Валерий Волков - Блатные из тридевятого царства (СИ)
-- А чего так? -- Спросил я. -- Или Еремей ту землицу в одного пользовать собрался?
-- Да нет, -- ответил князь, хитро щуря глаза. -- По совести предлагает -- год мы, год они. Да только если он посольство раньше снарядил, стало быть, ему тот лужок нужней, а коли так -- грех не повыеживаться. Ну, да ладно. До обеда время есть. Подумаю, как быть. Ты мне лучше скажи, сколь человек на вас напало?
-- С пол сотни, не меньше, -- честно ответил я.
Князь нахмурился, под окладистой бородой дрогнули скулы.
-- А с кем же тогда Лёнька бился?
-- С лосем, -- сказал я.
-- Эй, кто там есть!? -- рявкнул Старобок. -- Живо ко мне Лёньку, дьяка и палача!
В княжеских хоромах поднялась суета. По коридорам бегали стрельцы, кто-то охал, скрежетала сталь. Через пять минут в комнате стало не протолкнуться. Последним явился господин граф.
-- Садись, -- кивнул Старобок Ивашке, -- приготовь бумагу и чернила.
-- Благодарствую, -- отмахнулся тот, -- я лучше стоя.
Князь сурово глянул на племяша:
-- Ну, полководец заморский, поведай еще раз, как в одиночку взбунтовавшихся еремеевских мужиков извел!
Лёнька приосанился, расправил плечи и бодро отчеканил:
-- Вскочил на коня и в атаку. На право мечом махну -- сто голов с плеч, на лево -- девяносто, а потом выхватил булаву... -- тут граф заметил меня, -- и сам себе по темечку как дам! А дальше не помню, -- закончил он бледнея.
Старобок побагровел, атмосфера накалилась до предела, муха, летящая под потолком, свалилась замертво.
-- Вчера таких подробностей не было. Сколько ж ты народу положил, тыщу аль поболе?
-- Точно сказать не могу, провалы в памяти, -- покрылся Лёнька потом, -- но врать не буду, наверно меньше. Голова моя, она того, совсем это...
-- Ничего, палач вылечит, -- заверил князь. -- Он хоть по заграницам не обучался, но специалист по головным болезням редкостный.
-- Дядя! -- Взмолился Лёнька. -- Помилуй Христа ради!
Дьяк, видя такой оборот, счел нужным заметить:
-- Эх, Леонид, Леонид, предупреждал я тебя. Служить надо верно, со всем старанием. Тебе такую честь оказали, а ты кормильца нашего обмануть вздумал. Когда казнить будем, Ваша Милость? Мне думается -- тянуть не стоит. Если поторопимся, то в обед уже и поминки отыграть успеем.
-- У-у, -- завыл Дебил, -- кого слушаете, это же Пахан, он мужиков на бунт подбивал, на меня покушался, предательство задумал!
Мне стало смешно, а зря. Старобок жутко нервничал. Жестом остановил стрельцов, которые вцепились в Лёньку и уставился на меня. Граф, брызгая слюной, все злоключения посольства свалил на мою голову.
-- Измена! -- Взорвался Старобок.
-- Клевета! -- Парировал я
-- На графа покушался?
-- Как можно!
-- А с дерева веревками -- это не покушение! -- Напомнил Лёнька.
-- Было? -- Ел меня глазами Старобок.
-- Так не по злому умыслу...
-- Взять его! -- Рявкнул князь.
Тут Ивашка заблеял, подливая масла в огонь:
-- А я говорил, предупреждал, Ваша Милость, этот Пахан еще тот фрукт! Он и меня отравить пытался. Как такого злодея земля носит? Это ж надо -- светлое имя наследника Вашего, Светлейшего графа Леопольда де Била опорочить хотел. Героя, заступника веры и отечества.
-- Пахана первым на плаху, -- сказал, как отрезал князь. -- Опосля Лёньку.
Что я мог сказать в свое оправдание? Да ничего. Мне и рта не дали раскрыть, заломили руки и поволокли вслед за палачом. Как все-таки изменчива судьба, в одну минуту из обвинителя в обвиняемого превратился, даже хуже -- в приговоренного. И самое обидное -- дьяка на последок порадовать не мог. От болотный воды раскис листок с его "чистосердечным" признанием.
Десятки любопытных глаз, в некоторых и сострадание, провожали меня в последний путь. А он не долог, всего-то тридцать шагов от крыльца до плахи. Палач попробовал острие топора и остался доволен. Заботливые руки стрельцов уложили мою голову на сосновый пенек.
На помост взобрался Ивашка и, не пряча счастливой улыбки, зачитал указ: "Приговорить за бунт и измену пришлого Сашку Мухина, именуемого в народе Паханом к смертной казни". Дата, подпись -- все как положено.
-- Покайся, соколик, облегчи душу.
-- Да иди ты! -- огрызнулся я, собрав в кулак всю силу воли.
-- Зря ты так, -- обиженно засопел дьяк. -- От церкви щас отлучу, предстанешь нехристем пред Создателем, стыдно будет.
