капустой. На запивку -- рябиновая наливочка в запотевшем графине.
Отобедал я знатно. Кушать такую грудинку -- это не котлеты многоразового использования в заштатной столовой грязной вилкой ковырять. Могу заверить -- одной китайской лапши быстрого приготовления для счастливой жизни мало. Кто хоть раз пробовал говяжью печень жареную целиком, шпигованную салом, с петрушкой и солеными рыжиками под соусом из хрена, спорить не будет.
Поглаживая живот, я блаженно щурил глаза, придаваясь приятной послеобеденной лени. И потому не стал возмущаться, когда к столику подошел очередной посетитель. На этот раз в юбке. Курносая веснушчатая девка, старше меня годков на пять, долго не решалась раскрыть рта.
-- Ну, -- отрыгнул я, приглашая девку к разговору. И сразу утонул в бурном потоке слов.
-- Господин Пахан, заступник наш, гроза хулиганья, беспредела и прочего отребья! Помоги милый, охолонь Никитку, совсем житья не стало, всю морковь в огороде подергал, а давеча пригрозил репу вытоптать!
Говяжья печень неприятно ворохнулась в переполненном желудке.
-- А чего сама?
-- Да разве с ним кто окромя тебя управится!
Жареная печенка с солеными рыжиками, наконец, нашли место утробе, и я милостиво кивнул:
-- Зови.
Девка умчалась разыскивать обидчика, в животе противно заворочались трюфеля. Стало не по себе. Как бы честь мундира блатного не подмочить, не все же в княжестве такие, как Лёнька, встречаются экземпляры и посолидней. За примером далеко ходить не надо, одни братья Лабудько чего стоят.
Чему быть -- тому не миновать. Не долго мне пришлось нервничать в ожидании. Девка вернулась через пять минут, таща за ухо мальчонку лет тринадцати.
-- Вот он, охальник, господин Пахан! Никакого спаса нет, хоть наплюй в глаза -- всё божья роса.
-- Погоди, Варька! -- кривясь от боли, процедил малец. -- Вот выросту и стану тебе зятем, припомню тоды, как ухи отворачивала.
-- Ой, люди добрые! -- Не на шутку испугалась девка. -- Что делается-то, а! Что делается!
-- Поди сюда, -- поманил я сорванца.
Никитка степенно, по-взрослому, утер нос и с опаской приблизился.
-- Ты и взаправду, Пахан?
-- А что, не похож?
-- Тощий больно какой-то. Пахан он того, говорят, коня на скаку остановит, в горящую избу войдет, мизинцем шевельнет -- пятеро портки меняют, а ежели кулак сожмет -- места на погосте для всех не сыщется.
-- Э-э, -- растерялся я, -- это вам молодой человек стихи Некрасова неправильно преподают.
-- А вот и врешь, дядя! -- Засмеялся хулиган. -- Дед Некрас отродясь стихов не сочинял, вон он, за углом на завалинке сидит, и у каждого встречного спрашивает -- кому на Руси жить хорошо?
-- Ладно, -- сдался я, -- оставим классиков в покое. Ты по что старших не слушаешься? Огороды топчешь?
Пригладив вихры, мальчуган окинул недобрым взглядом Варьку и уставился в потолок. С непрошибаемым видом принялся изучать штукатурку. Моя политико-воспитательная беседа успеха не возымела. Битый час я распинался впустую. Никиту не трогали историко-литературные подвиги Тимура и его команды, начхал он на добрые дела Чебурашки и крокодила Гены, и лишь при упоминанье о детской комнате милиции обиженно вздохнул.
-- Из таких как ты, -- безжалостно подвел я итог, -- вырастают тунеядцы и диссиденты, по которым плачет скамья подсудимых.
-- Ить! -- Выдохнула Варька. -- Не слишком ли? Ребенок ведь еще совсем...
Поняв, что нравоучения кончились, Никита встрепенулся. Погладил опухшее ухо и нагло заявил:
-- Дядь Пахан, возьми меня в блатные.
-- Что!!!
-- Не пожалеешь!
-- Во-первых -- мал еще.
-- Так на покров тринадцать стукнет...
-- Во-вторых -- ведешь себя плохо.
-- Слова дурного не услышишь, ей-богу! Сдалась мне эта репа, я за Варькой и в бане подглядывать перестану...
-- Ах!!! -- Простонала девка. -- Срам-то, какой! Чего с ним цацкаться, чай не маленький, сведи его Пахан в ту детскую комнату милиции, где Шапокляк с Квакиным парятся, пущай плетей всыплют!
В конец измаявшись, я кое-как отделался от обоих. Наставник для молодежи из меня никудышный. Лучше командовать штрафниками, чем быть пионервожатым у местной шпаны. Нашарив в кармане деньги, рассчитался за обед. Можно было обойдись и без этого, но не стоит злоупотреблять гостеприимством трактирщика, имея полный кошелек. Прибережем халяву на черный день.
Я выбрался на улицу. День в самом разгаре, над головой чистейшее голубое небо без всякого изъяна. После душного трактира свежей воздух приятно холодит лицо. Через пару шагов пришлось ослабить брючный ремень. Я чувствовал себя обожравшимся котом, которого забыли на ночь в мясной лавке, только что пузо не волочится по земле.
Булыжная мостовая вела меня из центра на окраину. Я не сопротивлялся, шел, куда ноги несли. Постепенно каменные дома в два этажа сменились одноэтажными.
Чем мне нравится Северец, так это своей опрятностью и зеленью. Почти на каждом шагу -- клены, березы, черемуха и сирень. Цветов и вовсе не сосчитать, чаще других в глаза бросаются огромные ярко красные георгины, особенно впечатляющими они выглядят на фоне белых астр.
С каждым шагом во мне крепло ощущение, что бреду я не по реальному городу, а по огромному залу исторического музея, да еще без билета. И вот-вот ко мне прицепиться бдительная сторожиха, и начнется: "Пройдемте, гражданин"...
-- Проходи, раз пришел, -- раздался старческий женский голос, и я чуть не заорал. Так это было неожиданно и главное вовремя.
Огляделся. В метре от меня, опираясь на клюку, стоит бабка Агата. Если бы специально ее дом искал, замучил бы жителей расспросами, а тут замечтался, и ноги сами вынесли.
В избу не пошли, устроились на лавочке под окном. Я раскрыл рот, собираясь сказать про Евсея, что жив, здоров, но колдунья заговорили первой:
-- Обедать не зову, неровен час лопнешь от обжорства, а про внучка сама знаю. Так что выкладывай, зачем пришел.
Я пожал плечами:
-- Да собственно не зачем, случайно вышло.
-- Случайно девки замуж выходят и то не часто, а тебя ноги принесли. Потому и спрашиваю. Карты на тебя раскидывала. И на кофейной гуще с бобами гадала. Руки измозолила и никакого толка, словно и нет тебя на белом свете. Странно, получается: жить -- живешь, а родиться не сподобился. Говори милок, авось подсобить, чем смогу, ведь вижу -- маешься сердечный. -- Колдунья сложила руки на коленях, на морщинистом лице усталые глаза полны доброты. И я решился. Рассказал все, без утайки, вдруг и правда поможет, все-таки колдунья.