Нервишки у меня дрогнули, но хватило мужества ответить достойно, добавив кое-чего покрепче. Дьяк отшатнулся и поспешил укрыться за княжеской спиной. Сверкнул топор, я зажмурил глаза, но Старобок дал отбой.
-- Куда торопишься, -- рявкнул он на палача. -- Может человек чего сказать перед смертью желает, али просьбу какую последнею имеет, что мы -- не люди. Говори, Пахан, не стесняйся, только коротко, по делу.
Большой радости эта отсрочка мне не принесла, какая разница минутой позже или раньше под нож пустят, итог один. Правда желаний появилась целая куча. Пулемет бы мне. Но, поразмыслив, я твердым голосом произнес:
-- Казнить или миловать -- воля твоя Князь. А если мне не веришь, расспроси Кондрата Крапивина, как вернется. Я все сказал.
-- Раз все, руби! -- махнул дьяк палачу. -- Завтрак стынет.
И снова завис топор, но Старобок и на этот раз прервал казнь. Видать мои слова зародили в его душе сомнения.
-- А может, и правда, посадим под замок, пусть в темнице мается. Кондрат явиться, тогда и решим, как быть.
-- Ваша Милость, чего тянуть-то, -- суетился Ивашка. -- Стоит из-за таких пустяков казнь откладывать, ежели греха на нем нет, опосля реабилитируем посмертно. Намалюем иконку, причислим к лику святых великомучеников и дел-то.
-- Не сметь! -- Раздался звонкий девичий голос. Все, включая меня, от неожиданности вздрогнули.
-- Это еще почему, доченька? -- Растерялся князь.
Как она была прекрасна в эту минуту, стройная, на щеках румянец, в больших голубых глазах гнев и решительность. Прекрасный дикий цветок средь полыни.
-- Папа, неужели ты казнишь будущего зятя! -- Алинка взмахнула красной лентой.
Что тут началось! Старобок схватился за сердце, дьяк за голову, палач за топор.
-- Ох! -- Очнулся князь. -- Казнить нахала!
-- Не сметь! -- кричала Алинка.
-- Палач, руби! -- Напирал Старобок.
-- Только попробуй! Со света сживу! -- Не сдавалась моя названная невеста.
Пять раз топор поднимался и столько же опускался, измучившись в конец, палач психанул:
-- Ваша Светлость, вы уж определитесь.
-- Казнить!
-- Миловать!
-- Кузина! Дорогая кузина! -- Гремя костями, рухнул на колени перед княжеской дочкой Лёнька. -- Как вы могли! Я -- потомственный дворянин, с известным именем, дважды имел честь просить вашей руки и получил отказ. А вы, как последняя уличная девка приняли предложение неотесанного мужлана, без роду и племени. Четвертовать негодяя! Шкуру на барабан!
Алинка взглядом прибила Леньку к доскам крыльца и кивнула отцу:
-- Папа, ты слышал? Меня оскорбили! Твою дочь назвали уличной девкой.
-- Ну, хорошо, -- сдался князь. -- Давай сначала отрубим голову будущему зятю, а затем посадим на кол графа.
-- Ой! -- слишком поздно осознал ошибку Ленька. -- Я того, не этого... Княжна вы мужик, а он не девка, то есть вы девка, а он не мужик...
-- Аллё, граф! -- Крикнул уже я. -- За базар ответишь!
Алинка одарила меня очаровательной улыбкой и щипнула родителя за бок.
-- Папа, обращаюсь к тебе, как к князю. Задета моя честь и позор можно смыть только кровью. Я требую поединка с наглецом! По закону девушка в праве найти защитника.
-- Как мудро, как правильно, главное -- по закону! -- Не понимая, в чью сторону склоняется чаша весов, решил на всякий случай подлизаться дьяк.
-- Уж не ты ли, божий одуванчик, хочешь вступиться за честь моей дочери? -- Прищурился Старобок.
-- Боже упаси, -- перекрестился Ивашка. -- Благословить, исповедовать -- пожалуйста, могу еще грехи отпускать.
Алинка естественно выбрала меня. Князь долго теребил бороду, наконец, тяжело вздохнув, произнес:
-- Ну, чего ж, давай Пахан, все одно тебе помирать.
-- Я, конечно, как истинный дворянин, не против, -- загнусавил Дебил, -- только пусть ему сначала голову отрубят.
Князь глянул на меня, потом на Лёньку, опять на меня и решил -- биться будем пешими, без оружия. Чего он для нас мечей пожалел, уж не знаю. Воспетый в поэмах и балладах поединок за честь дамы свелся к банальной драке. Правила князь определил простые -- у кого душа вон, тот и проиграл. Чего ждать победителю тоже осталось неизвестно. Говорить на эту тему князь всячески избегал.
Кулаки, так кулаки. После пережитого я готов был порвать Леньку на двадцать маленьких Дебилов и каждого, по отдельности, задушить.
Граф не торопился вступить в очерченный круг. Сначала помолился, потом сбегал в уборную. И лишь после окрика князя робко переступил черту.
